Агробление по-олбански

– У каждого из нас есть своя жизнь. Отрезок, линия на руке – от пункта А до пункта С.

– Стоп, начни с того момента, как ты начал употреблять наркотик, – перебил его старший.

– Я просто хотел сказать, что от судьбы не уйдешь. Знаешь, я начал принимать наркотик, чтобы быть поближе к своей девушке, но все равно ее потерял. Это как компьютерная игра: есть у тебя три жизни. Знаешь? Одну я потерял, когда мы расстались с ней, вторую, – когда она умерла, третью я потеряю, когда забуду ее навсегда.

– Она умерла от передозировки? – спросил старший.

– Нет, она умерла не от этого. Знаешь, я не знаю, отчего она умерла. И никто не знает. Ты думаешь, что у нас одна жизнь. А у нас их три или четыре, как в компьютерной игре. Самая последняя жизнь – самая чистая, так задумано.

– О чем они? – спросил меня Рауль.

– О своей жизни, – ответил ему Жан.

– Но ты должен помнить, что теперь стал чистым.

– Ты так думаешь?

– Ты очистился, соскочив с иглы. Ты теперь чистый, помни об этом. Мы все здесь чистые.

– Вы чистые, потому что потеряли несколько жизней, а что касается иглы, то я никогда и не сидел на игле.

– Мы никто и никогда не сидели на игле. Мы теперь чистые. Это наша тайна.

– Нет, я грязный, – сказал парень, – я грязный вот здесь. – Он хлопнул себя по груди.

– Почему? Чем ты отличаешься от нас?

– Я очень глубоко любил одного человека. Я позволил этому человеку проникнуть в самую защищенную свою жизнь. И насрать там огромную кучу. Знаешь, как в компьютерной игре, когда случается слишком большой взрыв у тебя перед носом. Или самая глубокая пропасть. И она, пропасть, забирает сразу несколько твоих жизней.

– Нет, ты чистый, потому что смог победить свое тело. Что может быть глубже наркотиков? Какая пропасть? Только переставший колоться, прошедший через ломку, через этот ад, по-настоящему пересиливает свое тело.

– Но я все еще не могу забыть, как она целовала меня сюда и сюда! – Парень ударил себя по плечам. – А когда она, со своими поцелуями, проникла мне в сердце, а потом ушла, оставив в сердце огромную дыру, там началась такая буча, что мне казалось, это я теперь вызываю все катаклизмы, тайфуны, наводнения и землетрясения на земле. Да мне и сейчас так кажется, что я могу создавать ясную или пасмурную погоду.

– Странно это, – сказал Жан.

Пока парень говорил, его глаза были ясными. Когда закончил, лицо стало пасмурным.

В коридоре как-то тоже разом стало пасмурно, серо и гадко. Над школой-диспансером повисла огромная туча.

– Нет, ты чистый. Возьми себя в руки. Возьмемся все за руки. Три-четыре, все хором. Мы очистились от скверны, мы очистились от тела.

– Мы очистились от тела, мы очистились от скверны, – старательно повторяли все за старшим.

Начался групповой тренинг или медитация, со стонами и всхлипами. Групповая вакханалия.

На улице пошел дождь. Ливень.

– А теперь все подняли руки и стали ворошить небо!

– Разгоняем, разгоняем тучи, – кричал главный, – делаем небо ясным и чистым!

Мы пошли к начальнику диспансера. На третий этаж. По пути нам встретились два санитара и два подростка. Подростки посмотрели на нас так, будто мы знаем их тайну. Санитары так, будто мы от них что-то скрываем. Стало жутковато.

– Подождите пять минут, – попросила секретарь, рыжая, властная и толстая в щиколотках женщина, – шеф разговаривает по телефону.

– Пойдем, – сказал Жан, открывая ногой дверь. Затем стал пинать директору лечебницы мозг, говорить по-французски выразительные французские слова. Я переводил.

– Вы опять по поводу того проникновения в банковскую систему? – Начальник с перепуга ни черта не понял. Или я плохо переводил.

– Какого проникновения?

– Ну, этот, как его? Все из вашей организации приходили к хакеру Англичанину по вопросу компьютерных ограблений.

– Мы не за этим сюда пришли. Нам нужен старый школьный архив. Журналы классные или личные досье.

– Понятно. А где мне их взять?

– Что, у вас не осталось старого школьного архива?

– А зачем он нам?

– Ну, мало ли…

– А вам он зачем?

– Надо кое-кого найти.

– Ничем не могу помочь. Обратитесь в школу номер сто семьдесят три или в районо. Или звоните в районную поликлинику по ноль-три.

– Да, а что вы там говорили насчет компьютерных ограблений банка? – У Жана сработала профессиональная хватка. Интерес, что ли.

– А, да есть здесь один парень, по кличке Англичанин. Говорит, что может взломать любую компьютерную систему, вскрыть любой банк. Он еще якобы и тучи может руками разгонять. Погоду регулировать и разруливать на всем континенте. Туманный альбинос.

– Ну, и это правда?

– Да какая это правда, тут к нему из ваших кто-то приходил. Так Англичанин от всего открестился. Хотя дело мутное.

– И что теперь?

– Да мы его не слушаем. Эти наркоманы чего вам только не расскажут, чтобы отсюда выбраться. Знаете, какие у них языки? Кого хочешь заболтают, если деньги им надо выманить. Вот и Англичанин, когда на свободе был, занимая деньги, всем говорил, что ему отдать ничего не стоит, что он любой банк вскрыть сможет за пару минут.

– Все, спасибо.

– Вас проводить?

– Спасибо, сами выберемся.

На обратном пути мы не удержались и еще раз заглянули в зал к чистым. Все та же компания на этот раз уже играла в одну детскую игру.

– Море волнуется – раз, – крикнул старший, – море волнуется – два, море волнуется – три, морская фигура – замри! – и все замерли. Как малые дети.

Листы из тетради

Он взял ее, как брал свою жену. Лег сверху. Стал раскачиваться. Море волнуется – раз, море волнуется – два, море волнуется – три. Морская фигура – замри. Ее лицо исказила гримаса. (Бледно-белая маска из мягкого гипса.) На нем – маска из облизанного морем розового мрамора. По телу побежала третья волна.

На полу у ножки старой железной кровати стояли аккуратно, носок к носку, две синие туфли на высоких каблуках. Как застывшие останки шторма в девять баллов, молчаливые свидетели цунами.

Я подумал о Петре и море. Как он, интересно, сейчас? Наверное, борется с ломкой моря. Ведь море – оно как тело, тело наркомана без вен, одни волны судорог и пульса. Ну, зато когда у этого тела ломка… Я представил, как Петр усмиряет море – обнимает тело обкурившейся балканской шиши женщины. Успокаивает.