Адония

– Мне бы лучше узнать, как и кому сообщить о пути, который я избираю? Как это сделать здесь?

– Всё уже сделано, Доминик. Здесь достаточно пожелать.

– И… Я смогу дать ей знать об этом?

– В любую минуту.

– Но как?

– Пожелай увидеть и поговорить. Вот как пожелал увидеть меня.

Доминик устало прикрыл глаза. Образ Босха, неярко светясь грустной улыбкой, отдалился и перестал быть видимым. После этого Доминик спустился вниз, к траве, лёг лицом вниз и, раскрыв глаза и всматриваясь в лучащуюся солнечным светом землю, негромко позвал:

– Адония!

И тотчас перед ним явились стол возле забранного решёткой окна, в котором чернела ночь, две лампы, бледное лицо его «невесомой звезды» и послышался грубый, металлический голос: «И ещё одного человека ты застрелила на улице в Плимуте. Это видели четверо, из которых один – иностранный купец!»…

Глава 13 Киносарги и Глем

На протяжении своей жизни Иероним Люпус, безусловно, испытывал любовь. К себе, своей власти, своим достижениям и удачам. О простой человеческой любви, жертвенной, бескорыстной, он не имел и отдалённого представления. Тем страшнее, непонятнее был для него поступок Адонии, предавшей его ради какого-то случайного нищего. Поступок прирученной им волчицы, вскормленной и обученной, наделённой властью и осенённой восхищением капитанов, той, которой он помог выжить и помог отомстить.

«Почему она так поступила?!»

Люпус, человек, не имеющий никакого представления о настоящей любви, был обречён оставаться в неведении.

Адор

В не меньшем неведении был и Филипп.

– Не могу понять, патер, – говорил он, вернувшись поздним вечером в Плимут. – Совсем недавно она забавлялась, когда вот так же в таверне мы с ней взяли в дело молодого офицерика, Генриха. Она тогда сказала ещё: «Красиво ушёл мальчик. Даже не крикнул». Теперь же она впала в истерику, потом – глубокий обморок. Получился большой шум, патер, её сейчас содержат под стражей. Я, конечно, мог бы вытащить её оттуда, как в своё время Маленького, но теперь я не уверен, захочет ли этого она сама! Не поднимет ли вой на все казематы? Вот ведь досада. Как распорядитесь?

– Рыло она застрелила здесь, в Плимуте, – сказал, выслушав его, Люпус. – А что со Стэйком?

– Стэйка она застрелила в лесу.

– Стало быть, мы снова без армии…

– Да. И караулить в порту этого монаха теперь, без неё, мне думается, опасно.

– Какое там караулить! Бежать. Бежать надо! Бежать далеко и надолго.

– В Испанию? У неё там осталось имение с хорошими документами.

– Нет, – взволнованно махнул рукой Люпус. – Если этот монах найдёт её, и она расскажет… Какая Испания! Скроемся у пиратов, в Адоре.

– К Джо Жабе? – не скрывая радости, улыбнулся Филипп. – Там точно никакой монах не найдёт.

Решение было принято.

Два беглеца скрывались во флигеле Рыла ещё один день, пока дожидались отплывающего в нужном направлении корабля.

Осев на побережье Африки, в Кейптауне, в пользующихся дурной славой портовых закоулках, стали выслеживать в гавани какое-нибудь пиратское судно. Это лишь на первый взгляд пиратский корабль не смеет войти в цивилизованный, с береговой фортификацией, порт. Ещё как может! Поднимай флаг любого, не ведущего в данный момент войны государства, входи в гавань, и покупай всё, что требуется. И команды соседних кораблей, и чиновники адмиралтейства отлично знают, что с подошедшим к самому причалу, вполне миролюбивым, скажем, датчанином, в открытом море лучше бы не встречаться, – но все делают вид, что корабль именно датский: за порох, воду и провиант он платит – без преувеличения – втридорога.

Заприметив такой корабль и пообщавшись с капитаном, Филипп доложил Люпусу:

– Взял неподалёку два богатых приза. Теперь идёт в Адор. Нас согласился доставить. Назначил цену – по пятьсот пиастров за человека, но, узнав, что мы друзья Джованьолли и жить будем у Августа, снизил до пятисот за обоих.

– Славно, славно, – кивнул Люпус. – В фунтах это выходит… Совершенные пустяки. – Он облегчённо вздохнул. – Теперь даже если охотник доберётся до Кейптауна, здесь ему скажут, что двое интересующих его людей поднялись на борт купца из Дании. Славно. Он отправится в Данию, а мы отсидимся в Адоре.

Благополучно добравшись до Города, беглецы арендовали домик у Августа, властелина Города. Радостное спокойствие наполнило сердце Люпуса. И гонец, согласившийся доставить на плантации маленькое письмо, весьма удачно нашёлся, и место, известное бывшему инквизитору из писем Джо Жабы, ему очень понравилось. Но пришёл день, когда от безмятежности не осталось и следа.

В этот день и час Люпус из своего дома, стоящего на возвышении, осматривал Дикое поле в подзорную трубу. Вдруг он с ужасом отшатнулся от окуляра, протёр глаз, и снова приник.

– Филипп! – через несколько минут крикнул он.

Тревога в его голосе была такой силы, что Филипп, вынимая на ходу метательные ножи, за пару прыжков взлетел на второй этаж.

– Ты помнишь, Филипп, – спросил Люпус телохранителя, – встреченного нами в лесу под Бристолем могучего и добродушного человека?

– С арбалетом? – уточнил Филипп. – Которого я убил?

– Которого ты не убил, – упавшим голосом поправил его Люпус, протягивая, в подтверждение своих слов, подзорную трубу. – Который караулит нас здесь, и от которого только что спаслись бегством пять вооружённых людей.

И, отдав трубу, в сильнейшем волнении спустился вниз. Здесь он, заломив руки, стал метаться, словно загнанный зверь, из угла в угол, беззвучным шёпотом выкрикивая проклятия. Но через десять минут радость снова засветилась в его старческих бледных глазках: пришёл давно ожидаемый гость.

– Джованьолли! – воскликнул, протягивая обе руки, монах. – Как ты вовремя! Но почему ты так задержался? Неужели письмо тебя не застало? Прошло столько дней…

– Там, на плантациях, – хрипло ответил Джо Жаба, – не всё благополучно. У меня рабы взбунтовались.

– И здесь! – воскликнул монах, – и здесь тоже не всё благополучно! Если б ты знал, какие звери вышли на наш след! Ты можешь незаметно провести нас к берегу? Нужно бежать!

– Конечно, сбежим, – в тяжёлом раздумье всматриваясь в пустой угол, согласился владелец плантаций. – Но сначала наймём местных пиратов и вернём моё золото, что осталось там, наверху.

– Ты не понимаешь! – воскликнул запальчиво Люпус. – Нам и без золота уже, кажется, не уйти. Филипп! Тот здоровяк – он всё ещё там?

На втором этаже было тихо. Филипп на вопрос не ответил. В сильнейшей тревоге взбежав в верхнюю комнатку, Люпус оцепенел. Комната была пуста. На подоконнике, свешиваясь по ту сторону раскрытого окна, белел жгут из разорванных простыней. На нетвёрдых ногах Люпус бросился к окну, выглянул. Обрыв и пустырь.

– Сбежал! – в отчаянии воскликнул настоятель «Девяти звёзд».

А через минуту обнаружилась ещё одна страшная новость:

– Деньги унёс!

– Твой Филипп сбежал? – недоверчиво переспросил Джованьолли. – Неужели всё в самом деле так плохо? – И, минуту подумав, добавил: – Но, если здесь настолько опасно, то нужно спрятаться.