Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения

Сме­лые ре­чи Ио­ва не толь­ко са­ми по­ра­жа­ют — по­ра­жа­ет и за ни­ми стоя­щая ре­ли­ги­оз­ная тра­ди­ция. Ка­кая ос­но­ван­ная на ду­том ав­то­ри­те­те идео­ло­гия по­зво­ли­ла бы об­на­ро­до­вать по­доб­ной си­лы до­во­ды, по ви­ди­мо­сти, про­тив нее на­прав­лен­ные — без не­мед­лен­но­го пря­мо­го оп­ро­вер­же­ния? Сам Гос­подь не об­ви­нит Ио­ва в кле­ве­те: Он бу­дет го­во­рить с дру­гом... А ка­ко­во слу­шать эти ре­чи муд­ре­цам: они-то убе­ж­де­ны, что их по­ня­тие о спра­вед­ли­во­сти есть бла­го­чес­тие — прав­ди­во это по­ня­тие или нет; ни­че­го, кро­ме ко­щун­ст­ва, они в сло­вах Ио­ва рас­слы­шать не мо­гут.

«Про­кля­ты­ми во­про­са­ми» за­тра­ги­ва­ют­ся не од­ни лишь яз­вы об­ще­ст­вен­но­го не­уст­рой­ст­ва. От­ча­я­нье Ио­ва про­сти­ра­ет­ся на весь ми­ро­по­ря­док, на не­уст­рой­ст­во ми­ро­вое. За не­по­ко­ле­би­мо­стью «за­ко­нов при­ро­ды», пе­ред ко­то­ры­ми пре­кло­ня­ют­ся и пре­кра­ща­ют мыс­лить муд­ре­цы, от­кры­ва­ет­ся Ио­ву ко­рень ми­ро­во­го не­уст­рой­ст­ва — смерть.

Для де­ре­ва есть на­де­ж­да, что оно, ес­ли и бу­дет сруб­ле­но, сно­ва ожи­вет, и от­рас­ли от не­го вы­хо­дить не пе­ре­ста­нут: ес­ли и ус­та­рел в зем­ле ко­рень его, и пень его за­мер в пы­ли, но лишь по­чуя­ло во­ду, оно да­ет от­пры­ски и пус­ка­ет вет­ки, как бы вновь по­са­жен­ное. А че­ло­век уми­ра­ет и рас­па­да­ет­ся; ото­шел, и где он? (14.7-10).

Го­во­рят, Вет­хий За­вет «не зна­ет» идеи бес­смер­тия. Хри­сти­ан­ст­во, ис­хо­дя из это­го, тол­ку­ют как «син­тез» иу­дей­ско­го мо­но­те­из­ма с от­кры­тым буд­то бы эл­ли­на­ми бес­смер­ти­ем ду­ши. Идет это по­ни­мае­ние от Фи­ло­на Алек­сан­д­рий­ско­го; оно по вку­су ин­тел­лек­туа­лам; в этом ду­хе мыс­лил, на­при­мер, Бер­дя­ев. Глу­бо­ко­мыс­лие ин­тел­лек­ту­аль­ное край­не чре­ва­то ре­ли­ги­оз­ны­ми лег­ко­мыс­ли­ем. Да и про­сто че­ло­ве­че­ским: смерть ведь — де­ло, как бы ска­зать, че­рес­чур лич­ное; слиш­ком она за­тра­ги­ва­ет боль ка­ж­до­го че­ло­ве­ка, что­бы де­лать ее «мо­мен­том» про­цес­су­аль­но­го раз­ви­тия в ис­то­рии куль­ту­ры. Хри­сти­ан­ст­во же для хри­сти­ан — не «син­тез», но — един­ст­вен­ное и не­по­вто­ри­мое От­кро­ве­ние; его тем бо­лее из ис­то­рии куль­ту­ры не вы­ве­дешь... Чи­тая же кни­гу Ио­ва, нель­зя не за­ду­мать­ся: раз­ве бес­смер­тие не бес­по­кои­ло, по край­ней ме­ре, иу­де­ев? Эта тре­во­га в ре­чах Ио­ва дос­ти­га­ет вы­со­чай­ше­го на­пря­же­ния, за­став­ляя вспом­нить и Геф­си­ман­скую ночь.

Ко­гда ум­рет че­ло­век, то бу­дет ли он опять жить? Во все дни оп­ре­де­лен­но­го мне вре­ме­ни я ожи­дал бы, по­ка при­дет мне сме­на (14.14).

И тре­во­га эта в дру­гом, еще бо­лее не­ве­ро­ят­ном от­рыв­ке — об­ра­ща­ет­ся в дерз­но­вен­ную жа­ж­ду уви­деть Бо­га.

А я знаю, что Ис­ку­пи­тель мой жив, и Он в по­след­ний день вос­ста­вит из пра­ха рас­па­даю­щую­ся ко­жу мою сию, и я пло­ти мо­ей уз­рю Бо­га. Я уз­рю Его сам: мои гла­за, не гла­за дру­го­го, уви­дят Его (19.25-27).

Все это — на гра­ни ме­ж­ду про­ро­че­ст­вом и ко­щун­ст­вом. Пер­во­на­чаль­ные чи­та­те­ли кни­ги бы­ли про­ник­ну­ты пред­став­ле­ни­ем о смер­тель­ной опас­но­сти, гро­зя­щей то­му, кто ос­ме­лил­ся бы во­очию ли­це­зреть Бо­га. Здесь ги­бель и бес­смер­тие стал­ки­ва­ют­ся в рис­ко­ван­ной бли­зо­сти. Бес­смер­тие вы­ра­же­но уже в пря­мой на­де­ж­де («вос­ста­вит из пра­ха... ко­жу мою»), не в од­ном толь­ко смерт­ном том­ле­нии. На­мек на бу­ду­щее От­кро­ве­ние мер­ца­ет и в под­бо­ре слов — ес­ли вер­но, что Св. Иро­ним пе­ре­вел как Ис­ку­пи­тель ев­рей­ское сло­во «го­эл» (кров­ный мсти­тель, из­ба­ви­тель, ми­ло­серд­ный су­дья) по­то­му имен­но, что сло­во это рав­ви­ны-тал­му­ди­сты при­ме­ня­ли и к Мес­сии.

Но пре­ж­де все­го Бог Ио­ва — Тво­рец (как, впро­чем, и в пер­вом чле­не на­ше­го Сим­во­ла Ве­ры). Не­лег­ко увя­зать: как это в от­чая­нии Ио­ва — боль­ше на­де­ж­ды, не­же­ли в ка­жу­щем­ся при­ятии ми­ра муд­ре­ца­ми? По­че­му его чуть ли не ко­щун­ст­вен­ные во­пли да­ют ме­сто све­же­му ды­ха­нию про­ро­че­ст­ва? — Не по­то­му ли, что, яс­но раз­ли­чая не­уст­рой­ст­во ми­ра, Иов, с его обо­ст­рен­но-чут­кой ду­шой, так же яс­но раз­ли­ча­ет на ве­щах ми­ра пе­чать Твор­ца?

Как о Твор­це го­во­рят о Бо­ге и дру­зья Ио­ва. Но для них это — лишь фор­маль­ное, так ска­зать, при­зна­ние. При­зна­ние «од­но­го из пре­ди­ка­тов Бо­же­ст­ва». Иов чув­ст­ву­ет ина­че:

И под­лин­но: спро­си у ско­та, и нау­чит те­бя,— у пти­цы не­бес­ной, и воз­вес­тит те­бе; или по­бе­се­дуй с зем­лею, и на­ста­вит те­бя, и ска­жут те­бе ры­бы мор­ские. Кто во всем этом не уз­на­ет, что ру­ка Гос­по­да со­тво­ри­ла сие? (12.7-9).

И еще силь­нее, как бы пред­ва­ряя ско­рый от­вет Са­мо­го Гос­по­да из бу­ри:

Он рас­про­стер се­вер над пус­то­тою, по­ве­сил зем­лю ни на чем. Он за­клю­ча­ет во­ды в об­ла­ках Сво­их, и об­ла­ко не рас­се­да­ет­ся под ни­ми. Он по­ста­вил пре­стол Свой, рас­про­стер над ним об­ла­ко Свое (26.7-9).

Бо­го­сло­вие пе­ре­ме­ща­ет­ся в план чис­то зри­тель­ный — про­стран­ст­вен­ный! Бог Ели­фа­за не ви­дит ми­ра, ибо «об­ла­ка — за­ве­са Его»; в гла­зах же Ио­ва об­ла­ко осе­ня­ет Его пре­стол, не скры­вая от Не­го ми­ра. Ес­ли об­ла­ко Им Са­мим со­тво­ре­но, как и весь мир,— че­го ра­ди Твор­цу скры­вать от Се­бя Са­мо­го лю­бов­но со­тво­рен­ное Им?

