Актуальные проблемы языкознания ГДР: Язык – Идеология – Общество

4.3. Тенденция к большей общепонятности и «народности»

Растущее региональное единообразие немецкого языка было бы немыслимо без одновременного интенсивного процесса социальной унификации. Это означало устранение преград, отделяющих языковую практику народа от языковой практики образованных людей и могло быть осуществлено только на основе интенсивной коммуникации между разными классами и слоями в самом широком масштабе. Существенно при этом, что теперь уже не так-то «просто» было «управлять» «широкими массами», которые повсюду раньше «беспрекословно подчинялись церкви и властям». Теперь они начинали рассуждать, обсуждать, осуждать и сознательно действовать. С ними нужно было говорить, и поэтому

«все более и более популярной становилась идея, что на народ надо влиять» [378] .

Для этого немецкий язык должен был стать более понятным для всех, но прежде всего также более «народным». «Народный» можно понимать в смысле формулировки Бертольта Брехта – как

«понятный широким массам, вобравший в себя и обогащающий их форму выражения / выражающий, закрепляющий и корректирующий их точку зрения / представляющий авангард народа таким образом, что он может взять на себя руководство, понятный поэтому другим частям народа / связанный с традициями, развивающий их / сообщающий части народа, стремящейся к лидерству, о достижениях руководимой части людей» [379] .

378

J. Szoverffy. Das Volkstumliche – eine Triebkraft spatmittelalterlicher Kulturentwicklung. – «Wirkendes Wort», 11, 1961, S. 145.

379

B. Brecht. Volkstumlichkeit und Realismus. – In: Bertolt Brecht. Schriften zur Literatur und Kunst. Bd. II, Berlin und Weimar, 1966, S. 60.

Для того чтобы язык стал общепонятным и прежде всего «народным», нужны были сознательное усилие и готовность со стороны образованных слоев «сверху», их внимание к манере речи простого человека, а с другой стороны, требовались любознательность, стремление к образованию и желание участвовать в общественной жизни со стороны «низов». Должна была произойти плодотворная встреча на полдороге. Для этого в бурные годы раннебуржуазной революции имелись все предпосылки. Во-первых, обострились основные скрещивающиеся противоречия между крестьянами и феодалами, ранним капитализмом и поздним феодализмом, которые в тот период так или иначе отражались на жизни каждого человека и которые подсказывали политически активным элементам городского бюргерства, что в крестьянах они найдут потенциальных союзников. Во-вторых, появилась новая религиозная идеология, временно принявшая национальный характер, которая вначале, то есть до ее раскола, в силу своей антиримской, антифеодальной направленности была способна «вовлечь в водоворот событий все сословия» (Фридрих Энгельс). В области исключительно интенсивной и динамичной коммуникации того времени это имело следствием, как правильно считает М. Гухман [380] , среди прочего не только определенное приближение литературного языка к разговорному, но и повышение культуры разговорного языка, ориентировавшегося на образец правильного письменного языка. В воспитании культуры речи видела свою особую задачу школа. В этом отношении писатели, поставившие себя тогда на службу требованиям дня, провели огромную языковую работу. Их целью было создать в устной и письменной формах существования немецкого языка и во всех имеющихся функциональных стилях определенный «народный» стилистический пласт, который имел бы самое широкое распространение. Каждый, конечно, решал эту задачу в очень разной степени, в зависимости от способностей, внешних условий и от того, какими традициями он руководствовался. Если сравнивать по результатам, то Лютер, бесспорно, занимает здесь первое место, как и в том, что касается сознательного подхода к работе над языком и продуманной формы выражения. Недаром он хотел

380

Ср.: Guchmann. Weg… (см. сноску 28), S. 126.

«deutliche vnd yderman verstendliche rede geben»

(«дать образец четкой и каждому попятной речи») [381]

и с этой целью прислушивался к языку

«mutter jhm hause, die kinder auff der gassen, den gemeinen man auff dem marckt»

(«матери в доме, детей на улице, простого человека на рынке»)

и смотрел

«denselbigen auff das maul… wie sie reden»

(«на их рот… как они говорят») [382] .

381

Vorrede uber das Buch Hiob. Luthers Werke WA. «Die deutsche Bibel». Bd. 10, I. S. 6.

382

Martin Luther. Sendbrief vom Dolmetschen. Hrsg. K. Bischoff. Halle, 1951. S. 17.

Поэтому в его правильном немецком языке нет риторической искусственности и напыщенности, и он по праву мог гордо называть себя

«prediger der deudschen»

(«проповедником немцев») [383] .

Мюнцер и многие другие, придерживаясь в основном тех же тенденций, уступают ему. Вспомним рассуждения Мюнцера в его сочинении «Ordnung und Berechnung des Deutschen Amtes zu Allstedt», где он утверждает:

«Christus unser heyland hat das evangelion einer yder creaturen befolen vorzupredigen unvorwickelt und unvorblumet, …wie es ein yeder in seiner sprach vornimpt oder vornehmen mag»

(«Христос, наш спаситель, повелел проповедовать евангелие перед каждым существом без премудростей и прикрас, …как каждый понимает или может понять его на своем языке») [384] .

