Африканский гамбит

— Клянусь! Клянусь, служить верно, и до самой смерти, и пускай покарают меня все боги, а душа будет вечно скитаться по земле, если я предам тебя, — прошептали его губы, а взгляд чёрный глаз был прикован к моим. В них я увидел фанатизм веры, преданность собаки, и был удовлетворён своим поступком.

— У меня для тебя подарок. Ты больше не Масса. Масса умер. Я нарекаю тебя Верным, и помни всегда. «Лучше мучительная смерть, чем предательство, иначе твой дух будет вечно скитаться по миру». Помни!

— А сейчас у меня для тебя подарок — я вытащил маленький кожаный мешочек, и достал оттуда его скрюченный и засохший указательный палец. Показав его, я сказал: — А вот тебе вечное напоминание о твоём проступке, — и вложив его обратно мешочек, затянул завязки и передал ему.

Верный взял его дрожащими руками, и тут силы покинули его, не веря в своё чудесное спасение, он зарыдал. Вся масса людей, стоявших вокруг, и внимательно наблюдавших за происходящим, затаив дыхание, разразились радостными, или гневными криками, смотря кто что думал. Но большинство поддержало моё решение.

— Накормить его, и дать отдохнуть, — отдал я последний приказ, и рыдающего Верного увели.

Отец Кирилл, пользуясь случаем, окрестил сразу большое количество людей, пожелавших, под влиянием эмоций, совершить этот обряд. Ведь, освящённая вода пруда, после чудесного спасения, фактически смертника, стала ещё более чудодейственной, несмотря на ту грязь, что была смыта с тела Верного.

Религия коптов стала стремительно распространяться среди моих подданных, приводя их к христианской вере добровольно. Да, собственно, и выбора у них уже не было. А то, что эфиопы были сами неграми, из семитских и кушитских племён, только этому способствовало. Ну, и методики психологического внушения, по которым я иногда выстраивал фразы, давали о себе знать. Нет, я не был, ни психологом, ни психоневрологом, ни, тем более, рекламщиком, или цветным революционером, знающим психологию толпы.

Просто попалась как-то мне в руки эта любопытная книжка, увлекла. Ну, и помогла работать с нашей прекрасной половиной. Правда, всё закончилось тем, что я оказался здесь. Так что, всё хорошо в меру, как говорил Джавахарлал Неру.

Так вот, вскоре, всё население было окрещено, и перешло в лоно коптской церкви. А отовсюду, куда ушли коптские миссионеры, поступали аналогичные сведения, об успехах продвижения православного христианства в чёрные массы. Вернулся Ярый, из своего похода по окрестным племенам, и привёл ещё воинов. Находившиеся с ним священники, и там окрестили почти поголовно всех.

Кто, по каким-то неведомым причинам, был уже мусульманином, тот, либо перекрещивался, либо клялся в верности мне лично, или моим сотникам, но таких, практически, и не было. Ислам сюда не успел дойти, и был распространён в Судане, и частично, в Южном Судане, и то, в основном, принудительно.

Наконец, почти через четыре месяца, появился страшно довольный Момо, он привел с собой огромное количество людей, и принес много оружия. Винтовок было больше двухсот, и ещё много разного имущества, от железных, или медных котлов, до разных отрезков тканей и бус.

Самоё удивительное было то, что ему удалось захватить пулемёт Максима. Сначала я обрадовался, а потом, посмотрев, во что он превратился, за время их путешествия, схватился за голову. Это был песец. За месяц пути, он весь покрылся ржавчиной, а в стволе, разве что, лягушки не квакали, даже червяки были. Один из назначенных казаков, чистил его двое суток, чтобы привести в мало-мальски пригодное состояние, а потом, залил маслом, чтобы он смог немного откиснуть.

Пробные стрельбы из него показали, что в качестве учебного, он ещё годился, но в бою надежды на него уже не было.

Благодаря казакам, я смог сделать ещё два самогонных аппарата, и наладить производство спирта, тканей, гончарных и металлических изделий, приемлемого качества. Даже, получилось сделать небольшую партию ручных, ужасно примитивных, гранат, с поджигаемым фитилём, и начинкой, состоящей из дымного пороха.

Гранаты были похожи на маленькие ядра. Они были из глины, с кусками металла внутри, в качестве элементов поражения. Посмотрим, как они покажут себя в бою. Наступило время прощаться. Пробыв у меня больше четырёх месяцев, казаки попросились домой. Путь их обещал быть долгим и не спокойным. Многие обещали вернуться, но я не сильно в это верил. Отношение у меня к ним стало неоднозначным.

Я и раньше подозревал их в авантюризме, а после, довольно странного, поведения, был уже просто уверен, что казаками они были, чисто условно. Особенно колоритной фигурой был их атаман, Ашинов, врал он, и правда, красиво. Но тут был вопрос, кто кого обманул.

Деньги я им и так выплатил, воровать у меня, кроме продуктов, было нечего. Женщины, ну так я им не препятствовал размножаться, и даже приветствовал, мне метисы были нужны, и пусть не с самыми лучшими генами, но всё же.

Конечно, слухи о моих богатствах среди них ходили, но никто не видел, какие у меня есть сокровища. Я уже и так был наказан за хвастовство. Так что, вид моей пустой хижины, наводил их на грустные мысли, о бесполезности воровства. Правда, этим страдала лишь небольшая их часть. Кроме этого, мёртвые головы у моей хижины, как-то не располагали к экспроприации чего-либо.

И фраза, «он же дикий, ему не надо», тоже не сильно «прокатывала». А тут, и возвращение Момо… С рассказом о массовых убийствах подданных Франции, да ещё, и в особо жестокой форме, о чём ненавязчиво напоминала голова французского лейтенанта, на копье Момо. Так что, слухи о моей экспланаде с французами, наверняка, уже дошли до обеих столиц. Такой щелчок по носу мне не должны были простить.

Но всё было не ясно. Казаки, и все русские, называвшие себя казаками, здесь в Африке, должны были сделать самое главное, рассказать обо мне, и моём войске, и желании принимать к себе людей, а там…

В конце концов, были же ещё и вольнонаёмные, и просто авантюристы, отставные военные, наконец, не нашедшие себя на гражданке, желающие разбогатеть, и получить кучу эмоций, вместе с приключениями.

От моих мыслей меня отвлёк атаман Ашинов, зашедший ко мне попрощаться.

— Команданте Иван, уходим мы, — начал он грустный для меня разговор.

— Жаль, Николай Иваныч. Я привык к вам, и к вашим историям, да и…

— Как тебя-то теперь называть… князь, — растрогался в ответ Ашинов.

— Будешь в Ставрополе, кланяйся городу, — ответил я, — как станешь на крепостной стене, повернись на запад, и помолись за меня. Я услышу, не сумлевайся. А звать… зови меня Иваном Чёрным, русским негром.

Ашинов осторожно приблизился ко мне, и, заглянув в мои грустные глаза, одним движением заключил меня в крепкие мужские объятия, и больше ничего не говоря, вышел из хижины. Утром казаки, построившись на полигоне, прощались со мной и, пытаясь чётко чеканить шаг, с обнажёнными шашками, приставленными к правому плечу, прошли строем мимо меня.