Агдан. Лунная роза

– Ну я думаю, что и сама настоятельница Сон ХеКи и ее … сестры. – отвечаю я.

– Сон ХеКи. – оживляется ветеран.
– Я ее немного знаю, приходилось встречаться еще по делам ассоциации ветеранов. Очень достойная женщина. И ты говоришь, что ее никто не спрашивал по поводу твоего пребывания в ее монастыре во время действия специального положения?

– Не сказать, что я уверенна на все сто! Точно об этом может сказать только уважаемая госпожа Сон ХеКи, но предполагаю, раз на суде ее не было, то именно так и было, если бы с ней поговорили и пригласили на суд свидетелем, то думаю она бы не отказалась там поприсутствовать. – отвечаю я.

– Интересно. – задумчиво тянет МиРеу, переглянувшись с внуком.
– Что-же ЮнМи, спасибо тебе за то что все рассказала. И еще раз хотел тебя поблагодарить за твою песню.

Голос ветерана дрогнул, но он продолжил.

– Очень грустная и жизненная песня. Огромное спасибо тебе за нее. Я как будто вернулся в те далекие дни и стал даже в какой-то момент … моим погибшим другом в те непростые дни войны. Очень сильное произведение, грустное, берет за живое. Спасибо тебе еще раз!

– Пожалуйста! – отвечаю я, добавив.

– Это еще вы спасибо скажите потрясающей гитаре, которая помогла мне и сыграла с первого раза так как будто у нас была сотня репетиций.

– Конечно спасибо тебе и твоему великолепному инструменту. – улыбнулся МиРеу.

– К сожалению, не моему. – со вздохом отвечаю я.
– Но и вам спасибо, за все что вы сделали для нас и страны!

После небольшой паузы ветеран спрашивает.

– Скажи ЮнМи, может тебе что-то от меня надо? Ты не стесняйся.

– Спасибо уважаемый МиРеу, но у меня все вроде есть … кроме свободы. Вы берегите себя, таких как Вы совсем мало осталось в нашей стране. И я рада что смогла пообщаться с Вами, для меня это большая честь. – что-же, думаю мой ответ был достойным.

Низко кланяюсь ветерану, вот действительно человек, которому можно и нужно поклониться от всей души, просто из уважения, а не следуя замшелым корейским традициям.

– Тебе спасибо ЮнМи, спасибо от меня и … моего друга Юн ЧанХо, думаю ему бы тоже очень понравилась твоя песня. – заканчивает встречу ветеран.

На этом, после прощаний с присутствующими меня отправляют восвояси. После ухода Пак ЮнМи стоит тишина, наконец МиРеу произносит.

– Удивительная девочка! Очень сильная духом и с большим добрым сердцем!

После чего обращается к внуку.

– ЧанМи, напомни мне сделать звонок завтра моему старому другу, заслуженному ветерану судейского корпуса в отставке господину Пэ ГиЧжону!

В ответ тот кивает, записывая данное поручение в смартфон, после чего следует прощание ветерана с находящимися в кабинете руководством. Да сегодня был интересный день в жизни ветерана, интересный и очень необычный, кто бы мог подумать? Расскажи ему кто, что такое может произойти в женской тюрьме, он бы сам не в жизнь не поверил… Но своим глазам и ушам старый солдат еще вполне доверял!

Да и слово честь было для него совсем не пустым звуком!

Интересно, к чему все это может привести?

Тюрьма Анян. Спальное помещение ЮнМи перед отбоем.

Наконец я на своей кровати, устал, и просто сижу тупо смотрю в одну точку. БонСу что-то мне говорит, но я слышу ее, но не слушаю, сегодня оказался очень эмоционально насыщенный день, так что в конце дня у меня просто не осталось сил, да и в горле пересохло.

О! Может чайку попить? Да у меня же осталось французское лакомство от настоящих французских кондитеров! Или … не осталось? Наконец-то до меня дошли слова БонСу!

Кто-то похоже ловко подрезал остатки моей порции торта, а с ним еще и пироженку с эклером, которые принесла заботливая БонСу, и по недомыслию оставила в моей незапираемой тумбочке. Теперь там осталась только тарелка с крошками.

Конечно, первым кандидатом на этого «подрезателя» выглядит вечно голодная ЧэИн, но та клянется и божится что ничего не брала. И тут как ни странно ей можно верить. ЧэИн в так называемом «крысятничестве» никогда замечена не была, хоть и сидела за попытку воровства, но у своих без разрешения никогда ничего не возьмет, даже будучи сильно голодной, и это очень похоже на правду, ну не могла такое сделать ЧэИн!

К тому же она, со слов БонСу, до этого умяла в одно лицо … четыре порции торта, закусив все это еще эклерами и пирожным, и вот теперь маялась животом, лежа на кровати и испуская болезненные стоны. Что я лично наблюдаю! Наверное, впервые на моей памяти, да и на памяти остальных это случилось, ЧэИн сыта! Но при этом похоже ее термоядерный или биологический реактор дал сбой, похоже французское топливо оказалось не той системы!

Да, это вам не кимчи. Наконец-то любительница европейских сладостей наелась этих самых сладостей по самую маковку, но тут как говорится - не в коня корм! Французские сладости и желудок ЧэИн оказались совсем не близнецы братья, совсем не как партия и Ленин, если верить поэту революции другого мира! А может тут просто все дело в большом количестве этого самого европейского топлива?

Впрочем, надеюсь, что и зарубежное топливо будет успешно переработано и корейский реактор имени ЧэИн при этом не пойдет в разнос. Ладно, ну а мне можно себе в успокоение сказать, что сладкое есть на ночь очень вредно, от него толстеют, но пить то хочется.

– Чай горячий, или еще что попить есть? Может что и пожевать другое найдется? – деловито спрашиваю я у БонСу, добавив кивнув на ЧэИн.

– А этой, обжоре надо очень горячего чая попить, а то еще заработает заворот кишок, вот весело тут нам всем будет!

БонСу молча кивает и исчезает. Вскоре появляется с чайником, и парой пластиковых стаканчиков, наливают туда чай с сегодняшнего праздника. При чем довольно горячий, как ни странно, один стаканчик налили ЧэИн посадив ту в изголовье кровати и вручив ей, второй вручили мне, также БонСу на пластиковой тарелке протягивает мне … мою же праздничную булку с завтрака, ту самую что утром я пожертвовал в фонд голодающих швей!

– Этой не понадобиться! – молча кивает она грустную ЧэИн, которая скорее машинально, чем по необходимости сопровождает свою уже бывшую утреннюю добычу грустным взглядом. Около нее кстати хлопочет Шарбья, ну точно подружились эти две совсем не похожие друг на друга девушки.

– Жалко, что тебе не оставили торта и этих всех вкусных французских элеров и прожных. – это вдруг говорит ЧэИн, прихлебывая при этом «праздничный» чаек.

– Эклеров и пирожных. – машинально поправляю я ее, добавив.

– Эх, поверь мне ЧэИн, не в торте счастье!

«А в чем же еще? – вот судя по отчаянному кашлю, захлебнувшейся чаем «лучшей швеи тюрьмы», я не услышу этот ожидаемый мной ответ от нее, ответ в стиле Карлосона, который живет на крыше. Может, потому что ЧэИн не знала такого милого персонажа, а может, потому что просто не могла говорить из-за кашля, или из-за того, что сейчас ей по спине слегка била своей ладонью, больше похожую на большую ласту, наша Шарбья.