Альбом для марок

Царь-пушка не стреляет, Царь-колокол не звонит. Червонец не покупает, Президент не говорит [15] . Под гул гудков, Под вой жидков Ушел наш избранный Мессия, И благодарная Россия Под звуки пушек и мортир Его отправила в сортир.

Мамина подружка по пьяной лавочке спела в компании:

Я куплю, куплю свечу — Чум-чу, чум-чу ра-ра — На могилу Ильичу — Ишь ты, ха-ха! Ты гори, гори, свеча — Чум-чу, чум-чу ра-ра В красной жопе Ильича — Ишь ты, ха-ха!

15

В лефовской кинохронике похорон высокохудожественно было:

титр: ЛЕНИН

кадр: гроб

титр: А МОЛЧИТ.

Спела и села. А когда вышла, ее стали бояться – как-то сразу запало в сознание, что выходить оттуда – противоестественно. Показывали на большой угловой дом на Солянке:

– Там в подвалах расстреливают – и трупы в Москва-реку.

– Савинков, говорят, мешок с костями был, когда сбросили.

Вычисляли, кто гадит; с вычисленными отношений не прекращали – мало ли что…

Фольклорные расшифровки: ГПУ – Господи Помяни Усопших.

НКПС – Небойся Катастрофы Публика Садись; а если справа налево – Сядешь Поедешь Костей Несоберешь.

Что до одни евреи, мамины ухажеры, товарищи по университету:

Митька Языков, медик:

Не Дмитрий я Донской, Не Дмитрий Самозванец, А Дмитрий я простой, Я пьяница из пьяниц.

Гавка Попов, тоже медик, сын крупного лесосплавщика. Скрывал, попался на том, что слал посылки на север. Кончил на лесоповале.

Коля Сабуров – тайный дворянин, восходящее светило химии, уцелел.

Коля Шуйкин – тоже химик. Эту фамилию за глаза не могли не переиначивать. Писал маме стихи под Есенина.

Было их – пруд пруди, все на – ов да на – ев, всех не упомнишь:

– Вроде Володи, похоже на тарантас.

И каждый со своей Большой Екатерининской – столичной, губернской, уездной, заштатной. И каждый, как мама, и без ВОСРа был бы в университете. И каждый с понятиями – разлететься с букетиком:

Роза вянет от мороза, Ваша прелесть – никогда.

И каждый вставал в тупик перед политграмотой. Классово, может быть, чуждые, отнюдь не враждебные, они не были и не стремились стать в доску своими, но их уже нес поток, и один Бог хранил их, растерянных, от непонятной им гибели.

Что они пели в своей компании!

Городская частушка:

Ты ль меня, я ль тебя иссушила, Ты ль меня, я ль тебя извела, Ты ль меня, я ль тебя из кувшина, Ты ль меня, я ль тебя из ведра.

To же c неким кулёром:

Чудный голос музыканта канта-канта, И услышали его во-во: Из окна, Мария Санта Санта-Санта-Санта. Чем-то облили его во-во. Полна слез душа живая-вая-вая, О проклятый Бельведер-дер-дер! И гитару разбивая-вая-вая-вая, Удалился офицер-цер-цер.

Героически-довоенное:

Если бы курсистки по воздуху летали, То бы все студенты летчиками стали. С утра, с утра и снова до утра, С вечера до вечера и снова до утра.

Вампука:

Мы э, мы фи, мы о, мы пы, Мы э-фи-о-пы. Проти-проти, проти-проти, Противники Европы. Мы в Аф, мы в Аф, Мы в Африке живем, Вампу-Вампу, Вампу-Вампу, Вампуку мы найдем — Гип-гип-ура, гип-гип-ура, Гип-гип-ура, ура, ура…

Нэповское:

Но недолго Клаву он любил, И конец печальный наступил — Спец проворовался, И в чека попался, И оттуда прямо в Бутырки угодил. Он сел на лавочку И вспомнил Клавочку…

Факультетско-химическое:

Карл Иваныч с длинным носом Приходил ко мне с вопросом: – Что мне делать с длинным носом? – Ты намажь его купоросом. Ты возьми, возьми квасцы, А в квасцы-то ты посцы. Потом выставь на мороз — Вот те и будет купорос.

Самодельное:

Ну и стали времена, Что ни день, то чудо — Стали спирт гнать из говна, Четвертную с пуда. Русский ум изобретет На радость всей Европы — Скоро спирт потечет В рот прямо из жопы.

Дед с бабкой, в отличие от маминых кавалеров, не были растерянными. Молча, без слов, без колебаний они причисляли себя к побежденным. Вслух возмущались, вспоминали мирное время:

– Как сейчас, на одной гречке сидели, зато никто не таскал.

В Московском ювелирном товариществе, потом в артели Фотоювелир мало платили, много подозревали. Трясли, требовали золото-бриллианты. В лубянской парилке выдерживали не раз. И потчевали слушком, что есть машинка такая – вставят в задний проход – все отдашь.

Дед был готов отдать до последнего обручального. Бабушку не тягали, ей было виднее: чем больше отдашь, тем верней не отстанут. И неистовостью своей кое-что сохранила.

К практической неистовости – наивная предосторожность. На дверях пять-опять – круглый звонок ПРОШУ ПОВЕРНУТЬ – для чужих (ГПУ?). Свои тонко постукивали в стенку ребром ключа.

На производственной практике концессионер Ралле преподнес маме свой шедевр – духи Билитис: золотистая латунная коробка с барельефом Билитис, внутри – в шелковых подушечках флакон с золотистой металлической этикеткой, Билитис во весь рост.

После университета – с двадцать седьмого – мама работала на фабрике Красный мыловар, трест Жиркость. Фабрика – на краю света, воняло от нее – за версту.

Работа – качественный анализ, как гимназические классные задания.

– Меня жалели, в ночную смену я никогда не работала, слабенькая была…

Пожалели – приняли в профсоюз, пожалели – дали общественную нагрузку: распределять билеты в театр. Пролетариат просил:

– Дайте нам в оперетку. На дне – это нам не надо, это мы каждый день видим.

Трест Жиркость. Эмблема: над Ж вырастает Т.

Заведующий лабораторией, тоже ухажер, уверял:

– Мы кто? Тэжэ: Толя и Женя. И Толя возьмет верх.

Ни давнишний жилец, первый мамин кавалер Толя Павперов, ни Толя – заведующий лабораторией верх не взяли.