Афганский рубеж 4

— Леденец, 330-й, запуск прошу, порядковый 17.

— Запускайтесь. Ветер 250 до 4 метров в секунду, — ответил руководитель полётами, врываясь в промежуток между докладами других экипажей.

В эфире галдёж такой, что любой птичий рынок и рядом не стоял. Как вообще РП успевает что-то сказать, мне непонятно. Порой вместо полного ответа, произносит окончания слов.

— 117-й, на первом, — докладывает один экипаж.

— Шаю!

— 451-й, ближний, полосу вижу, посадка.

— Ршил! — продолжает сокращать глаголы руководитель полётами.

Вертолёт запустился, и я запросил вырулить для взлёта на полосу.

— Леденец, 001-му, — спокойно вышел в эфир Медведев.

И тут же в эфире стало тише. РП выдержал паузу и ответил.

— Есть у нас возможность над точкой поработать. 20 минут, не больше.

— Вас понял. Есть 30 минут, — доложил руководитель полётами.

— Благодарю!

Отлично! Медведев «пробил» пилотаж прям над аэродромом. И лететь далеко не надо.

Через минуту мы уже стояли на полосе и зачитывали карту контрольных докладов. Вертолёт слегка покачивался в ожидании отрыва. Приборы показывают расчётные параметры. Проверил насколько притянуты ремни. Хоть у меня не истребитель, где многократные перегрузки, но болтаться по кабине не хочется.

— Леденец, 330-й, к взлёту готов.

— 330-й, разрешил.

Медленно начал поднимать рычаг шаг-газ, удерживая вертолёт педалью от резкого разворота влево. Мгновение и Ми-28 аккуратно оторвался от бетонной поверхности. На высоте в 3 метра выполнил висение и повороты в стороны.

— Разгон, — произнёс я по внутренней связи и наклонил нос вертолёта.

Скорость начала расти. Всё быстрее и быстрее. Прошли момент переходного режима лопастей, почувствовав слабую вибрацию. Стрелка указателя скорости продолжает отклоняться вправо, а высота начала увеличиваться. Подошли к отметке в 60 метров. Ниже не стоит выполнять виражи, с которых и начинается типовое задание по этому упражнению.

Скорость уже 240. Пора и начинать.

— Леденец, 330-й зону занял. Задание.

— Вас понял. Изменение высоты подсказывайте.

— Понял, — ответил я.

И тут же отклонил ручку управления влево. Силуэт на авиагоризонте сразу показал значение крена в 45°. Начали разворачиваться, проносясь над кронами деревьев и крышами домов окраины Торска. Скорость 250 км/ч, но сильно быстро развернуться не получится. Зато следующая фигура более интересная.

— Форсированный разворот, — произнёс я по внутренней связи и тут же отклонил ручку управления на себя и вправо.

Скорость начала быстро падать. К креслу слегка прижало. Стрелка на указателе оборотов несущего винта дёрнулась вправо. Ограничения нужно соблюдать! Пока всё хорошо и резко выводить не стоит.

Скорость на отметке в 120 км/ч. Пора выводить! Отклонил ручку от себя, но нельзя дать провалиться вертолёту. Высота ведь маленькая. Да ещё и под нами аэродром. Спокойно поддержал обороты несущего винта и по высоте не просели.

— Теперь влево, — сказал я и повторил манёвр в другую сторону.

С каждой минутой и манёвром хочется зайти дальше и дальше за ограничения. И ведь знаю, что можно, а что нельзя превышать. Но в мирной обстановке это не нужно. Пускай лучше у вертолёта будет запас.

Очередной и самый любимый мной манёвр — поворот на горке заставил всех на аэродроме выйти посмотреть. Осталось ещё выполнить и разворот.

Нос вертолёта резко задрал. Тангаж уже 40°. Скорость упала, а голову слегка прижало к креслу.

— Разворот, — спокойно сказал я, как только стрелка подошла к отметке в 100 км/ч.

Ручку резко отклонил влево. Крен подходит к отметке в 50°. Скорость падает, но нельзя, чтобы она была меньше 70 км/ч.

— Шесть, семь, восемь, — отсчитывал время разворота Медведев.

На 9-й секунде вертолёт выровнялся, и я направил его к земле.

Высота быстро уменьшалась. Скорость растёт. Даже перегрузка появилась на указателе! Чувствую, как повисаю на ремнях, а серая полоса аэродрома приближается. Уже можно разглядеть стыки между плитами.

— Вывод, — произнёс я, взяв ручку управления на себя.

Вертолёт слегка просел. Ощущение, что вот-вот несущий винт перерубит хвостовую балку.

— 100… 90… 85. Вывел, — отсчитывал высоту Медведев.

Ручку держу взятой на себя, но Ми-28 уже выходит в горизонтальный полёт. Выравниваюсь и вновь выполняю вираж влево. Как раз пролетаем над стоянкой, чем приводим в восторг однополчан и группу руководства.

Пожалуй, только один человек в этот момент не радуется. Это руководитель полётами. Он всегда переживает больше всех, поскольку за всё отвечает лично. Очень ответственная должность.

— Леденец, 330-й работу закончил. К посадке готов, — доложил я, проходя ближний привод.

— Разрешил посадку.

Медведев в полёте оказался немногословен. Даже когда я его начал спрашивать про наличие замечаний и пожеланий ко мне, он промолчал. Только выключив двигатели, он сказал мне выйти и ждать его.

Я пару минут стоял у вертолёта, пока командир не вылез из кабины. Было видно, что это не так просто ему сделать. Все предложили помощь, но Геннадий Павлович вежливо отказался. Что-то совсем со здоровьем у Медведева плохо.

Встав двумя ногами на бетон, начальник Центра согнулся и упёрся руками в колени. Если у него так болит спина, то с полётами надо повременить. Так он ещё и на сложный пилотаж пошёл!

— Товарищ командир…

— Во! Давно так себя хорошо не чувствовал, — улыбнулся Медведев, показывая мне большой палец.

Он медленно разогнулся и смахнул с носа капли пота. Закончив дела на стоянке, мы пошли в класс постановки задач на предварительный разбор полётов.

— На удивление, ты смог удержаться в пределах полётного задания.

— А вы ждали моих ошибок? — удивился я.

— Если честно, то да. Ты — боевой лётчик. Машину чувствуешь каждой клеткой. Это может быть как в плюс, так и в минус. Знаешь почему?

— Излишняя самоуверенность, которая ведёт к нарушению ограничений там, где это не нужно.

— Верно мыслишь. Продолжай, — похлопал меня по плечу Медведев, прогибаясь в спине.

— Одно дело, когда на кону твоя жизнь и тебе нужно уйти от ракеты, очереди ДШК или просто от столкновения. Другое, когда ты почувствовал себя бессмертным. Это не есть хорошо.