Ах, эта черная луна!

— Любовь, — прохрипел Юцер, — я боюсь за Любовь.

— Вы задумались? — прозвучал чей-то смутно знакомый голос.

Юцер поднял глаза и увидел Головлева. Он стоял под липой, черной, сучковатой, изломанной липой… большой и властный. В клетчатом кашне и сверкающих ботинках. Как могут ботинки так сверкать, если им пришлось погружаться в мокрый снег? Значит, он не шел по мокрому снегу. Значит, он только что вышел из своего учреждения. Вышел, чтобы поговорить с Юцером? Как он знал, как он мог знать, что Юцер идет к Гецу? А если это Мали? Почему между ней и этим партийным бонзой не может происходить то, что происходит между Юцером и Вандой? Тогда все понятно. Тогда все становится понятно. Впрочем, Головлев может просто ждать своего шофера. Случайности встречаются чаще, чем преднамеренные события. Да, он просто ждет своего шофера. От этой мысли Юцеру стало хорошо и спокойно.

— Не будете возражать, если я пройдусь с вами до угла? — спросил Головлев и доверительно взял Юцера под руку. — Я хотел сказать вам вот что… — он сделал паузу и причмокнул губами. — Да, я хотел сказать вам вот что: найдите для Любови временное место жительства. Отправьте ее в деревню. Если у вас нет знакомых, я найду кого-нибудь. А когда все успокоится, мы ее заберем. Видите ли, у нас только один ребенок, и он тяжело болен. Зиночка больна раком крови. Такой медленный убийца, но дни ее сочтены. Мы с супругой поговорили и решили, что возьмем Любовь, когда… Ну, в общем, когда придет время…

— Вы отнимете у меня ребенка?! — крикнул Юцер. Он отступил на шаг, попал ногой в лужу, но выдергивать из нее ногу не стал. — Вы! Вы! Вы сошли с ума!

— Нисколько, — ничуть не смутившись и не изменив голоса, ответил Головлев. — Евреев собираются выслать в Сибирь. Теплушки уже готовы. Вам деваться некуда. Я бы хотел помочь вам лично, но сделать этого не смогу. Неужели вы хотите, чтобы девочка разделила вашу судьбу?

— Нет! — крикнул Юцер, рванул шарф, закашлялся и уже тихо, спокойно и твердо произнес: — Нет! Ребенок поедет с нами.

— Очень глупо! — сдвинул брови Головлев. — Глупо и не по-отцовски. У вас еще есть время подумать. Я уверен, что вы примете правильное решение. Вы же разумный человек.

Юцер долго и тупо следил за тем, как Головлев неторопливо идет по тротуару, обходя лужи. Может быть, подумал он, эта Зиночка вовсе за нами не следила. Больные дети быстро взрослеют. А может быть, ей хотелось любви. Очень больные люди ищут любовь, вымаливают ее, запасаются ею на будущее, на тот час, когда она одна что-нибудь значит. «Меня любят!» — твердо и громко произнес Юцер.

Он стоял один на людной улице. Один в полной пустоте. Один в колючем воздухе. Один в подмерзающей луже. Стемнело, пошел пушистый снег, зажгли фонари.

— Который час? — услыхал Юцер и ответил: «Седьмой». Спрашивавший пробежал несколько шагов вперед, потом развернулся и встал перед Юцером.

— Вы в себе? — спросил он.

— Который час? — спросил Юцер и вымученно улыбнулся.

— Восемь двадцать восемь, аккурат. Давайте я проведу вас домой.

— Я знаю дорогу.

— Может быть. Но я в этом не уверен. Вы стоите здесь, как, извините, фонарный столб, уже столько времени, что я успел съесть у невестки суп и вернуться.

— А почему вы едите суп в такое время суток? — неожиданно для себя спросил Юцер.

— Потому что моя невестка не умеет готовить ничего другого. А какое вам, собственно, до этого дело?

— Никакого, — торопливо заверил его Юцер. И подумал: «Возможно, нас повезут в одной теплушке». — На какую букву начинается ваша фамилия?

— Вы таки сошли с ума. Так где вы живете?

— Очень приятно было познакомиться, — пробормотал Юцер и пошел к переходу. Он решил идти не домой, а к Гецу.

Гец обрадовался его приходу. У Геца были неприятности на работе. Его заставляли госпитализировать в психушку нормального, по его мнению, человека.

— Поверь мне, это не имеет большого значения, — пробормотал Юцер. — Нас всех скоро повезут в теплушках на север, к Натали. Я ненавижу эту власть! — крикнул он вдруг.

— Не кричи, — шепнул Гец. — Власть не услышит. А если услышит, ей на это ровным счетом наплевать.

16. Покойник и его рыба

Никого не удивит рассуждение о том, что разные события могут оказать одинаковое воздействие на совершенно чужих людей, тогда как реакции на одно и то же событие могут быть совершенно разными даже в одной семье. Если для Любови история с эшелонами оказалась всего лишь любопытным приключением, а Юцера все эти драмы совершенно выбили из седла, то с Мали они поступили своеобразно. Начнем с того, что Мали верила картам, а карты не показывали ей ни дальней дороги, ни особо дурных перемен. Мали снова и снова раскладывала потертые картинки, но карты своего мнения не меняли.

Оригинал колоды таро, придуманной А. Е. Уейтом и нарисованной мисс Памелой Колеман Смит еще в 1910 году, был подарен Мали сумасшедшим венским стариком-оккультистом после долгих проб. Старик, которого в узком кругу звали Формидабилис, а в полиции знали как Герхарта фон Шпильзац-Лорейн-Базета, усадил Мали в глубокое кресло перед столом, покрытым зеленым фетром, и завязал ей глаза черным платком с сильным запахом табака и одеколона. В комнате было тепло, даже душно, и совершенно темно, так что платок немного добавил к атмосфере потусторонности. Заговорив Мали до тошноты, Формидабилис начал приносить и уносить колоды карт. Делал он это медленно. Мали слышала его осторожные шаги, шорох разворачиваемой бумаги, скрип шкафных дверей и легкое сотрясение каких-то металлических предметов. Старик был дружелюбен, да и попала она к нему по высокой рекомендации, так что страха Мали не испытывала. Поначалу она все-таки была напряжена, потом напряжение исчезло и осталось только любопытство, затем испарилось и оно. Мали было хорошо и покойно.

— Положи руку на эту карту и скажи мне, что ты чувствуешь? — мягко попросил Формидабилис.

Мали почувствовала скользкий холодок глянцевого картона.

— Не отнимай руку, дай карте согреться, — велел старик.

Карта не согревалась.

— Не твое, — пробормотал старик и отправился за следующей колодой.

Так они перебрали колод шесть, а на седьмой карты оттаяли и разговорились.

— Хм, хм, — прокашлялся Формидабилис. — Кто бы мог подумать?! Это оригинал, типографской колоды у меня нет, тебе придется обращаться с ними осторожно.

Денег за колоду Формидабилис с Мали не взял.

— Карты нашли хозяина, а я их не покупал. Мне их подарили. Значит, они твои.

Мали любила ходить к старику в гости, но однажды он исчез, и никто из Малиных знакомых не знал, что с ним случилось.

А колода следовала за ней из Вены в Ковно, оттуда к мазанке над арыком в Средней Азии и назад, в разбомбленный город над рекой, которую она по старой привычке называла Вилией. За то время, что Мали пряталась в мазанке от фашистов и Оськи Сталя, матрицы ее таро были уничтожены немецкими мракобесами, но Мали этого не знала. Не приходило ей в голову и то, что на всей огромной территории СССР невозможно было найти и купить или выменять набор этих магических картинок и что знающие люди отдали бы за них вещи великой ценности. Но, и не зная всего этого, Мали ни за чем не следила более внимательно и ни с чем не расставалась даже на час более неохотно, чем со своими любимыми картинками. Даже проклятый шарик мыла, в котором должен был спать драгоценный бриллиант, не был для нее дороже.