Ахиллесово сердце

или вспомнил в метро грохочущем

ослепительный свист саней?

или, может, жару и жаворонка?

или в лифте сквозном парит,

и под башней ажурно-ржавой

запрокидывается Париж –

крыши сизые галькой брезжат,

точно в воду погружены,

как у крабов на побережье,

у соборов горят клешни,

над серебряной панорамою

он склонялся, как часовщик,

над закатами, над рекламами,

он читал превращенья их,

он любил вас, фасады стылые,

точно ракушки в грустном стиле,

а еще он любил Бастилию –

за то, что ее срыли!

И сквозь биржи пожар валютный,

баррикадами взвив кольцо,

проступало ему Революции

окровавленное

лицо,

и глаза почему-то режа,

сквозь сиреневую майолику

проступало Замоскворечье,

все в скворечниках и маевках,

а за ними – фронты, юденичи,

Русь ревет со звездой на лбу,

и чиркнет фуражкой студенческой

мой отец на кронштадтском льду,

вот зачем, мой Париж прощальный,

не пожар твоих маляров –

славлю стартовую площадку

узкой улочки Мари-Роз!

Он отсюда

мыслил

ракетно.

Мысль его, описав дугу,

разворачивала

парапеты

возле Зимнего на снегу!

(Но об этом шла речь в строках

главки 3-й, о городках.)

V

В доме позднего рококо

спит, уткнувшись щекой в конспекты,

спит, живой еще, невоспетый

Серго,

спи, Серго, еще раным-рано,

зайчик солнечный через раму

шевелится в усах легко,

спи, Серго,

спи, Серго в васильковой рубашечке,

ты чему во сне улыбаешься?

Где-то Куйбышев и Менжинский

так же детски глаза смежили.

Что вам снится? Плотины Чирчика?

Первый трактор и кран с серьгой?

Почему вы во сне кричите,

Серго?!

Жизнь хитра. Не учесть всего.

Спит Серго, коммунист кремневый.

Под широкой стеной кремлевской

спит Серго.

VI

Ленин прост – как материя,

как материя –

сложен.

Наш народ – не тетеря,

чтоб кормить его с ложечки!

Не какие-то «винтики»,

а мыслители,

он любил ваши митинги,

Глебы, Вани и Митьки.

Заряжая ораторски

философией вас,

сам,

как аккумулятор,

заряжался от масс.

Вызревавшие мысли

превращались потом

в «Философские письма»,

в 18-й том.

Его скульптор лепил.

Вернее,

умолял попозировать он,

перед этим, сваяв Верлена,

их похожестью потрясен,

бормотал он оцепенело?

«Символическая черта!

У поэтов и революционеров

одинаковые черепа!»

Поэтично кроить вселенную!

И за то, что он был поэт,

как когда-то в Пушкина -

в Ленина

бил отравленный пистолет!

VII

Однажды, став зрелей, из спешной повседневности

мы входим в Мавзолей,

как в кабинет рентгеновский,

вне сплетен и легенд, без шапок, без прикрас,

и Ленин, как рентген, просвечивает нас.

Мы движемся из тьмы, как шорох кинолентин:

«Скажите, Ленин, мы – каких Вы ждали, Ленин?!

Скажите, Ленин, где

победы и пробелы?

Скажите – в суете мы суть не проглядели?..»

Нам часто тяжело. Но солнечно и страстно

прозрачное чело горит лампообразно.

«Скажите, Ленин, в нас идея не ветшает?»

И Ленин

отвечает.

На все вопросы отвечает Ленин.

1962-1963

Года световые

Флорентийские факелы