Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

1987

* * *

То ли кожу сменившие змеи

Отдыхают в эдемском саду —

То ли правда, что стала честнее

Наша родина в этом году.

Если нет — то на сердце спокойней,

И легко мне, и весело так

Наблюдать со своей колокольни

Перестройку во вражьих рядах.

Если да — я и молвить не смею,

Как мне боязно в этом раю:

Опрометчиво честному змею

Вверить певчую душу свою!

1988

* * *

Школьница, ослушница, сестрица,

Тихий омут — темная вода...

Вспомнится, приснится, повторится

Дней непоправимых череда.

Мы упрямы, и судьба упряма.

Ночь длинна, разлука далека.

Завтра утром подниматься рано.

Ты ложись, я посижу пока.

Я не знаю, отчего с тобою

Всякий раз, забудешься едва,

В душу лезет давнее, родное,

Чистые Пруды, 12 А.

Слышишь — соблазнительный, опасный

Прошлого несбывшийся зов?

Снег искрится. Светит месяц ясный.

И надежен наш последний кров.

Угли красны, жар идет на убыль.

Я задвину вьюшку для тепла.

Видишь, как убийственно мы любим?

Помнишь, как черемуха цвела?

По душе тебе с таким отпетым?

Отвернись, забудь, усни, прости...

Залиты лилово-белым светом

Железнодорожные пути.

Зоркие озябшие созвездья

Стерегут равнину до утра.

Мы одни здесь, мы вдвоем, мы вместе.

Милая, проснись. Вставать пора.

1988

* * *

Прощаться не спеши. Холодная аллея

Рассеивает свет нездешней белизны.

Под горький листопад, о прошлом не жалея,

Легко перебирать несбывшиеся сны.

Но что поделать нам со сбывшимися снами,

Над выгибом реки, петляя по холмам,

Когда верхушки лип закружатся над нами,

И воздуха в груди едва достанет нам?

Когда надежды нет, а нежности в избытке,

Не забегай вперед, но оглянись назад.

Еще войдешь во вкус блаженной этой пытки...

Багровой полосой рубцуется закат.

И тайное тепло сквозь холод пальцев милых,

Лишь выплеснется звезд ночное молоко,

И нам, едва забудь, чего забыть не в силах,

По-прежнему спокойно и легко.

1988

* * *

Я книгу отложил — и, кажется, душа

Осталась без меня под темным переплетом.

А я закрыл глаза, и лишь комар, жужжа,

Перебивал мне сон охотничьим полетом.

И наяву еще или уже во сне,

Но сдавливая грудь какой-то болью давней,

Той мудрости слова напоминали мне

О двадцати годах надежд и ожиданий.

И оглянулся я на двадцать лет назад,

Под перестук времен — на сбывшиеся строки,

И в брызгах дождевых был над Москвой закат,

И радуга была вполнеба на востоке.

Вот так я жизнь и жил — как захотел, как смог.

То соберусь куда, то возвращусь откуда.

И тьма ее низка, и свет ее высок,

И велика ли честь надеяться на чудо?

Надеяться и ждать. Не напрягая сил,

Осенней горечью дышать на склоне лета,

Ступить на желтый лист, забыть, зачем все это,

И выдохнуть легко — октябрь уж наступил...

Август 1989

* * *

Юность самолюбива.

Молодость вольнолюбива.

Зрелость жизнелюбива.

Что еще впереди?

Только любви по горло.

Вот оно как подперло.

Сердце стучит упорно

Птицею взаперти.

Мне говорят: голод,

Холод и Божий молот.

Мир, говорят, расколот,

И на брата — брат.

Все это мне знакомо.

Я не боюсь погрома.

Я у себя дома.

Пусть говорят.

Снова с утра лил‹ здесь.

Дом посреди болотец.

Рядом журавль-колодец

Поднял подобья рук.

Мне — мои годовщины.

Дочке — лепить из глины.

Ветру — простор равнины.

Птицам — лететь на юг.

Август 1989

* * *

Ноябрьский ветер запахом сосны

Переполняет пасмурные дали.

Что значил этот сон? Бывают сны

Как бы предвестьем ветра и печали.

Проснешься и начнешь припоминать

События: ты где-то был,— но где же?

На миг туда вернешься — и опять

Ты здесь... и возвращаешься все реже.

Так в этот раз или в какой другой

(Уже не вспомнить и не в этом дело),

Но там был лес, поселок над рекой,

И синева беззвездная густела.

Там загоралось первое окно,

Шептались бабки на скамье у дома,

Там шел мужик и в сумке нес вино —

Там было все непрошено знакомо.

Там жили, значит, люди. Я бы мог

(Но веришь, лучше все-таки не надо)

Приноровить и опыт мой, и слог

К изображенью этого уклада.

Когда б я был тем зудом обуян,

Когда б во мне бесилась кровь дурная,

Я принялся бы сочинять роман,

По мелочам судьбу воссоздавая.

Тогда бы я и жил не наугад,

Расчислив точно города и годы,

И был бы тайным знанием богат,

Как будто шулер — знанием колоды.

Я знал бы меру поступи времен,

Любви, и смерти, и дурному глазу.

Я рассказал бы все... Но это сон,

А сон не поддается пересказу.