Аквариум

Хотя, если честно, про встречу с дочерью Егор думал намного чаще, чем про спасение от Ануннаков. Это событие постепенно превратилось в его сознании в некий Рубикон, который надо пересечь, а дальше все будет хорошо. Совершенно неизвестно, с какой стати и каким образом, но будет… Обязательно. Самообман чистой воды. Но сейчас Егору было не до этого. На долгие размышления и самоанализ не было ни времени, ни сил. Надо было бухать, «облегчать» и «облегчать» душу, чтобы продержаться.

В последние дни декабря Варяги совсем охренели. Стали намного активней и настойчивее. Настолько, что теперь для того, чтобы не видеть их мерзотные серые хари, приходилось выпивать много больше. А утром тридцатого числа, вообще, произошел такой казус, что Егор потом не мог прийти в себя весь день. Проснувшись от сушняка, склеившего все во рту, он открыл глаза и увидел в десяти сантиметрах от своего лица здоровенную скуластую морду с раскосыми желтыми зенками, внимательно рассматривавшими Егора. Испуг был настолько неожиданный и сильный, что, вообще, не понятно, как выдержало сердце, да еще с похмелья. Егор заорал во всю глотку, скатился с кровати и не придумал ничего лучше, чем заползти под нее, укрывшись в клубах, поднятой им пыли, толстым слоем лежавшей на давно не мытом ламинате. Не прекращая орать вытянул из-под кровати руку, каждый миг ожидая, что ее сейчас схватят холодные длинные пальцы, вцепился в спасительную бутылку и начал заливать в себя булькавшую в ней жидкость. Лежа это было делать очень неудобно, особенно если учесть, что жидкость была отнюдь не компотом, поэтому Егор поперхнулся, долго кашлял, водка брызнула из носа, его чуть не вырвало, но все равно утренняя доза средства от пришельцев была героически проглочена.

Затем лежал с закрытыми глазами, вдыхая носом пыль и слушая, как постепенно успокаивается ушедшее в галоп сердце. Мысли в голове были очень странными. Про кровососущих насекомых, паразитов и грызунов. Егор долго не мог понять — почему в его мозгах по кругу носится эта цепочка совершенно не уместных сейчас образов, пока он прячется под кроватью от Ануннаков и пьет из горла водку. Потом догадался, что все дело в только что придуманном им словосочетании «средство от пришельцев».

Ведь есть средство от комаров и от клещей, его из баллончика распыляют на одежду и открытые участки кожи. Есть средство от мышей и прочих крыс, его рассыпают по углам помещений, хвостатые и усатые с удовольствием жрут его, а потом безо всякого удовольствия дохнут. Средство от вшей, глистов и клопов… А есть средство от пришельцев. Его пьют. И пришельцы исчезают.

Более того, Егора понесло: если бы все люди в мире были такими же долбанутыми, как он сам, Петя и все те сотни или тысячи несчастных, которых уже утащили в глубину времён или вот-вот утащат, то проблемы алкоголизма не существовало бы в принципе. На всех бутылках водки, текилы, виски, рома, вина, пива и так далее, списочек-то обширен, было бы вместо вышеперечисленных наименований написано всего два слова — «Средство от пришельцев.» А на задней этикетке чёткая и строгая инструкция: применять внутрь. Дозировка и частота приема подбираются индивидуально, а также в зависимости от ситуации. В целях профилактики появления рядом инопланетных существ — по две стопки, четыре раза в день, а в острой фазе, то есть, когда паразиты уже материализовались в непосредственной близости, — большими глотками прямо из горла до полного исчезновения оных.

И все! Никто бы не подумал пить всю эту гадость для каких-то иных целей. Мир был бы трезв и счастлив. Только раз в двенадцать лет уходил бы в тотальный и весёлый запой на целый год. Исключительно для профилактики.

Круто! Про то, что станет с миром после такого запоя, а в частности с родной страной, которая даже после девятидневных новогодних каникул приходит в себя аж до февраля, Егор совершенно не думал. Он был уже пьян и всецело увлечён идеей.

Даже начал развивать ее дальше, решив стать пионером новой концепции жизни, открыв первый в мире завод по производству волшебного лекарства и став монополистом в этом бизнесе. Исходное условие размышлений, заключавшееся в том, что ВСЕ люди на земле должны быть подвержены нападкам Ануннаков, было забыто. Лежал, глотал водку и лелеял свой алкогольный бред, не думая больше ни про Варягов, совсем недавно находившихся в спальне, ни про то, что сейчас утро, а он лежит под кроватью вместо того, чтобы пойти завтракать, умываться и приходить в себя… Вобщем, увлёкся. Увлёкся, нажрался и уснул, блаженно свернувшись на прохладном ламинате в пыльном полумраке своего маленького мирка.

Похмелье было тяжелым. Егор с трудом разлепил веки и долго не мог понять, где он находится, почему вокруг опять темно и что, вообще, произошло. Постепенно, отдельными образами, начали проявляться утренние подробности. Серая морда прямо перед глазами, позорное бегство под кровать, средство от пришельцев, всемирный запой, идеальный бизнес-план…

«Господи! — думал он, морщась от дикого сушняка, резкой боли в висках и тремора во всем теле. — Какая ахинея! Надо ж было так с утра нахерачиться!» С другой стороны, что ему еще оставалось делать, если они приперлись сегодня так рано?

