Адмирал Нельсон
Шрифт:
Идея вторжения на Британские острова была не новой. Еще король Филипп II пытался нанести таким путем сокрушительное поражение Англии, направив к ее берегам в 1588 г. «Великую армаду», однако буря разметала ее корабли. В следующем столетии голландцы вошли в реку Мидуэй в Восточной Англии, впадавшую вместе с Темзой в море, т. е. неподалеку от Лондона, но и их экспедиция не имела успеха. Теперь идея возродилась во Франции. «План вторжения,— пишет О. Уорнер,— занимал мысли Наполеона по крайней мере с 1798 г., когда он не надолго приезжал в Дюнкерк и на побережье Фламандии» (1). Нельсон предпринял два нападения на булонский порт с целью захватить или уничтожить сконцентрированные там суда (2). Смелые атаки были отбиты с ощутимыми потерями для нападавших, что явилось третьей — после Тенерифе и Мальты — серьезной неудачей
В октябре 1801 г. Александр I подписал мирный договор с Наполеоном Бонапартом. Примеру своего союзника последовала Турция. А в марте 1802 г. в Амьене мир с Францией заключила и Англия. Мир для нее был невыгодным, поэтому он не мог быть длительным. Но все же передышку Англия себе обеспечила. Потребность в боевых адмиралах на время уменьшилась. 10 апреля 1802 г. Нельсон опустил свой синий флаг — адмирала списали на берег на половинное жалованье. Он целиком погрузился в личную жизнь.
Элементарный такт требует, чтобы при рассказе о деятельности людей, сыгравших видную роль в политической или общественной жизни, в науке или культуре, о них судили по результатам, которых они достигли в своей области. Нередки, однако, отступления от доброй традиции. Подчас биографы и мемуаристы упиваются житейскими неурядицами того или иного исторического деятеля. Обычно это делается по двум причинам. Одни с увлечением рассуждают о семейных передрягах своих героев, чтобы под предлогом «скрупулезной объективности» бросить тень на их дела, косвенно дискредитировать их заслуги в общественной и государственной деятельности. Другие же, идя таким путем, пытаются (может быть, даже иногда и бессознательно) приподнять, приукрасить свою собственную мелкую и незначительную персону. Максим Горький о подобных литераторах писал: «Странные это существа. Они суетливо кружатся у подножия самых высоких колоколен мира, кружатся, как маленькие собачки, визжат, лают, сливая свои завистливые голоса со звоном великих колоколов земли; иногда от кого-нибудь из них мы узнаем, что кто-то из предков Льва Толстого служил в некоем департаменте, Гоголь обладал весьма несимпатичными особенностями характера, узнаем массу ценных подробностей в таком же духе, и хотя, может быть, все это правда, но — такая маленькая, пошлая и ненужная...» (3).
Отношения Нельсона с Эммой Гамильтон, однако, не относятся к подобной категории вещей. Даже самые умные и тактичные исследователи — советский историк Е. В. Тарле или американец А. Т. Мэхэн — не смогли говорить о Нельсоне, не касаясь его личной жизни. И это вполне оправданно. Слишком большую роль сыграла Эмма Гамильтон в судьбе Нельсона. Она стала его соратником на политическом и дипломатическом поприще, его доверенным лицом. Их переписка свидетельствует о том, что у Нельсона не было никаких служебных тайн от Эммы. К тому же их связывала огромная, всепоглощающая любовь, о которой написаны многие тома.
Если в своей военно-морской деятельности Нельсон обладал большим боевым опытом и умело его использовал, то в личной жизни его отличала поразительная наивность и непрактичность. Возвратившись в 1800 г. из Италии в Лондон, он искренне надеялся, что его семейные дела как-то образуются, что жена его Фанни все поймет и примирится с существованием Эммы Гамильтон. Естественно, из этого ничего не получилось, произошел полный и окончательный разрыв. Нельсон написал жене .прощальное письмо, в котором говорил, что она никогда не давала ему повода упрекнуть ее в чем-либо, и навсегда прервал с ней переписку. Нельсон позаботился о том, чтобы его жена ни в чем не нуждалась: обеспечил ей пенсию в 1200 ф. ст. в год. Фанни могла продолжать вести образ жизни, соответствующий ее положению,— она ведь оставалась юридически супругой вице-адмирала, виконтессой Нельсон.
С октября 1801 г. по май 1803 г. Нельсон был свободен от служебных обязанностей и жил в Англии вместе с Гамильтонами. В 1801 г. у Эммы родилась дочь, ее назвали Горацией. Фантастично, но факт — сэр Уильям как бы не знал ни о беременности своей жены, ни о рождении ребенка. Некоторые биографы утверждают, что он, действительно, ничего не подозревал: Эмма, женщина изобретательная, маскировала беременность и роды тяжелым недомоганием. Девочку сразу же отдали на сторону, кормилице.