Но как ни те­шат эти об­ра­зы наш ли­те­ра­тур­ный вкус — они от­тал­ки­ва­ют наш про­све­щен­ный ум. Про­ни­зан­ная по­доб­ны­ми же об­раз­ами речь Гос­по­да из бу­ри ка­жет­ся вы­ше­упо­мя­ну­то­му ком­мен­та­то­ру Биб­лии по­стро­ен­ной на «... ан­тро­по­мор­физ­мах, (...) со­от­вет­ст­вую­щих уров­ню на­уч­ных зна­ний той эпо­хи».— Это про­тес­тант­ская кри­ти­ка про­шло­го сто­ле­тия при­учи­ла нас мыс­лить так. Мо­жет, те бо­го­сло­вы и хо­те­ли «как луч­ше», хо­те­ли ожи­вить на­ше от­но­ше­ние к Св. Пи­са­нию. По­ро­ди­ли они, од­на­ко, лишь цеп­ную ре­ак­цию не­до­ве­рия. Это их оцен­ки на по­вер­ку раз за ра­зом ока­зы­ва­лись со­от­вет­ст­вую­щи­ми «уров­ню зна­ний той эпо­хи». Не­од­но­крат­но при­хо­ди­лось, да­же в ме­лоч­ных де­та­лях ав­тор­ст­ва и да­ти­ро­вок, воз­вра­щать­ся к преж­ней тра­ди­ции от не­обос­но­ван­ных «кри­ти­че­ских» от­кры­тий. Биб­лия и во­об­ще — не о том, ее вес­ти не за­ви­сят от уров­ня эпох, ее об­ра­зы всюис­то­рию ос­ве­ща­ют. Да и что не­на­уч­но­го, к при­ме­ру, в об­ра­зе ви­ся­щей «ни на чем» зем­ли? Чем про­ти­во­ре­чат это­му та­ин­ст­вен­но­му об­ра­зу, чем про­яс­ня­ют его со­вре­мен­ные по­ня­тия сил и по­лей? Раз­ве эти, при­ня­тые для удоб­ст­ва ра­бо­ты с ни­ми, со­вре­мен­ные по­ня­тия — не за­да­ны уже в из­на­чаль­ном об­ра­зе вла­ст­но по­ве­шен­ной «ни на чем» зем­ли? Во всем мы ко­щун­ст­вен­но склон­ны «иг­рать на по­ни­же­ние», нам и в ре­чи Гос­по­да ме­ре­щит­ся «ан­тро­по­мор­физм» — а не на­обо­рот, об­раз и по­до­бие Гос­по­да в нас са­мих!

Иов на­столь­ко ост­ро ощу­ща­ет со­тво­рен­ность су­ще­го, что рас­про­стра­ня­ет это ощу­ще­ние и на ду­хов­ный мир. Ес­ли мир со­тво­рен, то и са­ма пре­муд­рость — со­тво­ре­на. Са­мо­за­кон­но­му ра­зу­му Ели­фа­за, Вил­да­да, Со­фа­ра — не ос­та­ет­ся мес­та во все­лен­ной.

И ес­ли в кни­ге Прит­чей Со­ло­мо­но­вых муд­рец го­во­рит о Пре­муд­ро­сти:

Она ста­но­вит­ся на воз­вы­шен­ных мес­тах, при до­ро­ге, на рас­пу­ти­ях; она взы­ва­ет у во­рот при вхо­де в го­род, при вхо­де в две­ри (Притч. 8.2-3),

то Иов не­до­уме­ва­ет:

Но где пре­муд­рость об­ре­та­ет­ся? и где ме­сто ра­зу­ма? Не зна­ет че­ло­век це­ны ее, и она не об­ре­та­ет­ся на зем­ле жи­вых. Безд­на го­во­рит: не во мне она; и мо­ре го­во­рит: не у ме­ня (28.12-14).

Безд­ны не же­ла­ют знать то­го, что зна­ют муд­ре­цы. Безд­ны от­ка­зы­ва­ют­ся сви­де­тель­ст­во­вать, буд­то пре­муд­рость вез­де­су­ща, а че­ло­ве­че­ская оцен­ка окон­ча­тель­на.

Бог зна­ет путь ее, и Он ве­да­ет ме­сто ее. Ибо Он про­зи­ра­ет до кон­цов зем­ли и ви­дит под всем не­бом (28.23-24).

И сле­ду­ет это — из са­мо­го ак­та Тво­ре­ния:

Ко­гда Он вет­ру по­ла­гал вес и рас­по­ла­гал во­ду по ме­ре, ко­гда на­зна­чал ус­тав до­ж­дю и путь для мол­нии гро­мо­нос­ной, то­гда Он ви­дел ее и явил ее, при­го­то­вил ее и еще ис­пы­тал ее... (28.25-27).

Не толь­ко «ви­дел», но — при­го­то­вил, ис­пы­тал, явил; по­то­му ви­дел, что Сам при­го­то­вил, ис­пы­тал, явил. «Ко­гда... вет­ру по­ла­гал вес»,— яв­ле­ние ин­тел­лек­ту­аль­ное (пре­муд­рость) по­став­ле­но здесь на­ря­ду с ма­те­ри­аль­ны­ми: ка­кое ос­корб­ле­ние ра­зу­му...