«Или вчера?! — Стрельнуло вдруг в голове. — Какое, блин, число? Тридцать первое или еще нет? Вообще, там сейчас какое время суток, над кроватью-то?»

Кряхтя, выполз из своего убежища, покрытый пылью и похожий на жертву землетрясения, только что извлеченную из-под завалов. Пошатываясь, дошел до белеющих в сумрачной комнате настенных часов. Шесть — десять. Ништяк! Шесть — десть чего? Утра или вечера? Нашел телефон и облегченно выдохнул. Все еще тридцатое… Вечер.

«Надо похмелиться! — родилось в голове. — Сейчас ведь припрутся!» Включил в спальне свет, заглянул под кровать. Там валялась пустая бутылка. Внутренне содрогаясь от мысли, что он с утра выпил целый пузырь водки, поставив очередной антирекорд в своем возобновившемся пьянстве, Егор доковылял до гостиной, открыл стеклянную дверцу бара, где стояли запасы средства от пришельцев, налил полную рюмку и застыл, глядя в прозрачную жидкость, в которой странным образом смешивались быстрое облегчение от страданий сегодня и долгая мучительная расплата за это облегчение завтра. Завтра…

Завтра прилетает дочь… А он тут снова бухает… Егор поставил рюмку на барную стойку, оперся руками о длинную столешницу, прижался к ее прохладной поверхности лбом. Нет! Нельзя! Завтра надо быть трезвым. Трезвым и, по возможности, не опухшим… А если эти сейчас явятся? А они ведь явятся, к бабке не ходи!

Пошел на балкон. Курил, смотрел на белую простынь Реки, усеянную, словно клопами, темными точками засидевшихся рыбаков, на горы, еле видные в сизом морозном тумане, на хмурое зимнее небо. Смотрел и думал. Самолет по словам тещи прилетает в шесть двадцать вечера. Паспортный контроль, багаж, такси до Города; у родителей жены они будут примерно в девять, может чуть раньше. Значит нужно продержаться больше суток. Вопрос — как? Ответа не было. Точнее был, но только один. Один единственный ответ, стоявший на барной стойке, в рюмке на длинной позолоченной ножке. Прозрачный, бликующий в свете ламп, такой желанный и, в то же время, отвратительный. Егор повернулся, взглянул через балконную дверь на полную стопку водки и покачал головой.

«Не могу… Не хочу! — решимость крепла в душе и начала задавливать страх. — Пусть забирают, пить я больше не буду!» — вместе с решимостью пришло смирение и спокойствие. «Утащат — значит судьба такая. Надоело прятаться в стакане! Пошли они на хер вместе со своими нитями времени, шумерами и гребаной Нибиру!»

Решительно вылил водку в раковину, поставил вариться кофе и пошел в душ.

Ануннаки, как ни странно, не пришли. Ни вечером, ни долгой бессонной ночью. Егор не спал вообще. Его скрючил чудовищный отходняк. Этиловый спирт резко перестал поступать в организм, и все симптомы абстинентного синдрома обрушились на этот самый бедный организм с чудовищной силой.

Егор метался в холодном поту по кровати, потом замерзал до озноба, укутывался в одеяло и снова изнывал от жары. Курил, литрами пил чай с медом, пялился в телевизор, просто шлялся из комнаты в комнату, трясясь всем телом и задевая углы. Потом вновь ложился в постель, пытаясь хоть ненадолго забыться, но ничего не получалось. Было плохо и страшно. Он совершенно не боялся, что вот-вот рядом с ним соткутся из воздуха торжествующие Варяги и не удивлялся тому, что это никак не происходило. Ему просто было страшно. Без причины. Кристально чистый, абсолютный и тотальный Страх. Но он сжимал зубы, думал про завтрашнюю встречу с дочерью и терпел.

Часов в пять утра, понимая, что сейчас окончательно сойдет с ума, оделся потеплее и отправился гулять. Прошел по пустынной набережной, поднялся на пару кварталов вверх и вдруг остановился у ворот храма Вознесения Христа. Долго разглядывал еле видимые на фоне темного неба контуры куполов и крестов. Как ни странно, стало чуть легче. Даже неожиданно захотелось оказаться внутри, среди икон и свечей, вдохнуть аромат кадильного дыма и горячего воска, послушать торжественную тишину… Совершенно не свойственное ему ранее желание, но сейчас Егор от всей души жалел, что церковь закрыта и он никак не может оказаться посреди молитвенного зала.

«Вот где прятаться-то надо было, а не в бутылке!» — вдруг родилась в сознании горькая мысль…

Стоял долго, несколько часов, не замечая времени, забыв про все на свете, плавая в этом новом ощущении правильности и чистоты мыслей, которого ему всегда так не хватало. Из глаз лились слезы. Не горя, не радости. Просто слезы… Сами по себе, взяли и потекли. Егор плакал, шептал какие-то слова, неумело крестился и кланялся лику Спасителя, нарисованному над воротами. Постепенно из самой глубины подсознания начал формироваться какой-то неясный размытый образ. С каждой минутой он приближался и нарастал. Наконец Егор понял, что это не образ, а скорее звук. Поначалу очень тихий, еле уловимый, но теперь обретающий плоть и смысл. Далее — звук превратился в речь, а та в свою очередь начала дробиться на отдельные предложения, неразборчивые, но явно повторяющиеся по кругу. И вдруг в голове совершенно ясно и отчетливо прозвучали слова. Очень странный, необычный, но в то же время смутно знакомый, женский голос тихо произнес: