Ахилл

Впрочем, какая разница! Гость пришел в дом — и радуются этому боги на Олимпе! Что им, богам, за дело, как этого гостя в действительности звать! А если ты назвался Профоенором, сыном славного Исандра из Эпира, — стало быть, имел на то достаточные причины.

— И каковы, по-твоему, эти причины? — после долгого, тягостного молчания спросил гость.

— О, всему на свете есть причины! — отозвался Клеон. — Не лучше ли оставить этот разговор?

— И что ты собираешься делать? — спросил юноша так же настороженно.

— Что собираюсь делать? — удивился Клеон. — Что следует делать, когда гость в доме? Радоваться этому и пить лучшие вина — так повелевают нам боги!

Эй, Фамария, подай-ка нам теперь сладкого, аркадийского вина — мой гость его еще не отведал!

А вы, почтенные старцы — ну-ка, исполните песню, которую положено петь, когда мы принимаем гостя под своим кровом!

Славим богов, если наши богаты чертоги! —

грянули страцы. —

Славим богов, если стол наш богат и обилен!

Славим богов, если нас наградили здоровьем!

Славим богов, коль в любви посетит нас удача!..

Но если гостя в чертогах своих принимаем —

Вот когда высшую славу, боги,

мы вам воздаем!

— Слава богам! — провозгласил Клеон, поднимая свою чашу. — Слава им за эту радость, которую они изредка посылают нам!

— Но разве ты не собираешься вызвать стражу? — все еще глядя на него настороженно, спросил юноша.

— Стражу?.. — снова удивился Клеон. — Но зачем нам стража? О нет, я не собираюсь делиться таким дорогим вином с городскими стражниками!

Пей же, Профоенор (о, оставайся, оставайся же для меня Профоенором, сыном Исандра из славного Эпира)! Пей вино, радуйся, не думай ни о чем плохом!

И я буду радоваться вместе с тобою! Пускай даже ты назвался чужим именем, пускай даже цель, с которой ты сюда, в Микены, явился... — Клеон умолк, не договорив.

— Тебе и об этой цели известно? — спросил гость, пристально на него глядя.

— Ах, мало ли, мало ли что мне может быть известно! — махнул рукой хозяин. — Как бы тебя ни звали и с какою бы целью ты сюда ни прибыл — ты мой гость, и этим все сказано! Гость в моем доме — так стану ли я из-за чего-то роптать на богов?!

...Кстати, я прервался на том, что Ахилл как раз на них, на богов и возроптал.

Если желаешь знать, что было дальше, — так послушай же!

ВЕЧЕР

Победы троянцев. — Агамемноновы родственники. — В осаде. — Огненные шары. — Страдания Патрокла. — Поединок.

— ...Да, Ахилл возроптал! — продолжал Клеон. — И страшны были слова, с которыми он обращался к богам, укоряя их в том, что лишили его любимой Брисеиды!

После этих укоров он стал взывать к богам, моля их обрушить самые страшные беды на голову Агамемнона и всех данайцев. Но, быть может, в тот миг еще более страшные беды накликал он на самого себя...

Но те его беды были еще впереди; что же до наших бед — они не замедлили явиться...

Уже на другой день троянцы бесстрашно, будто и не было недавних поражений, вышли из-за городских стен и ровными рядами двинулись на нас. Ахилловы мирмидонцы как сидели перед шатром своего царевича, так и остались сидеть. Они даже не надели доспехи, и копья их были воткнуты в землю.

Мы выбежали за частокол спешно строить боевые порядки, хотя каждый понимал — все равно не успеем как следует построиться: слишком близко к стенам Трои был этот наш новый частокол.

Но не только и не столько из-за этого была обречена наша оборона. Теперь с нами не было Ахилла, зато оставались его страшные проклятья, нависшие над нашими головами, как туча, из которой вот-вот блеснет Зевсова молния. Только чудо могло что-то изменить, но никто из нас не верил, что свершится такое чудо.

Его и не произошло.

С грохотом ударилась движущаяся стена троянцев о наши нестройные ряды — и в несколько мгновений мы были сокрушены, смяты. Своими спинами мы обрушили свой же частокол, при этом наши задние ряды были просто раздавлены, а остальные постыдно бросились бежать, как бегут лишь трусливые рабы под кнутами надсмотрщиков. А следом двигались троянцы, ничуть не нарушив своего строя. Они шли и втаптывали наших раненых ногами в песок, и предсмертные хрипы этих брошенных нами раненых так и останутся нашим несмываемым позором.

Мирмидонцы наконец поднялись с земли и взяли в руки копья. Но не затем, чтобы нам помочь, а лишь для того, чтобы окружить двойным кольцом шатер Ахилла на случай, если троянцы двинутся на него. Командовал мирмидонцами Патрокл, ибо сам Ахилл из шатра так и не вышел.

О, если бы хоть он, Патрокл, оказался с нами — может, и позора этого не случилось бы!.. И с горестью, наверно, смотрел на наше постыдное бегство Патрокл, — но мог ли он ослушаться Ахилла?..

Гибели мы избежали только благодаря второму частоколу, возведенному вблизи берега. Из-за него наши эфебы начали метко стрелять из луков и, не решившись идти на штурм, троянцы развернулись и ушли. Если бы не это — уверен, тогда же они перебили бы нас всех до единого.

А если бы с ними был Гектор, то и частокол нас бы не спас — смели бы нас всех в море вместе с этим самым частоколом. Так что спасибо Ахиллу все-таки: даже вопреки его желанию, его меч, накануне повергший Гектора, нас все еще спасал...

А о чем думал тогда Агамемнон, видя с корабля этот наш, а стало быть, и свой позор? Вспомнил ли он о погубленной им Брисеиде? Испытал ли хоть какое-то раскаяние? Или, может быть, тоже возблагодарил меч Ахилла, спасший его от окончательного разгрома, хоть он менее всех в мире заслуживал этого спасения?..

Не знаю, не знаю... Кто может заглянуть в чужую душу? В особенности если эта душа, как у нашего Агамемнона, подобна мрачному лабиринту...

После того, как троянцы наконец все-таки отошли и скрылись за воротами Трои, от "Геликона", корабля Агамемнона, отплыла лодка и направилась к нам. Уж не сам ли царь к нам плыл, презрев страх перед Ахиллом и его мирмидонцами?

О нет, конечно же, нет! В лодке находились лишь два его племянника, такие же мудрые полководцы, как уже не раз помянутый Акторид. Они везли нам приказ от Агамемнона. Теперь, страшась гнева Ахилла, только так, через их неразумные уста, отваживался наш царь передавать повеления своим воинам в этой войне. А это, скажу тебе, ничуть не лучше, чем засылать убогих сватов, чтобы они своими гунявыми губами принялись лобзать невесту от имени жениха. Едва ли невеста ощутит при этом жар его губ и поверит в его любовь!