Появление ребенка на свет и его местонахождение хранились в глубокой тайне. Думается, однако, что 70-летний Гамильтон многое замечал, а об остальном догадывался, но, будучи привязан к Эмме и к своему прославленному другу, предпочел сделать вид, что считает их , отношения платоническими.У Нельсона никогда не было своего дома, и он страстно желал приобрести его. Теперь, имея правительственную пенсию и доходы от имения в Сицилии, он мог реализовать свою мечту. Предприимчивая Эмма подыскала милях в 10 от Лондона приличный дом с довольно обширным земельным участком — Мертон. В сентябре 1801 г. Нельсон стал владельцем имения. Всю сумму за Мертон — 9 тыс. ф. ст.— пришлось выложить ему одному, хотя жить там предполагали и Нельсон, и Гамильтоны.
Эмма с присущим ей азартом занялась перестройкой дома, перепланировкой участка. Нельсону все здесь нравилось. Он любил беседовать с часто навещавшими его капитанами, прогуливаясь по площадке, которая называлась «корма». Другая площадка именовалась «палубой».
По земельному владению протекал большой ручей — приток реки Уэндл, впадавшей в Темзу. Эмма назвала его Малым Нилом. Сэр Уильям пристрастился к рыбной ловле и подолгу просиживал с удочкой на тихом берегу Малого Нила. Часто бывал он и в Лондоне, целые дни проводя в Британском музее, где находилась значительная часть его художественной коллекции. Сэру Уильяму хотелось тишины, покоя. Как все старики, он любил, уютно устроившись в кресле или на берегу речушки, поразмышлять о смысле жизни. Но Мертон не являлся «спокойным домом».
Двухэтажное здание вмещало более 15 отдельных спален, а также большое число общих комнат, холлов, гостиных. И все эти помещения были заполнены многочисленными гостями — главным образом родственниками Нельсона всех степеней и возрастов. За стол садилось ежедневно не менее 15—20 человек. Соседи Нельсона гордились знакомством со знаменитым адмиралом и почитали за честь посетить его дом, приезжали и друзья из Лондона, среди них герцог Кларенский, лорд Минто и еще кое-кто из знати. Однако двор и свет в целом игнорировали Мертон и с демонстративным осуждением относились к «тройственному союзу» Нельсона с Гамильтонами. Эмма платила горячей ненавистью аристократическим снобам за их высокомерие. Не заботясь о мнении света, она появлялась в общественных местах вместе с Нельсоном. Эмме очень хотелось иметь открытый, большой, радушный дом. Деньги считать она не умела, и Нельсон постоянно испытывал нужду в наличных средствах.
Биографы Нельсона довольно единодушно отмечают, что вице-адмирал был беден, или, точнее, небогат. «Жизнь в Мертоне,— пишет, например, А. Бутаков,— велась широкая в угоду леди Гамильтон и очень отражалась на кармане Нельсона, всегда щедрого и всегда нуждавшегося в деньгах, между тем, как его денежное содержание совсем не соответствовало его заслугам отечеству» (4). Несомненно, однако, что Нельсон располагал достаточными средствами, чтобы жить так, как многие люди его ранга. Допустим на минуту, что доходы адмирала составляли бы, скажем, в два раза большую сумму. Можно ли сомневаться, что и их точно так же проглотили бы Мертон или еще более великолепное имение?
История знает множество случаев, когда величайшие таланты гибли, задыхаясь в нужде, Но бывает и так; говоря о том или ином деятеле, сетуют, что он страдал от бедности, от непомерных долгов, и забывают сообщить, сколько проигрывал в карты оный страдалец...
Бесспорно тем не менее, что двор, правительство и адмиралтейство награждали Нельсона меньше, чем других адмиралов. Причин тут несколько: его строптивость и самостоятельность, зависть к его выдающимся способностям, происки недоброжелателей и т. п.
Говоря об этих причинах, биографы Нельсона склонны преуменьшать значение зависти посредственностей к таланту. Недоброжелательное отношение к нему в высших сферах и в адмиралтействе они объясняют тем, что личная жизнь вице-адмирала стала пятном на его репутации.
Оценивать личную жизнь Нельсона можно и нужно только с учетом фактических, а не ханжески рекламируемых в классовых интересах моральных норм, которых круги, осуждавшие Нельсона, а иногда и подвергавшие его остракизму, сами придерживались. Здесь уместно вспомнить о моральных принципах Гревиля и Гамильтона, о чем говорилось выше. Это было не исключение, а правило.