Адмирал Нельсон

Через час после возвращения нашего люгера пришел на ревельский рейд английский катер, командир которого капитан Дигби, съехав на берег, вручил мне письмо от лорда Нельсона, в котором он меня просит, что так как имеет намерение с эскадрою войти в ревельскую бухту, то для безопасного прохода просил лоцманов, и в рассуждении сего, как я не имею повеления, чтобы им воспрещать вход, то и посылал к нему двух штурманов... Привезенный им пакет на имя генерала графа Палена к нему отправлен» (49).

В Ревеле Нельсона постигло большое разочарование. Захватить или уничтожить русские корабли ему не удалось: более чем за неделю до его прибытия они пробили проход во льду и ушли в Кронштадт. Несколько успокоившись, адмирал понял, что его агрессивный акт в отношении России в тот момент, когда министры в Лондоне намеревались наладить контакты с Санкт-Петербургом, мог причинить большой вред политике Лондона. И он решил изобразить свой приход как акт доброжелательства.

Русские моряки в Ревеле вежливо встретили английскую эскадру. 12 мая адмирал Спиридов сообщал царю: «Всемилостивейший государь. Английская эскадра, состоящая из 11 кораблей, 1 фрегата, 2 бригов и 2 люгеров, сего числа пришла в ревельскую бухту и остановилась на якоре верстах в 10 от гавани. Я посылал к начальствующему оною вице-адмиралу лорду Нельсону офицера с обыкновенными приветствиями, который, возвратясь, мне донес, что лорд Нельсон желает брать здесь, в Ревеле, свежую воду, мясо и хлеб для служителей, а между тем, как офицер к нему ездил, и от него приезжали двое капитанов с извещением, что он желает салютовать крепости и потом съехать на несколько времени на берег, на что ему от меня и от военного губернатора и было сказано, что крепость на его салют будет отвечать равное число пушек и что мы с большим удовольствием желаем его видеть» (50).

Стараясь успокоить российское правительство, Нельсон писал министру иностранных дел графу Палену: «Я счастлив, что имею возможность уверить Ваше сиятельство в совершенно миролюбивом и дружественном содержании инструкций, полученных мною относительно России. Прошу Вас заверить его императорское величество, что... мои собственные чувства полностью соответствуют полученным мною приказаниям. Я не могу это выразить лучше, как явившись лично, с эскадрою в Ревельский залив или в Кронштадт, смотря по желанию его величества. Этим я хочу доказать дружеское расположение, которое, как я надеюсь, будет при помощи божьей вечно существовать между нашими государями. Присутствие мое в Финском заливе окажет также большую помощь английским торговым судам, зазимовавшим в России. Я принял меры к тому, чтобы в моей эскадре не было ни бомбардирских судов, ни брандеров. Этим я хотел ясно показать, что не имею никаких иных намерений, кроме желания выразить глубокое уважение, которое я питаю к особе его императорского величества» (51).

13 мая граф Пален направил Нельсону письмо, свидетельствующее о том, что адмиралу не удалось ввести в заблуждение российское правительство относительно характера визита английской эскадры: «Милорд,— писал Пален.— Письмо, которое Ваша светлость, оказав мне честь, написали... вызвало у меня немалое изумление. Оно утвердило во мне уверенность в мирных намерениях Великобритании и в то же время показало Ваше намерение, милорд, отправиться со всем флотом под Вашим флагом на рейд Ревеля либо Кронштадта. Мой повелитель император отнюдь не предполагает, что подобный демарш совместим с горячим желанием, проявленным его британским величеством, восстановить доброе согласие, которое столь долгое время царило между двумя монархиями. Напротив, его императорское величество находит это полностью противоположным духу тех инструкций лондонского двора, о которых сообщил ему лорд Хоуксбери.

Вследствие этого его величество приказал мне известить Вас, милорд, что единственная гарантия, какую он примет как знак лояльности Ваших намерений, будет срочное удаление флота, которым Вы командуете, и что не могут иметь место никакие переговоры с Вашим двором, пока его морские силы будут находиться в виду наших портов.

Император тверд в намерении урегулировать дружественным образом расхождения, существующие между двумя дворами. Его величество с удовольствием сообразуется с предложениями, которые направил ему Ваш повелитель король в ходе дружеских переговоров и которые покоятся на справедливости; но та демонстрация, которая сопровождает эти предложения, может лишь свести на нет предполагавшийся эффект.

Его величество надеется на Ваше благоразумие, милорд, которое позволит уделить данному сообщению все внимание, им заслуживаемое, и на то, что Вы позаботитесь предупредить то, что противоречит взаимным желаниям наших владык сохранить мир, а ничто не может быть более противоположным этому, чем дальнейшее пребывание английского флота в наших водах.

