Алая нить

– Столько, сколько нужно для достижения результата, – огрызается автор сюжета.

– А какой результат тебе необходим?

– Зрелищный.

– Ага. Без спецэффектов не обойтись.

– Что это значит?

– Это значит, что мы не тратим драгоценное время, ожидая у моря погоды, а возвращаемся в студию, заказываем художникам картонный макет вулкана и пускаем по нему сверху вниз ручьи овсянки с плавающими в каше горящими алым пламенем небольшими кусками бумаги. Вера телевизионной публики в реальность происходящего и отсутствие театральщины на экране гарантированы.

А еще.

– Нет, так не пойдет, – капризно тянет ведущая программы «Поговорим о моде». – Ты снял меня в профиль, а у меня нос с горбинкой. Я должна выглядеть привлекательной, понимаешь? Давай сделаем еще дубль.

– Хорошо. – Хосе снова включает камеру.

– Ужас! – раздается после записи. – Что это за губы? Я тебя спрашиваю: что это за губы? Две страшные опухшие сардельки на моем лице, – хнычет она. – Убери их, пожалуйста!

– Ладно. Снимем тебя общим планом.

– Кошмар! – Очередное недовольство. – Что это за складки на моем животе! Вот что я скажу тебе, виртуоз операторского искусства: делай, что хочешь, сиди в «фотошопе», но я должна выглядеть на экране неотразимой стройной красоткой, а не отвратительной бабищей с пузом бегемота, носом орла и губами гориллы!

Хосе не возражает. Несколько указаний монтажерам, чудеса компьютерного преображения – и вместо ведущей заученный текст в камеру произносит, улыбаясь, неподражаемая Сальма Хайек.

У оператора получается найти управу на любого журналиста и договориться с каждым из них. С каждым, кроме Лолы. Ее не берут ни ласковые просьбы, ни прозрачные намеки, ни открытое возмущение. Она не собирается сворачивать с намеченного пути, никому не позволяет халтурить и борется с малейшей фальшью в предлагаемом зрителю материале.

– Послушай, Лола, мы ведь можем отснять кино, не выкладываясь на полную катушку, – не раз предлагал Хосе. – Хочешь показать разные горы – мы их тебе в Мексике отыщем легко. Снимем скалистую местность – выдадим за итальянские Альпы, зеленые холмы превратим в потрясающие воображение пейзажи Страны басков. Заснеженные вершины отправим в Россию – никто ни о чем не догадается.

– Ты никогда не выступал на арене, верно? – презрительно щурится матадор.

– Верно. И что из этого?

– А то, что не следует считать людей безмозглыми животными, благодарно жующими все, что льют им в миску с телеэкрана. Не надо думать, что зритель ничего не замечает. Искушенная публика включает эфир, чтобы оценить твое мастерство, и, поверь, она способна отличить оригинал от безвкусной подделки.

– Телевидение – это массовая культура, Лола. Основные передачи – ширпотреб, который, как бы тебе этого ни хотелось, пользуется спросом.

– Знаешь, что мне нравится в словосочетании «массовая культура»?

– Что.

– Слово «культура». Для меня это в первую очередь уважение. И именно так я намерена относиться к тем, кто решил оценить мой труд, не украшая свои репортажи ловко придуманными спецэффектами, не обманывая и не допуская фальши. Понятно?

– Понятно, – вздыхает Хосе. Об уютной студии на какое-то время придется забыть.

– Да, кстати. Забыла предупредить. Я не умею работать, не выкладываясь в полную силу.

– Знаешь, это не так уж и плохо.

– Я знаю другое: расслабишься хоть на мгновение, и потеряешь все. Так что, если ты со мной, терпи!

И Хосе терпел. Он безропотно переносит путешествие к спустившимся с гор индейцам, которые столкнулись с цивилизацией, убегая от холода. Оператор с удовольствием снимает, как довольная Лолита демонстрирует индеанкам косметические новинки, показывает удивленным женщинам чудеса под названием «швейная машинка» и «электрический вязальный станок», который заставляют щелкать, жужжать и сцеплять непонятным образом нити четыре круглые железяки. Хосе с ухмылкой наблюдает, как новоиспеченный автор пытается вслед за обитателями прерий седлать мустангов и почтительно повторяет слова магического заклинания, призванного остановить гнев богов, а вместе с ним и затяжной снегопад. Мексиканец, вооружившись камерой, штурмует Чегет, трясется от мороза среди сибирских кедров и дрожит от страха в час пик в московском метро. Скрепя сердце переносит восхождения на вершины Домбайских гор и на крыши российских домов. Тратит кучу времени на съемки никому, по его мнению, не нужных интервью с профессиональными альпинистами и детьми, играющими в снежки. Оператор выполняет команды Лолы, периодически взбрыкивая, получает мгновенный отпор и гадает, какой же станет та неведомая капля, что в один замечательный миг все же переполнит чашу его терпения. И сейчас в эту каплю грозил превратиться Йоханнесбург.