383

WA Werke, 37, 169, 33. Цитируется по: Erben. Luther… (см. сноску 69), S. 553.

384

Цитируется по: Muntzer. Schriften… (см. сноску 48), S. 210.

Гуттен, напротив, в своих трактатах на немецком языке никак не мог полностью освободиться от влияния латыни и от «традиций придворного и канцелярского языка» [385] . И к употреблению немецкого языка он перешел только под влиянием Лютера. Другие же, как, например, Мурнер, в отношении стиля иногда демонстрировали просто дурной вкус, смешивали стили, оставаясь при этом слишком привязанными к региональным языковым особенностям. Таким образом, в рамках общего устремления существовала широкая шкала возможных реализаций, из которых не каждой было суждено иметь продолжение в будущем. В отношении влияния на будущие судьбы языка Лютер должен быть поставлен на первое место ввиду того, что его труд был не только внушителен по объему, но и затрагивал самые жгучие вопросы своего времени [386] и одновременно обладал литературными достоинствами. Важно и то, что этот труд оказался в весьма плодотворной зоне пересечения тенденций, имевших решающее значение для последующего развития языка [387] и получивших дальнейшее развитие при формировании национального литературного языка. Это были: тенденция развития географии языка от регионального многообразия к единству, социоязыковая тенденция развития от сословной и функционально-стилистической обособленности к общности и структурно-языковой тенденции, направляющая развитие от унаследованных структур на всех уровнях языковой системы, которые уже больше не удовлетворяли растущих коммуникативных потребностей времени, к новым, более подходящим и функционально более эффективным структурам. По крайней мере две первые линии развития Лютер отчетливо видел и стремился всюду, где перед ним была свобода языкового выбора, принимать решение на уровне своих возможностей и знаний в соответствии с осознанным им направлением развития. Возможно, что и без Лютера наметившийся процесс развития был бы качественно тем же, но он шел бы значительно медленнее и, вероятно, лишь окольными путями. Живым доказательством этого является победное шествие его перевода Библии, который за относительно короткий срок оставил позади всех своих конкурентов только благодаря своему общепонятному языку. Даже идеологические противники не могли не поддаться его влиянию.

385

Ср.: Guchmann. Weg… (см. сноску 28), c. 127.

386

Ф. Энгельс по праву считал, что

«своим переводом библии Лютер дал в руки плебейскому движению мощное оружие». – Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии.

[Цит. по: К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е, 1956, т. 7, с. 368.]

387

Ср.: Guchmann. Weg… (см. сноску 28), с. 118.

Социоязыковая линия развития уже имела к тому времени, разумеется, свои традиции. Действенный, меткий немецкий язык Мартина Лютера, Томаса Мюнцера и других развился не на пустом месте. Достаточно вспомнить хотя бы немецкую проповедь и немецкую религиозную нравоучительную литературу, начиная с периода позднего немецкого мистицизма, периода Таулера, Зойзе, «друзей бога» и «братьев по общему житию», которые после увлечения экзальтированной и умозрительной мистикой для избранных создали практическое христианское учение на каждый день. Это учение находило широкий отклик и распространялось в форме большого количества литературных поделок по всей стране через монастыри как культурные центры, проповедников в городских церквах, через братские общины и т.п. Для языка такого рода второсортной литературы были характерны несложное построение предложения с преобладанием определенных моделей простых и сложноподчиненных предложений и периодов, а также ограниченная общедоступная лексика. Известно, что Лютер был приятно удивлен, когда ему в руки попало сочинение «Theologia Deutsch», особо ценный образчик литературы этого направления, которое он потом издал в 1518 г.

(«Ich danck Gott, das ich yn deutscher zungen meynen gott alsso ho^ere und finde, als ich und sie mit myr alher nit funden haben». –

«Я благодарю небо, что наконец слышу и вижу божье слово на немецком языке, чего ни я, ни вы со мной не встречали» [388] .)

Новое, что тогда начало отличать религиозную литературу, проявлялось в том, что чисто религиозные тексты, как, например, Библия, истолковывались в соответствии и в связи с ситуацией дня. Их содержание связывалось с новыми ориентирами повседневной жизни, с социальными размышлениями или даже требованиями, выдвигаемыми часто уже в национальном масштабе. Это было естественным следствием того, что Библию, Gotzvort («божественное слово»), сделали ei(n)zige Richtschnur («единственной меркой») мыслей и действия. Не только для крестьян из Клеттгау заключались все их

388

WA Werke 1, 379.

По теме увлечения Лютера мистикой и религиозной нравоучительной литературой см. также:

· K. Bischoff. Uber Luthers Sprache. – «450 Jahre Martin-Luther-Universitat». Halle – Wittenberg. Bd. I, Wittenberg, 1502 – 1817, S. 277.

Sachen, Handlung, Leben und Wesen allein im Gotzwort

(«дела, поступки, жизнь и существо лишь в божественном слове»).

Не только для них

dasselbig lebendig Wort

(«то же живое слово»)

должно было быть их

Richter

(«судьей») [389] .

Эта общая новая ориентация послужила причиной не только того, что раздвинулись региональные границы и расширился круг потребителей: в соответствии с новыми запросами обретали популярность и зарождались новые литературные жанры и комплексы жанров на немецком языке. Сюда относятся информационные листки, лубки, календари, листовки, программы, послания, диалоги и т.п., авторы которых ловко использовали открывшиеся возможности распространения своих произведений через печать. Новые жанровые аспекты литературы продвигались по вполне определенному руслу. Литература этого рода превращалась в могучий инструмент воздействия на сознание, поскольку она развивала свой языковой стиль, наиболее ей подходивший и гарантировавший самую широкую популярность. Таким образом, немецкий язык применялся теперь в широком масштабе также и для целей агитации, полемики, критики и пропаганды. Уже по своему содержанию язык духовной массовой литературы, как, например, проповеди странствующих монахов, более подходил для этих целей, чем деловой и канцелярский язык или различные варианты предшествовавшего тому времени языка художественной литературы. Это особенно проявлялось не столько в прозе, сколько в языке поэзии.

389

Franz. Quellen… (см. сноску 36), S. 226.

Характерным для этого «народного» языкового стиля было, например, предпочтительное употребление прямой речи и диалога, причем в рамках листовок диалог превратился даже в особый жанр. От периода с 1520 по 1525 г. сохранилось всего около 50 диалогов, которые показывают gemeinen man («простого человека») в процессе беседы и дискуссии [390] . В смысле языковых достоинств диалоги, правда, очень различны, так как не всем из известных или неизвестных авторов удалось добиться создания убедительного стилистического пласта разговорной речи. Но знаменательно уже само существование таких сочинений, особенно из числа сохранившихся анонимных, в которых зафиксирован язык повседневного общения. Обрисуем кратко характерные черты этого языка на примере диалога, отражающего самый низкий стилистический пласт, «Arnauer Wegsprech» [391] . В нем принято, например, такое обыденное обращение: lieber, mein lieber gesell, lieber mein gesell, mein gesell; в обращении к вышестоящим нет особого почтения к сословному превосходству: lieber herr bischoff, lieber mein meyster. Много эмоционально окрашенных междометий и незначащих фраз для выражения утверждения, как, например: ja, о jo, еу jo, ja sicher, frylich, sy sagens, es gelt wol («да»), du hast das geraten («правильно»), или отказа и отрицания: о nein, nein nein, о nein behut uns got, nichts nichts, nit ser wol («совсем нет»), gar wenig («вообще нет»), nit vmb ein har. Характерны в разговоре также краткие переспросы, как, например: wie daz?, wo her weistu es?, wie geet es aber zu?, was ist die vrsach? Этому отвечает также пристрастие к модальным словам, которые сильнее подчеркивают сочувственное участие и заинтересованность автора. Паратаксис доминирует над гипотаксисом, как и вообще предпочтение отдается приему простого примыкания. Предложения, грамматически недооформленные, в том числе предложения с начальным es, типа

390

Ср.: «Grundpositionen…» (см. сноску 12), S. 224.

391

A. Bernt und E.W. Fischer. Der «Arnauer Wegsprech», eine protestantische Streitschrift aus dem Jahre 1525. Trautenau, 1924.

«Es synd die gute bysslin vnd schleck / die in die beuch gross machen»

(«Лакомые блюда и питье обильное / делают брюхо жирное»),

часто соединяются посредством местоименного включения. В прозаических текстах нередки незначащие рифмованные слова, например:

«Yr glerten oder verkerten, verschwind als der wind»

(«Вы, ученые и неучи, исчезните, как ветер»).

Выборку подобных элементов народного стиля, встречающихся у Мурнера, предпринял Лефц [392] . Характерной особенностью этого языкового стиля является также включение пословиц, поговорок, образных и метких выражений, бранных слов. Особенно уместными здесь оказываются издавна существующие языковые шаблоны, отличающие прежде всего народную поэзию в ее устной традиции, которые способны молниеносно вызывать множество ассоциаций. При этом безразлично, какого происхождения такая пословица (sprichwort), называемая также alt(ge)sprochen wort или gemeines wort («старинное изречение, присказка»), античного, библейского или местного, и какой она давности; будучи «широко распространенной в народе», она закрепляет «в образной языковой форме опыт» [393] , который может вновь пригодиться в определенной ситуации. Это соответствовало вообще характерной для того времени практике, когда достижения науки и опыт народа имели одинаковую значимость. Составлялись систематические сборники пословиц и поговорок, это делали, например, Иоганн Агрикола, Себастиан Франк, а также Лютер, потому что господствовало убеждение, что

392

J. Lefftz. Die volkstumlichen Stilelemente in Murners Satiren. Strassburg, 1915.

393

Ср.: W. Betz. Deutsche Sprichworter. Die Weisheit der Volker, XII. Wiesbaden – Kihlheck, 1972. Einleitung.