Агробление по-олбански

– Это что такое? – спросил Жан у менеджера, разглядывая товар и растягивая удовольствие.

– Обыкновенное трико.

– Да, – Жан растянул штанины, – надо будет отнести его в музей нижнего белья в Париже.

– Вы думаете? – улыбнулась продавщица.

– Конечно. Может, вы мне покажете еще какие-нибудь редкие экземпляры?

А в это время мы с Раулем продолжили бродить по универмагу. Заглянули в отдел с посудой, посмотрели на портфели и сумочки из натуральной кожи, постояли у пузырьков с духами.

– Неплохо бы купить большую кастрюлю «Цептер», – предложил Рауль, – чтобы влезало больше вермишели. Много и еще чуть-чуть.

«Вермишель» – это слово Раулю особенно нравилось. Произносил он его с каким-то придыханием и шиком.

– Что вы сказали? – переспросила продавщица.

– Ничего.

– Может, вам дать что-нибудь понюхать?

– Да, дайте нам вон ту воду.

– «Город ветров»?

– Да, «Город ветров».

Это была туалетная вода с запахом дождей.

– Есть еще запах «Подземки».

– Тоже из Чикаго?

– Нет, из Нью-Йорка.

Пузырьки духов как макеты стеклянных небоскребов Чикаго и Нью-Йорка. За спиной продавщицы открывался прекрасный вид на двери стеклянного пузыря «Глобакс».

– Нам эта больше нравится, но мы еще подумаем, – положил пузырек назад Рауль.

– Давайте я на вас брызну, чтоб вы, пока думаете, не забыли аромата.

– Давайте, брызните чуть-чуть.

Брызнула из флакона «Кротовая нора» с ароматом рыхлой почвы и нотками свежеопавшей осенней листвы.

Мы снова зашли в один из многих отделов, где продавались летние куртки, рубашки, джемпера. В общем, трикотаж.

Рауль остановился у прилавка и провел ладонью по мягкой шерсти свитера.

– Можете примерить, – предложили продавщица, – настоящий шерстяной свитер из Турции.

Рауль взял свитер и направился в примерочную. Я за ним.

Я стоял у шторок и наблюдал, как молодая пара выбирала мужской костюм.

– Ты что, это сейчас модно! – настаивала девушка. Парень колебался.

– Хоть вы ему скажите!

– Я?

– Да, он вас больше послушает.

В это время Рауль через голову снимал свитер. Я увидел, как заискрила наэлектризованная шерсть. Рауль застыл. Что он в этот момент чувствовал? Молнии? Чикагский ливень? Ветер с озера Мичиган? Шерстяную тучу над городом?

– Да-да, это очень модно, – заверила продавщица. – Сейчас вся Европа и Америка вновь носит однобортные пиджаки.

– Что такое однобортные пиджаки? – спросил я у Рауля.

– Не знаю.

– Это, наверно, то же самое, что и однобортные корабли, только из ткани.

Тут же вспомнил о Петре и море. Как они сейчас, дружат или враждуют? Однобортные корабли – может, это пристани Шкодера или Шенгени, о которые разбиваются накатывающие волны?

Проходя мимо очередного отдела парфюмерии, я специально замедлил шаг. «Тропический пунш», «Дождь для улиток», «Бухта радости», «Роса нежности» «Лагуна метрополитена», «Песни семи океанов», «Элементы воды на щеках», «Золотой залив Сан-Франциско», «Грибной ветер с небоскребов», «Аромат в спину», «Стеклянные паруса» – флакон из цельного пепельного куска аравийского хрусталя.

– Девушка, а можно понюхать вон те духи?

– Какие?

– «Летучий фламандец» с жасмином из Грасса, лимоном и бергамотом.

– Да, конечно! – протянула флакон с бобами тонка и пахучей смолой опопонакс.

В нос, под музыку Дюран-Дюран, ударили дурманящие ароматы пряной орхидеи и загадочного ириса, душистого иланг-иланга и крепкого сандалового дерева. Кажется, мы перебрали-перенюхали сегодня.

– Хорошо бы чашечку кофе арабика, чуть-чуть, чтоб прочистить обоняние, – шепнул мне Рауль, пока девушка тонкими пальцами с длинными, покрытыми лаком цвета металик ногтями пыталась достать склянку, не разбив другие. «Чуть-чуть» – еще одно слово, которое очень нравилось Раулю. Ногти ляцкали о пузырьки, будто те были хрустальные.

– А в этих духах собран букет из полевых цветов России.

Но мы и так, не читая этикетки, знали, что там василек, можжевельник, вереск, вербена, мята.

Напоследок подержал-потискал в руках духи «Платье на один вечер» и «Я осмелюсь на запретное». Уж очень они подходили к однобортным пиджакам.

– Зачем это?

– Увидишь.

Мое эстетическое неистовство.

В 11:45 инкассаторы покинули банк.

– Девушка, дайте мне однобортный пиджак.

– Синий, зеленый?

– Синий.

Я надел пиджак на свою белую футболку с короткими рукавами. Прохладная подкладка обожгла плечи и предплечья. В нос с новой силой ударил «Очистительный запах жженого кофе с Берега Слоновой Кости». О ревуар, Кот д’Ивуар. Я закрыл глаза.

Через минуту я увидел в зеркале девушку, примеряющую джинсы в кабинке напротив. Она стояла ко мне спиной. Шторы ее примерочной колыхались словно паруса. Согнувшись, девушка натягивала джинсы с такой яростью, словно она матрос, а джинсы – канат. Поднять якоря! Ее трусы плотно облегали бедра.

Выйдя из магазина, мы встретились с Жаном.

– Взял телефончик, – сообщил он, сияя. – А вы что?..

– А мы видели невесту в неглиже.

– Где?

– В трикотажном отделе.

– Не может быть!

– Рауль?..

– Да, она к нам клеилась!

– Одна к двоим, да вы свистите как паровоз!

– Она с подружкой была. Подружка тоже уже в подвенечном платье. Да, но мы не сдались, сказали, что нас трое. Что ждем тебя.

– Мужская солидарность, – добавил Рауль, – простая мужская солидарность.

Улица – словно большая земля. Мы сели на лавку в сквере между универмагом и банком.

– Укачало, – сказал я с таким важно-уставшим видом, будто универмаг – это корабль. И я только что вернулся из кругосветки.

– В нем, – заметил Жан про свитер, – тесно, как в купе. Я будто вновь оказался в поезде на пути в Россию. А за стеклом – Кёльн – родина кёльнской воды, Левен – родина льна.

– Леви – родитель джинсовой ткани, – заметил Рауль.

– Синюю саржу завезли из Ним. – Жан до конца оставался патриотом Франции.