Хосе смиряется с желанием Лолы окунуться в атмосферу «золотой лихорадки». Он даже не намекает, что путешествие в Голд Риф Сити [109] , спуск в настоящую шахту и съемки процесса превращения расплавляемого металла в драгоценные слитки не имеют ровным счетом никакого отношения к тому снегу, который, возможно, и выпал в столице ЮАР, да только успел благополучно растаять задолго до их приезда. Радостные лица людей, подтверждающие факт природного феномена, – вот и все, что удалось им запечатлеть в качестве пригодного материала для фильма. Оператор не пеняет журналистке, не укоряет в напрасной трате времени и действительно старается, воспользовавшись неожиданной командировкой, зафиксировать на пленке как можно больше того, что может пригодиться в будущем. В конце концов, несколько случайных дней в Южной Африке – заманчивое приключение. Он с удовольствием потратил свои песо на покупку сувенирных старинных монет, пропустил пару стаканчиков в любимой пивной «копателя Джо» [110] , съездил на сафари и с замиранием сердца спустился вместе с Лолой в клетку с акулами, чтобы в деталях заснять, как сумасшедшая испанка станет кормить этих зверюг.

109

Поселок недалеко от Йоханнесбурга, превращенный ныне в музей.

110

Намек на Джорджа Гаррисона, золотоискателя из Австралии, открывшего в 1886 году в этом районе самую крупную в мире золотую жилу.

– Страшно, – говорит он по окончании опасного эксперимента.

– Ни капельки, – смеется его спутница. В глазах – возбужденный огонь, щеки пылают.

– Конечно. Тебе, наверное, не раз приходилось кормить разъяренного быка.

– Быка? Никогда! Ни за что не стала бы этого делать!

– Издеваешься? – Хосе озадачен.

– Вовсе нет.

– Почему не стала бы?

– Он очень опасен.

– Издеваешься…

– Да нет же!

– А акула, выходит, сама невинность.

– Про то, что способна сотворить с человеком эта рыбина, мне известно только теоретически.

– А тебе для того, чтобы испугаться, нужна практика? – ухмыляется оператор.

– Оказалось, что так, – просто и вместе с тем загадочно отвечает Лола.

Она не спешит расшифровывать свои слова, и Хосе спрашивает сам:

– Хочешь сказать, ты, матадор, боишься быков?

«Боится ли она быков? Может быть. Наверное. Даже наверняка. Особенно теперь, когда… Впрочем, это неважно».

– Просто, как любой тореро, я стараюсь до поры до времени держаться от них подальше.

– А от этих тварей, – кивает мексиканец на акул, – держаться подальше не надо?

– Слушай, ты когда-нибудь слышал, чтобы на профессиональной корриде приглашали всех желающих помериться силой с быком? Нет? Правильно. И не предложат. Потому что если такой смельчак останется в живых – это большая удача. Я думаю, что раз предлагают такое развлечение, как посещение подводной клетки с акулами, то оно достаточно безопасно. Может быть, у акул нет зубов или это особая порода вегетарианцев, или на них надеты невидимые намордники…

– Или они накачаны снотворным?

– Точно.

– Значит, абсолютно все забавы на свете, в которых приглашают поучаствовать человека, не представляют угрозы?

Лола цепенеет, смотрит куда-то мимо Хосе, с трудом разжимает губы и выхрипывает из себя нелегкое, но однозначное:

– Нет, не все.

– Вот видишь. Сама посуди. А прыжки с парашютом, а «русские горки», а экстремальное вождение, а эти бега…

– Хватит! – кричит Лола. – Прекрати! Лучше скажи, хороший материал получился?

– Нормальный.

– Вот и отлично. Просмотри его, пожалуйста, избавься от плохих кадров, чтобы завтра не было проблем.