Афганский рубеж 3

— Пуск 2!

Ещё одна ракета устремилась к цели. Повторный взрыв произошёл теперь уже слева от места попадания первой ракеты.

— Непростой домик! — удивился Кеша.

Так взрываться может только склад с вооружением. Яркая вспышка и моментально всё вокруг дома попало под световой ореол взрыва.

— Режим 4! Влево выходим, — спокойно сказал Евич и Ми-28 начал отворот в сторону Семёна.

— Добавляем, Кеша, — сказал я, отклоняя ручку влево и одновременно набирая скорость.

Евич обозначил себя миганием бортовых огней, чтобы я мог пристроиться. Надо быстрее нырять обратно в расщелину, где протекает река Панджшер. Но маршрут нужно менять. На нас могут и засаду сделать.

— 305й, принимай влево. Пройдём над притоком, — подсказал я Семёну.

— Понял.

Но прошло несколько секунд, а он не отворачивал. Информацию он принял, но не выполняет.

— 305й, 302й передал влево уходить, — повторил Евич мою команду, но никакой реакции.

— П… понял, — нервозно ответил Семён.

Не похоже это на моего коллегу с ростом баскетболиста. Я начал искать глазами силуэт вертолёта Рогаткина, но в тени холмов разглядеть было сложно. Но у нас появился неожиданный «помощник». И лучше бы его не было.

В воздухе появился яркий жёлтый огонь. И это были явно не мигающие лампы аэронавигационных огней.

— Горишь, 305й, — произнёс в эфир Евич.

— Борт номер 18, пожар левого двигателя! — зазвучал голос «печально известной» РИты.

— Подтвердил. Правый… нет, левый. Тушить не выходит. Иду на вынужденную, — почти прокричал в эфир Семён.

Плохи дела! Под нами одни сопки, а сколько может быть духов неясно. Выбор у Семёна небольшой — прыгать или пытаться посадить. Что одно, что другое — опасно. Особенно когда не видно земли.

— 305й, площадку не видишь под собой? — запросил я, но это было не нужно.

— Эм… нет. Иду на вынужденную.

Дилемма такая, что если подсветить Семёну площадку, вся округа набежит сюда. Не подсвечу — разложит вертолёт на части. Шансов выжить мало.

Но тогда под удар попадает Ми-28. Вот она проблема выбора в военной философии! Как по мне, у Евича в воздухе шансов больше.

Да и согласно заданию, в случае необходимости, он должен лететь сам. А мы прикрываем.

— 917й, следуй на базу обратным маршрутом. Я за 305 м.

Отвернул влево, чтобы не попасть осветительными НАРами в Ми-28. Задираю нос. Выполняю небольшую горку и пускаю С-8О.

Загорелись факелы от осветительных снарядов. Но всё это на короткое время.

Над нашим районом нависает небольшая люстра из десятка спускающихся световых снарядов. Прекрасно видна поверхность и то, как на неё заходит вертолёт Рогаткина.

— Вижу площадку. Подхожу к земле… — произнёс Семён.

Выхожу из разворота и наблюдаю, как с земли уже рассекают ночное небо пунктиры ДШК.

Ухожу влево и пускаю очередь из пушки по обозначившим себя духам. Несколько снарядов выпущено и на земле видны несколько вспышек. Но продолжает работать «сварка», как называют иногда ДШК из-за характерного цвета очереди в ночи.

— Забирай! Прикрываю! — услышал я ответ от Евича.

Ух, Андрей Вячеславович! Вижу, как он заходит на цель и пускает очередь из своей пушки 30го калибра. Отворачивает в сторону, но огни так и не выключил. Такое ощущение, что отвлекает духов на себя.

— Кеша, садимся! — скомандовал я, зацепившись взглядом за стоящий на земле вертолёт.

Чем быстрее заберём Семёна, тем меньше вероятности, что попадут по вертолёту Евича.

Ручку управления отклоняю вправо, вертолёт слегка скользит снижая скорость. Внимательно смотрю на место приземления, чтобы не упустить ровную площадку из виду.

Вверх уже летят сигнальные огни от патронов ПСНД. Ярко-малиновое пламя на фоне оранжевого огня вертолёта выделяется хорошо.

— Высота 20, 15, 10, площадку наблюдаю. Препятствий нет, — доложил Кеша, хотя сомневаюсь, что он смотрел вниз.

Есть касание! На фоне яркого огня от горящего вертолёта бегут наши товарищи. Надо, чтоб они это делали быстрее.

По фюзеляжу застучали пули, летящие с холмов. Времени на земле находиться совсем нет, но по нашим парням сейчас могут попасть.

— Кеша, пригнись! — скомандовал я.

Слегка оторвал вертолёт и развернул его боком к направлению стрельбы. Так мы хоть прикроем Семёна и его оператора.

Стреляют уже плотнее. Тут над головой пронёсся Ми-28. Да так низко, что наш вертолёт слегка покачнулся.

Евич отработал по противнику и ушёл в левую сторону, продолжая кружиться над нами. Так и не выключает огни!

— На месте! — крикнул мне в ухо Семён, запрыгнувший с товарищем в грузовую кабину.

— 302й, взлетаем, — произнёс я в эфир и начал отрывать вертолёт от земли.

Ми-24 Рогаткина продолжал догорать на земле. Евич пристроился к нам справа, и мы продолжили полёт в сторону базы.

— Целы? — уточнил я по внутренней связи.

— Да. У товарища царапины. На посадке стрелять начали и блистер пробили, — ответил по внутренней связи Семён.

У меня назревал вопрос о случившемся, но пока я решил повременить.

— 917й, борт порядок? — спросил я.

— Порядок! Но кое-что и в нас прилетело. Специалисты разберутся, — ответил Евич.

Главное — все живы. Правда, сомневаюсь, что двое моих товарищей отошли от шока. Кеша, который непробиваемый и чересчур «стойкий» и то молчит.

— Кеша, чего притих?

— Ночью. В горах. Среди духов! Неа, к такому меня училище не готовило, — ответил мне Петров. — Ещё и нашего коллегу не сберегли. Нахватал пробоин.

— Починят. Самолёт или вертолёт становятся боевыми только после первых попаданий по нему. Так что, проверку новому «вертикальному» устроили знатную.

Не совсем это хорошо, но таковы испытания в боевой обстановке. Всё может приключиться.

— Командир, разговор есть, — тихо сказал Семён по внутренней связи.

— На базе?

— Да можно и тут.

Рогаткин рассказал, что произошло. Оказывается, ему в двигатель попали ещё в процессе разворота на обратный курс. Вот только он не доложил.