Адония

Приподняв перед лицом лист, она стала читать, выделяя паузы:

– Невесомой звездой. Я лечу за тобой. Мы расстались в небесных мирах.

Переведя дыхание, она взглянула поверх кромки листа на замершего над неоконченным рисунком Доминика и продолжила:

– В лучезарной дали. Далеко от Земли. Ты мечтал о земных городах.

– Умоляю, – прошептал Доминик, – читай дальше!

– То в багряном огне. То на белом коне. То в атласе карет, то в пыли. (Она снова бросила быстрый взгляд.) – То в шелках, то босой. Я иду за тобой. По бескрайним дорогам Земли.

– Это – всё?

– Пока – всё. Вот ты завершишь мой портрет, и я допишу. Осталось немного.

– Нет! Я не смогу рисовать, пока не услышу финал!

– Хорошо. Тогда подожди. Финал уже поёт в моей груди. Осталось только слова подобрать…

Спустя ещё пять минут, остановив стремительный бег пера, она отложила его, выпрямилась, глубоко вздохнула и, читая с листа, завершила:

– Мимо синих морей. Золотых королей. Мимо вечных рабов и господ. Я иду сквозь века. Я бессмертна, пока в моём сердце надежда живёт.

– Как ты назовёшь это стихотворение, звёздочка? – не стыдясь выступившей слезы, спросил Доминик.

– «Эсперанса».

– «Надежда»?

– Ах, ты знаешь испанский?

– Я знаю единственное слово в нём. «Эсперанса».

Где-то далеко, в пригороде, скрипуче провозгласил утро петух. Синева в окне посветлела. Приближался рассвет и вёл за собой новый, наполненный неведомым, неумолимый день.

Глава 11 Эсперанса

Альба, Бэнсон и Симеон прибыли в Плимут на неделю позже сбежавших оборотней. Неизвестно, чем закончились бы события, если бы Альба столкнулся в порту с Адонией и дрожащим над своими пистолетами Рылом, но их корабль на пути из Бристоля в Плимут заходил в Барнстепл добирать груз. Поэтому, когда Альба ступил на мол гавани, ни Адонии, ни Рыла, ни Филиппа там уже не было. А был, если применить вполне уместную метафору, рёв невидимого подземного пламени и грозный гул небесных колоколов: отзвуки кармы, вмешавшейся в жизнь двух любящих друг друга людей.

Если карму, этот известный всем образованным людям термин индуистской мистики, понимать как эхо судьбы, отозвавшееся на накопленные до критической величины поступки и мысли, то это эхо на второй день знакомства докатилось до Адонии и Доминика.

Утренние шутники

– Славно, что ни один корабль не пришёл ночью в порт! – сказала, как только закончился крик петуха, Адония.

– Как ты определила, что не пришёл? – удивлённо посмотрел на неё Доминик.

– В противном случае за мной сразу бы прислали гонца. Есть в адмиралтействе человек, которому за это отменно заплачено.

– Не будет большой бестактностью с моей стороны поинтересоваться, кого ты с таким усердием высматриваешь в порту?

– Я думаю, Доминик, что сегодня я тебе всё расскажу. Мне нужно только с патером посоветоваться.

– Хорошо. Но мы ведь вместе сегодня отправимся в порт, верно? Мне бы не хотелось расставаться с тобой ни на минуту.

– Ох, нет, Доминик! Пожалуйста, нет! Если я встречу этого человека, то… Лучше бы тебе не видеть того, что произойдёт!

– Хорошо, Адония. Не волнуйся. Я останусь здесь и буду ждать, когда ты вернёшься.

– Прекрасно. Тогда, если ты попробуешь приготовить обед, я на полчаса заеду днём, пообедаем вместе.

– Конечно попробую! И, думаю, что удивлю тебя: я отменно готовлю.

– Тогда – до встречи? Вон мой слуга уже подкатил в нашей карете.

И Адония отправилась в порт, а Доминик поспешил посетить начинающий готовиться к долгому дню рынок.

Купив всё необходимое для изысканного обеда, художник принёс в снятую ими комнату тяжёлую корзину. (Помимо продуктов в ней лежал подарок: новенькие, женского размера, ботфорты, белые кожаные лошер-клоты и плащ.) Но, войдя в дверь, он в растерянности остановился: в комнате, которую он перед уходом запер, находились чужие люди.

– Здравствуй, Доминик! – поприветствовал художника расположившийся за их круглым столом старый монах.

И, встав со стульев, отдали едва намеченные поклоны ещё двое: похожий на рыцаря крепкий мужчина лет тридцати, и встреченный ими вчера тонконогий громила с массивными кулаками и приплюснутой головой.

– Добрый день, – поклонился в ответ художник.

– Меня можешь звать просто «патер». Я – наставник Адонии. Это – Филипп, это – Стэйк. Не взыщи, что вошли самовольно. Ситуация очень сложная.

– Адонии угрожает опасность? – быстро спросил Доминик.

– Весьма умеренная, – «утешил» его монах. – Пройди и сядь. Нам предстоит важная беседа. А времени, чтобы ты знал, очень мало.

Доминик, поставив возле дверей корзину, сел за стол.

– Адония много лет состоит в нашем братстве, – сообщил, задумчиво глядя в окно, Люпус. – Она не рассказывала тебе?

– Нет, патер. Она сказала, что должна посоветоваться с вами.

Люпус многозначительно посмотрел на Филиппа и Стэйка. Те понимающе покивали.

– А я, прошу прощения за нетерпеливость, могу узнать, что это за братство и почему Адонии угрожает опасность? Я чувствую какую-то беду, и это меня очень тревожит.

– Не только можешь узнать, сын мой, но и должен. Я буду краток. В Англии был один заброшенный замок. Сейчас там действует монастырь. Я – его настоятель. Но монастырь – только маска. Наши монахи – это тайные рыцари, которые не желают жить по королевским законам. Самые сильные и смелые, став капитанами, набирают себе способных бойцов и отправляются по свету добывать золото. К слову сказать, в подвалах монастыря сейчас столько золота, что позавидовали бы некоторые государства. На сегодняшний день у нас тринадцать капитанов, и у каждого – многочисленный отряд тренированных воинов. Приближается день, когда мы подкупим бедное городское отребье, захватим Лондон, свергнем власть короля и завладеем всей Англией.

– Зачем? – прошептал потрясённый Доминик.

– Чтобы править страной. Вообще-то, я предполагаю править всем миром, но надо же с чего-то начать. Для укрепления власти мы учредим английскую инквизицию, на манер католической. Ты имеешь представление о том, кто такой Римский Папа?

Доминик кивнул.

– Простейшая аналогия. Я стану Лондонским Папой. Все мои капитаны станут кардиналами. Получат огромные земельные наделы и замки, а некоторые – и города. Ты уже вошёл в наше братство, на том простом основании – что ты избранник Адонии. Вот Стэйк, он выдержал поединок одновременно с десятью противниками. Победил. Потом выдержал новый поединок – с десятью такими же победителями, как сам. Снова победил. И стал капитаном. Теперь он свободно путешествует по стране и подыскивает себе крепких бойцов в собственный тайный отряд. А тебе, сын мой, не придётся быть подвергнутым этим нелёгким испытаниям. Поскольку Адония не сможет разлучиться с тобой, я возьму тебя в личную свиту, и ты, минуя даже звание и чин капитана, станешь моим кардиналом. Хотя ты и молод.

– Учредить инквизицию, чтобы править Англией, а потом править миром? – побелевшими губами прошептал, глядя на Люпуса, Доминик. – Чтобы я не счёл вас сумасшедшим, уважаемый патер, скажите мне, что это шутка!

Люпус снова взглянул на Филиппа и Стэйка. Те с готовностью подались вперёд, но Люпус, улыбнувшись и широко разведя руки, воскликнул:

– Конечно же, шутка!

Он встал, прошёл к двери. Оглянулся.

– Тебя очень беспокоит опасность, угрожающая Адонии? – сказал он Доминику. – Меня тоже. Правду я тебе сказать не могу, – во всяком случае, до вечера, – поэтому отделался шуткой. Наберись терпения. Думаю, что Адония сама тебе всё расскажет.