Просвещенный ум Вашей светлости не позволяет мне думать, будто Вы не понимаете, в какой мере Ваш ответ может оказаться решающим для определения будущего поведения русского двора, и что Вы хотите быть лично ответственным за последствия, вытекающие из Вашего сопротивления справедливым соображениям, изложенным в этом письме. Для моего августейшего повелителя было бы весьма тягостно отказаться от пути к согласию; однако он ни минуту не промедлит показать ту силу, которую ниспослало провидение в его руки, если худшее коснется чести его короны, и тогда это вынудит его к исполнению долга, всегда для него священного» (52).

Нельсону дали отпор, который он и его начальники вполне заслужили. Для того чтобы значение письма министра иностранных дел России стало вполне очевидным, необходимо учитывать при его оценке директиву английского правительства, данную эскадре Паркера — Нельсона при ее направлении на Балтику, особенно ту ее часть, где речь шла о русском флоте.

Француз Ж. Гравьер замечает о письме Палена: «Такой язык был достоин великого государства, и никогда еще беспокойный, заносчивый дух, оживлявший в эту эпоху британский флот, не получал более справедливого и строгого урока. Адмиралтейство слишком долго поддерживало этот дух...» (53). Ж. Гравьер писал это в середине XIX в. А полстолетия спустя офицер русского флота А. Бутаков высказался так: «Мы, русские, можем со своей стороны торжествовать, что злые козни зазнавшегося английского адмирала получили в России должный отпор, и урок, преподанный Нельсону в Ревеле, был едва ли не самым чувствительным политическим афронтом для героя, испытанным им за всю его блестящую карьеру» (54).

16 мая Нельсон ответил Палену совсем не в нельсоновской манере. Он старательно, местами даже подобострастно оправдывался: «Ваше превосходительство, будете так любезны и заметьте его величеству, что я вошел на ревельский рейд не ранее, чем получил на это разрешение их превосходительств коменданта и главного командира порта» (55). А в душе у него клокотало бешенство. «Не думаю,— говорил он,— чтобы граф Пален решился написать мне такое письмо, если бы русский флот был еще в Ревеле» (5б).

Нельсон увел эскадру от Ревеля 17 мая. На следующий день Пален написал ему примирительный ответ: «Милорд, я не в состоянии представить более яркое свидетельство доверия, которое испытывает мой повелитель император в связи с результатами моего письма... Его императорское величество тотчас распорядился снять эмбарго, распространявшееся на английские суда. Это мероприятие могло бы осуществиться и ранее, если бы обстоятельства, предшествовавшие его правлению, не оставили места для враждебной демонстрации Вашего правительства на севере, и мой августейший повелитель с удовольствием последовал импульсу его любви к справедливости, дабы Европа не могла более заблуждаться относительно мотивов, которые заставляли действовать определенным образом.

Я весьма сожалею, милорд, что Ваше предшествовавшее письмо вызвало недоразумения; но кто, как не Вы, знающий законы чести и достоинства, не должен тому удивляться.

Его императорское величество обязало меня известить Вашу светлость, что ему было бы приятно выразить личную признательность герою Нила и увидеть Вас при своем дворе, если Ваши инструкции позволят Вам оставить флот и прибыть на одном корабле в один из наших портов» (57).

Но это Нельсона не интересовало. Вскоре в Балтийском море произошла встреча Нельсона с новым послом Лондона в России лордом Сент-Эленсом, который на фрегате направлялся в Санкт-Петербург. Посол посоветовал вице-адмиралу держаться осторожно и ни в коем случае не мешать намечавшемуся улаживанию отношений между Англией и Россией. В июне 1801 г. была подписана российско-английская конвенция, по которой обе страны сделали взаимные уступки в морской торговле.

Итак, в активе Нельсона в балтийском походе оказались сомнительная победа у Копенгагена и безусловная неудача с походом против русского флота. И как всегда после неудачи, па него напала хандра, он стал донимать адмиралтейство жалобами на плохое здоровье. Просьбу об отпуске оно охотно уважило. В июне 1801 г. командование английской балтийской эскадрой принял вице-адмирал Поль, а Нельсон 1 июля вернулся в Грейт-Ярмут. За Копенгаген он получил титул виконта. Других наград, однако, не последовало. Вице-адмирал возмущался такой, по его мнению, несправедливостью, публично протестовал и требовал регалий для своих капитанов, но напрасно. Правительство и адмиралтейство, а также Сити не были уверены, что результат сражения у Копенгагена давал основания для раздачи наград его участникам. С этим Нельсон никогда не мог согласиться и примириться.

Глава IV

ТРАФАЛЬГАР

Нельсон по возвращении в Англию из балтийского похода обнаружил, что всех опять волнует тревожный вопрос о возможном вторжении французов через пролив на Британские острова. Достоверно стало известно, что в Булони и других портах французского побережья сколачивается флотилия средних и мелких судов для доставки десанта в Англию. 24 июля 1801 г. Нельсона назначили начальником английской оборонительной эскадры, состоящей из фрегатов и других судов поменьше.