Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Возле церкви было уже полно людей. Посредине стоял поп, который пришел с русским войском и начал было обращать униатов в православных. Большинство людей в местечке стали православными и мечтали о богатой России, где всем людям хватает и земли и хлеба.

Рыжие, клочковатые волосы попа свисали на шее, заплетенные в маленькую косичку, которую, похоже, никогда не расчесывали.

Вокруг попа стояли люди.

Вот Петро Даниляк. У него есть хатенка, шестеро детей и ни клочка поля. Он тоже мечтает о России.

Павло Сметана испуганно прислушивается к тревожным поповским

словам, от которых на сердце каплет боль. Он богатый и очень тужит по своим полям и лугам, которые должен оставить, потому что москвофил и, если вернутся австрийцы, его возьмут под арест.

И много толпится вокруг попа людей испуганных, встревоженных и освещенных надеждой.

Ветер теребит рыжие волосы попа, колеблет листву на церковных липах. Поп вылущивает из беззубого рта слова, как гнилые орехи:

— Воля вседержителя, всемогущего нашего императора, приказать войскам возвращаться в Россию. Наш злейший враг немец и австрияк идет. Скоро он будет здесь!

Крик стоит среди людей. Голосят женщины, а за ними дети.

Трепет, как осенняя изморось, отражается в глазах мужчин.

— Тато! Возвращается война, — Маринця ловит руку отца, как последнюю защиту, и заливается громким плачем.

— Идите в Россию! Царь добрый вас приютит. У нас много хлеба и земли!

Глаза Проця искрятся, и он обращается злобно к Маринце:

— Перестань! Чего ревешь?

Земля! Хлеб! В его мечтах — желанный далекий край.

К толпе летит Проциха. Ее причитания слышны издалека, как тоскливое завывание, и люди стихают. Проциха бежит, запыхавшись, к людям, выпирая вперед свой большой живот.

— Ой, людоньки! Что же мы будем делать? Да как же нам свою землю покинуть?

Проциха протискивается между людьми, губы у нее бледные, с них каплет слюна и стекает по сорочке на большой живот. Люди расступаются, молчат, и даже Маринця затихает от маминого плача. А Проциха уже рыдает тяжко, громко, и оттого еще тяжелее тишина среди людей, словно все они сложили все свои беды в единый стон Процихи.

— Людоньки, милые, увидимся ли мы с вами в тех мирах, что стелются перед нами великой дорогой?

— Идите! Спешите! — Голос прорезывает тишь, как лезвие, и все бросаются бежать, Только евреи то тут, то там пристывают глазами к щелям между ставнями. Они не собираются бежать.

Возле реки солдаты уже наготове. Это снимается с места последняя походная кухня. Вылитое тесто течет белыми ручьями в реку, а худые голодные псы вылизывают.

Тревога растет в людях. Бегут, кричат, и от этого движения качаются лохматые вербы по обе стороны каменного гостинца.

Проць Породько торопливо достает одежду из сундука и складывает на расстеленную дерюжку. Это все самое ценное добро. Он подгоняет детей, чтобы собирались проворнее, потому что скоро придет война.

Но Проциха, причитая, бегает по хате, заглядывает во все углы, словно хотела бы вобрать ее всю в свою растревоженную грудь.

Дети, как испуганные овцы, бегают за нею, хватают тряпье и бросают в отцов узел.

— Да я же вам говорил — вязать отдельные узелки. Вот брошу вас здесь, и пусть сам черт

вас забирает. Порежут вместе с вашей мамой, как поросят.

Дети дрожат и двигают худенькими ручонками, словно ветер ветками, расстилают дерюжки и складывают туда убогие пожитки. Они еще не верят, что действительно должны навсегда бросить свою хату, и с опаской заглядывают в глаза отца, ищут правды. А Проциха складывает подушки и кричит:

— Скажите, детки, спасибо дорогому папочке, что выгоняет вас своей политикой из хаты. Спасибо ему скажите, была у вас своя хата и клочок огорода, а теперь будете слоняться по дорогам, по белому свету!

Проциха перестает складывать, падает на подушки и тяжко плачет, а дети стоят и не знают, собираться им дальше или нет. А Проць пожимает плечами, злобно усмехается, сплевывает в сторону и обращается к детям, словно это взрослые свидетели:

— Посмотрите вы на нее. Совсем одурела баба. Ну и оставайся и давись своим огородом и гнилой хатой!

— Это ты одурел со своей Россией. Начисто голову себе забил. Другие мужики мудрые — не рыпаются никуда со своей политикой, вот и имеют что есть, что пить, во что одеться. А ты вконец попухнешь вместе со своими детьми в Сибири!

— Хо-хо! А чьи же это дети, жена, как не твои! Все до одного в тебя удались!

Проць злобно с поднятыми кулаками наступает на мать, дети на миг притихают, а потом заливаются громким плачем. Тогда Проць круто поворачивает, вскидывает узел на плечи.

— Как хотите! — и выходит из хаты.

Проциха впопыхах дает меньшим детям по узелку и говорит:

— Бегите, догоняйте. Ведь и правда бросит!

И меньшие дети бегут за отцом, а Маринця остается с мамой.

— Беги, Маринця, выпусти свинью, пусть пасется на огороде, чем дохнуть с голоду в хлеву!

Остальные пожитки складывает в сундук и запирает на ключ.

Маринця открывает хлев, а со всех сторон бьют в ее уши крик людей, лай собак, тоскливое мычанье коров, тревожное ржанье лошадей.

Белые поросята радостно выбегают из хлева и бегут наперегонки в огород.

— Маринця, иди-ка, возьми узелок, надо идти, а то не догоним отца!

Мать стоит на сундуке и обцеловывает все образа, потом слезает, припадает к черному полу и целует.

— Целуй, Маринця, землю. Может, больше не увидим ее.

Маринця бьет поклоны, а мать ходит из угла в угол, заглядывая в каждую щель, и на ее бледных щеках поблескивают слезы.

— Пойдем, детка! — Проциха берет один узел на плечи, а другой в руки, и от этого груза ее большой живот свисает туго набитой торбой.

Маринця тоже вскидывает на плечи узелок…

— Деточка моя родная!

Проциха еще стоит на дороге, и ее долгий грустный взгляд застывает на темных углах, откуда бледно, но так по-родному смотрит ее детство.

Вот ее мама лежат на столе, желтые как воск, а они, как птенцы, припали к ее мертвому телу.

А отец в кабаке.

А как умирали, то все говорили: «Лишь бы все были здоровы!»

А потом служба, заработки. Она уже девушка. Пахнет липа, весна. И пришел светловолосый Проць и взял ее. А потом дети, хлопоты, ссоры, побои.

Поделиться с друзьями: