Ахиллесово сердце

3. Богуславской

Ко мне является Флоренция, 

фосфоресцируя домами, 

и отмыкает, как дворецкгьй, 

свои палаццо и туманы. 

Я знаю их. Я их калькировал 

для бань, для стадиона в Кировске, 

спит Баптистерий, как развитие 

моих проектов вытрезвителя. 

Дитя соцреализма грешное, 

вбегаю в факельные площади, 

ты – калька с юности, Флоренция! 

брожу по прошлому! 

Через фасады, амбразуры, 

как сквозь восковку, 

восходят судьбы и фигуры 

моих товарищей московских. 

Они взирают в интерьерах, 

меж вьющихся интервьюеров, 

как ангелы или лакеи, 

стоят за креслами, глазея. 

А факелы над черным Арно 

необъяснимы – 

как будто в огненных подфарниках 

несутся в прошлое машины! 

Ау! – зовут мои обеты, 

Ау! – забытые мольберты, 

и сигареты, 

и спички сквозь ночные пальцы, 

Ау! – сбегаются палаццо, – 

авансы юности опасны! – 

попался?! 

И между ними мальчик странный, 

еще не тронутый эстрадой, 

с лицом, как белый лист тетрадный, 

в разинутых подошвах с дратвой – 

здравствуй! 

Он говорит: «Вас не поймаешь! 

Преуспевающий пай-мальчик, 

Вас заграницы издают. 

Вас продавщицы узнают. 

Но почему вы чуть не плакали? 

И по кому прощально факелы 

над флорентийскими хоромами 

летят свежо и похоронно?.. 

Я занят, Я его прерву. 

Осточертели интервью. 

Сажусь в машину. Дверцы мокры. 

Флоренция летит назад. 

И как червонные семерки 

палаццо в факелах горят.

1962

Пожар в Архитектурном институте

Пожар в Архитектурном!

По залам, чертежам,

Амнистией по тюрьмам –

Пожар! Пожар!

По сонному фасаду

Бесстыже, озорно,

Гориллой

краснозадою

Взвивается окно!

А мы уже дипломники,

Нам защищать пора.

Трещат в шкафу под пломбами

Мои выговора!

Ватман – как подраненный

Красный листопад.

Горят мои подрамники,

Города горят.

<