Agape

– Я хотел бы очистить человечество от языческих ценностей.

– Будто бы тебе так хорошо знакомы высокие ценности.

– Нет. Их невозможно постигнуть до конца. И я не осознаю до конца. И меня тоже тяжело понять до конца. Я знаю лишь это, – Дилан не кричал более, а говорил спокойными интонациями, но я все равно его слышала даже лучше, чем если бы он кричал. – А ещё я знаю, что Алиша и Логан такие же, как и мы с тобой. – Его карие взгляд был удивительно прозрачен. – И что они будут рады увидеть нас сейчас.

Я поняла его намёк, но замерла; оглянулась, прикидывая, кто же это он такой – Дилан Барннетт; прикусила щеку и кивнула в ответ.

Я взяла его руку и, переплетая наши пальцы, плавно проскользила вместе с ним сквозь группки в сторону гостиной. Дилан сжал мою ладонь; его кожа была тепла, пусть и неизвестно, сколько Дилан сидел на берегу до того, как я пришла.

– Возможно они просты, но также возможно, мы обесцениваем их страдания, – сказала я, пробегая мимо книжного шкафа.

– Да, быть дураками сейчас просто проще всего, – уперся Дилан.

***

– Ну а ты тут каким образом очутился? – взвизгивает Али, все ещё находясь в его объятьях.

– Мы нечаянно встретились на берегу, – объясняю я вместо Дилана нашей просветлённой. – Дилан устроил себе романтическое свидание с бутылкой виски.

– Это уж точно, – засмеялся он.

Зед подошёл к нам и поцеловал меня в висок, спросил что-то мимолётно, и я ответила. На долю секунды в глазах Дилана проскальзывает желчь, моментально растворяясь в глади Тихого океана. Я не чувствовала никакого мерзкого стеснения, наоборот – приятное возбуждение. В голове пронеслось, мол, делай все так, словно это во сне, а не в реальности.

Остаток вечера мне было интересно наблюдать за Зедом и его новыми личностями, которые он раскрывает перед теми или иными людьми по мере необходимости. С незнакомцами я была так холоден, учтив, а с близкими – просто душка.

5

Грейс

Рассудок слегка затуманен алкоголем; смущение прошло, сменившись вкрадчивым любопытством. В этом доме посреди блаженной ночи настойчиво, маняще и лживо собралась толпа; и нашлась лишь одна сила, движущая ею; вовсе уж не такая разумная сила; она переменчиво кренилась, покачивалась из стороны в сторону. Она не вдохновлялась на подвиги торжественными обрядами и песнопениями, а лишь являлась редким талантом позирования каждого и каждой в ней. Видя сладкие муки, горькие радости, нежные страдания и приятное отчаяние других, я наблюдаю за Диланом, а он за мной, за другими приятелями. И все взгляды – сияющие, угрюмые, любопытные, восхищённые, вызывающие, манящие – обращены на него, потому что его наряд двадцатых годов прошлого века и весь его облик выдают в нем поклонника часа веселья, часа удовольствий.

Я бы назвала Дилана сексуальным. Не пошлым, не вульгарным. Живым. От него ощущается этот поток энергии; его хочется коснуться. Он говорит с Алексом и незнакомцем, но в перерывах между слов делает небольшие глотки виски, бегло смотрит на проходящих. Когда падала тьма, луч маяка виднелся сквозь стёкла окон и притуплялся в лунном свете, медлил, тайком озирался и возвращался, влюблённый. Кружась с Зедом, я клала руки на его плечи в попытке отмахнуться от всех этих ряженых павлинов, но земля неожиданно быстро ушла из-под ног. Как нелепо и инфантильно! Зед помогает мне встать, а я думаю: у меня ведь напрочь атрофировано чувство стыда (всегда так было); падение не несёт в себе ничего ужасного, а ведь кто-то бы засмущался. Уже стоя на ногах, я замечаю Дилана возле.

– Грейс, как ты? – он подошёл к нам, и я почувствовала его руку на плече; Дилан слегка поддерживает меня, ограждая от нового падения.

Зед разделил нас из ревности, буркнул что-то почти хамское под нос и увёл меня к лестнице. Ах! Грубость – это обыденность для него в последнее время! (Но лишь бы не испортить надежды Али на становление Дилана в новом городке). Ступив на несколько ступеней выше, я слышу у себя за спиной его пожелание:

– Сладких снов, принцесса, – сказал Дилан и, немного помедлив, глядя на меня, вернулся к Алексу.

Я в ответ смогла лишь нарисовать на лице лёгкую улыбку, не имеющую в себе ни зла, ни откровения. В белоснежной и воздушной комнате, так контрастирующей с остальным домом, я коснулась рукой сливочных кружев на кровати.

– Удивлена?

– Твоей ревностью или интерьером? И тем, и тем, на самом-то деле, – ответила я и упала спиной на матрас.

Зед подходит к месту, где я улеглась, обходит кровать и садится. Я поднимаюсь на локти; гляжу на него.

– Он мне не нравится. Не общайся с ним, – приказывает Зед, также ложась на бок рядом.

– Нет, Зед. Ты не можешь указывать мне, с кем общаться, а с кем нет.

– В данном случае, могу, – шепчет он, понижая голос.

– Нет. Не можешь, – я касаюсь его подбородка и заставляю посмотреть на меня. – Я с тобой, Зед. Тебе незачем ревновать.

Помедлив мгновение, он кивает с явно наигранной улыбкой и оставляет меня одну в комнате засыпать, сам же уходит неизвестно куда. Сон захватывает целиком, не оставляя места реальности. Я обретаю тихую, долгожданную заводь, пока бездна народа танцует всю ночь до утра и кипят тайные страсти маленького городка.

***

Мне жарко. Очень жарко. Открываю глаза и отчетливо вспоминаю вчерашний день: Дилана утром, день с Зедом, маяк, дом Алекса и Зеда, вновь Дилана и вновь вечеринку; провожающий взгляд. Зед лежит рядом со мной; он так спокоен под параличом сна. Он мирно дышит, а я облокачиваюсь бёдрами об его рабочий стол, отхлёбываю прохладную воду, осматривая широкоплечего блондина и помещение. Волосы Зеда слегка растрёпаны, такие непослушные пряди. Быстро одевшись, я выхожу из комнаты без вещей с идей принести ему завтрак. Негромко играющая музыка с первого этажа разливается свинцовыми кругами в воздухе. Сквозь стеклянный потолок, в выси виднеются багряные и воздушные, далёкие облака; пол покрыт мелким сором; жёлто-красные птицы вспышками мечутся вверху, голося, как ведьмы. Почти все комнаты первого этажа объединены арками; кухня со столовой тоже. У тёмной барной стойки замечаю Алекса и Дилана за беседой с чайными кружками в руках.

– Почему ты уже встала? Сейчас лишь шесть утра, – Дилан обнимает меня в качестве приветствия.

Он безупречен и прочен. Дилан будто созерцает мир с некой высоты, и одет соответственно, но сознаёт сложные обязательства, которые накладывают на него здоровье, рост, богатство, статус и род деятельности, и скрупулёзно придерживается, даже без нужды, тонкой старомодной учтивости, отчего так запоминается и нравится его поведение. И я не хочу говорить о вчерашней грубости Зеда; не портить же разговор.

– Заботливо решила смягчить завтраком ужас похмелья для Зеда, – я открываю кухонные шкафчики.

– Да, ты идеальная девушка, – встревает Алекс, несмотря даже на то, что он не может терпеть неряшливости, олицетворением которой я сейчас являюсь. Алекс питает врождённое почтение к породе, к одежде.

Мне становится неудобно из-за своей неприбранности, но через миг я уже и забываю об этой беде. Алекс был так удивительно мил и оказал мне любезность комплиментом, пусть со всеми остальными он грубоват. Алекс уходит к своему гарему этажом выше, а Дилан предлагает позавтракать с ним (в доме не было ничего, кроме остатков алкоголя), и я шутливо, из любопытства, прошу его донести меня до машины на спине, а Дилан действительно пересекает быстрыми шагами кухню и подхватывает меня, и спросишивает на потребу такому же любопытству: