Адония
Шрифт:
– Я распорядился поместить вас в отдельную каюту, мисс, – проговорил старик, – когда открылось, что вы – дама.
Адония, собираясь с мыслями, взяла зеркальце, посмотрела в него – и едва не выронила. Старуха с обритой головой и чёрными тенями вокруг глаз. Губы – в сочащихся кровью трещинках. «Дама!»
– Мы барражируем в акватории Плимута, – неторопливо наливая воду в таз, продолжил старик. – У нас, видите ли, в этом городе ещё дела. Как только мы их завершим – доставим вас в любой указанный вами порт. Кажется, вы в опасности?
– Вы знаете, кто я? – ответила вопросом Адония.
– Нет, мисс. Не знаю.
– Тогда отчего так заботитесь обо мне?
– Вы
– А куда вы направитесь, когда завершите дела в Плимуте?
– В очень далёкое место. В другую страну. В порт, который обозначен не во всех лоциях.
– Прекрасно, – откладывая в сторону зеркало, проговорила Адония. – Принимая вашу любезность, прошу отвезти меня в этот ваш порт.
– Вот как? – поднял брови старик. Он снова склонился над бочонком и, зачерпнув воды, вылил в гулко отозвавшуюся медь. – Но это дикое и неприютное место. Мы следуем в порт Иктасу, в Бразилию.
– Нет. – Адония сидела с напряжённо выпрямленной спиной. – Вы следуете в Эрмшир.
Старик вздрогнул и выронил лязгнувший о металл ковш. Сел на противоположную кровать. Вцепился руками в края досок.
– Ваш пол и ваш возраст не позволяет мне допустить, что вы состоите в рядах… некоего братства.
– Правильно. Не состою. Мне доверена всего лишь одна тайна.
– А именно?
– Ваш облик и название острова.
– Не сочтите за неделикатность… Кем доверена?
– Не сочтите за сумасшествие. Духом умершего человеком.
В маленькой двухместной каютке повисла напряжённая тишина. Старик, присев на край противоположной кровати, учащённо дышал. Коротко взглядывал то на девушку, то на окно, то на собачку.
– Нет, мисс, – резко произнёс он, как бы очнувшись. – Вас мы туда не повезём. В какой угодно порт мира, только не в Эрмшир.
– Хорошо. Скажите, кто главный человек на этом корабле?
– Прошу прощения, мисс. Я главный человек на этом корабле.
– Тогда поймите! – дрогнувшим голосом выкрикнула Адония. – Эрмшир – единственное место во всём мире, где мне позволительно находится! Вы ведь свозите туда преступников? Ведь так? А я – отъявленная преступница, я по макушку в людской крови! И вот – я в вашей власти! Делайте же своё ремесло!
Старик сидел, пристально вглядываясь в её лицо. Сдвинув брови, увёл взгляд в сторону. Глухо сказал:
– Если вы посвящены в наши тайны, мисс, то должны знать и то, что все обитатели Эрмшира – мужчины.
– Я знаю.
– Тогда что же вы говорите! Отвезти вас туда! Год за годом монахи, живущие там, и преступники, со временем пополняющие число этих монахов, избавляются от тягостных соблазнов внешнего мира. Если б вы знали об эйцехоре…
– И об этом я знаю. Я читала древние иудейские книги. Эйцехоре – семя дьявола в человеке. В неустойчивых душах воплощается жаждой или власти, или денег, или крови…
– Не только, не только! А двойственная природа пола? Ни один мужчина, любящий женщину, не свободен от тёмных желаний обладать, подчиняя, и предавать, снова и снова предпочитая иную. Похоть – тёмная изнанка любви! Сколько лет монахи трудом и молитвами выжигали, испепеляли в себе эйцехоре, и вдруг появитесь вы – юная, красивая, полная жизни, влекущая… В скольких нескромных помыслах вы станете тотчас повинны? Подумайте, в скольких?
– Посмотрите, почтенный отче! – с мольбой произнесла Адония, дотрагиваясь до лежащего рядом зеркала. – Какая красота? Какой соблазн может вызвать моё лицо?
– Оно изменится, – тихо ответил старик. – За то время, пока мы будем идти к Эрмширу, оно исцелится и расцветёт. Я-то вижу, как уже сейчас блеснул взгляд Джона,
когда он принёс вот эту воду и вот это зеркало… В Эрмшир вы прибудете воплощеньем соблазна.Он встал и шагнул к двери. Оглянулся. Виновато развёл руками.
– Вот почему, юная мисс, Эрмшир уже много веков табуирован [15] для пребывания на нём женщин. Извините. В любой порт невоюющей в данное время страны. Или в Новый Свет, в Америку. Только не в Эрмшир. Извините.
15
Табу – безусловный запрет на что-либо.
Он вздохнул. Изменившимся, деловитым тоном добавил:
– Ещё на минуту отложите ваш туалет. Я вижу, Джон не принёс полотенца. Одну минуту.
И вышел.
Адония сидела, уставившись перед собой невидящим взглядом. Затем, взяв в руку зеркало, прошептала:
– Значит, моё лицо станет воплощеньем соблазна?
Она с силой ударила зеркало о край бочонка. Наклонившись, отыскала наощупь крупный осколок. Выпрямившись, хрипло сказала:
– Не станет!
И злым, полным силы движением вскинула осколок к лицу. Собачонка, заскулив, спрыгнула, спряталась под кровать.
Спустя минуту за дверью раздались шаги и, постучав, вошёл неумолимый старик. Перешагнув порожек, он выронил полотенце и отчаянно закричал:
– О Господи!! Что ты наделала, девочка?!
Он бросился к Адонии, подцепил снизу залитый кровью подбородок и, приподняв, развернул голову девушки к окну.
– Глаза! Глаза-то хоть целы?!
Он бросил взгляд на лежащее возле порога полотенце, быстро повернулся к соседней кровати и, содрав с него одеяло, скомкал и прижал к лицу Адонии простыню.
– Джо-о-он!! – что было сил закричал он и, всхлипнув, умолк.
В коридоре послышался частый тяжёлый топот. В каютку ввалился матрос – и замер.
– Быстро, горячей воды, – выдавил старик, – и травника. Лекарский ларец пусть захватит!
– Что? – глухо сказала из-под простыни Адония. – Теперь оно не вызывает соблазна?
– Зачем же, зачем! – плакал над нею старик. – Моя вина, моя вина. Не прочувствовал! Мэа кульпа [16] …
– Почтенный…
16
Mea culpa – моя вина (лат.)
– Не говори ничего! – воскликнул старик. – Ты ведь и губы разрезала! Мой грех, мой…
– Индульгенция [17] …
– Молчи, умоляю! Ну где этот травник?!
Спустя час Адония лежала на своей постели, прижимая к боку поскуливающую собаку. Белое, замотанное, лишь с небольшой щелью рта лицо её было похоже на свежеизготовленную маску мумии.
– Моя вина, – раскачиваясь, негромко тянул сидящий напротив старик. – Не прочувствовал, насколько для тебя это важно. И ещё – я скрыл, что в Эрмшире была уже женщина. Однажды двое, юноша и девушка, спаслись после шторма. Мы отвели им один маленький островок на окраине архипелага, и никто из монахов их не навещал. Снабдили лишь всем необходимым, и юноша сам заботился о поддержании жизни. Я скрыл это, когда приводил аргументы на твою просьбу. Моя вина…
17
Индульгенция – выданное церковью отпущение грехов.