Александр Сопровский был одним из самых талантливых, серьезных и осмысленных поэтов своего поколения
Шрифт:
И сон на рассвете — как Божья последняя милость.
И памяти столько хранит завалящий лоскут,
А в памяти столько души — сколько нам и не снилось.
И я, не спеша, раскурю отсыревший табак —
И слово признанья вполголоса молвлю былому...
В Европе дождливо. Хозяева кормят собак,
И те, как хозяева, с важностью бродят по дому.
1981
* * *
Как хочется приморской тишины,
Где
С подветренным шуршанием сосны
Перекликается подслеповато.
С утра в туман под пенье маяка
Покойно спится человеку в доме.
Пространства мускулистая рука
Рыбачий берег держит на ладони.
Как будто настежь ветру и штормам
Раскрыт неохраняемый порядок —
Пока со звоном не спадет туман,
Обрызгав иглы тысячами радуг.
И горизонт расчиститься готов,
И прояснятся в оба направленья
Каркасы перекошенных судов —
И мощных дюн пологие скругленья.
Вдоль набережных п‹д вечер поток
Наезжих пар курортного закала.
Веранда бара. Легкий холодок
Искрящегося в сумерках бокала.
Что грустно так, усталая моя?
Повесив нос — развязки не ускоришь.
Я взял бы херес: чистая струя,
Сухая просветляющая горечь.
И в даль такую делаешься вхож,
Откуда и не возвращаться лучше...
И если в мире — памяти на грош,
Так выбирай беспамятство поглуше.
Подкатит — оторваться не могу.
Магическим обзавестись бы словом,
Открыть глаза на этом берегу —
И захлебнуться воздухом сосновым.
1982
* * *
Картинки с выставки... Припомнится с трудом,
Да и поверится едва ли.
Нам будет весело когда-нибудь потом
На европейском карнавале.
В застенках пасмурно. Кривых бесед размах —
И строй параграфов державных.
Черты для памяти: портретов на стенах
И плошек-пепельниц шершавых.
А город мартовский на проводах повис,
Капелью солнечной играя,
Как будто силится в лазоревую высь
Уйти звоночками трамвая.
Шуршат по очереди мятые рубли
В строю пальтишек обветшалых,
И женский выговор: «Раздвиньтесь, короли»,—
Невразумителен и жалок.
Синеют сумерки на улицах Москвы
Закату рыжему на смену...
«Права свидетеля»! Когда бы знали вы
Словам — их собственную цену.
Под эту музыку — у ночи на краю,
В чужом пиру, в отпетой роли —
Нам будет весело, мы встретимся в раю,
Уже не ощущая боли...
1982
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
Б. Кенжееву
1
Грохотало всю ночь за окном,
Бередя собутыльников поздних.
Вилась молния волчьим огнем,
Рассекая в изломе кривом
Голубой электрический воздух.
Над безвылазной сетью квартир
Тарабарщина ливня бренчала,
Чтобы землю отдраить до дыр,
До озноба промыть этот мир —
И начать без оглядки с начала.
Так до света и пили вдвоем —
Горстка жизни в горчащем растворе.
Год назад на ветру продувном
Голубеющей полночью дом
Сиротливо плывет на просторе.
До свиданья. Пророчества книг
Подтверждаются вещими снами.
Темным облачком берег возник.
Дар свободы. Российский язык.
И чужая земля под ногами.
1982
2
Записки из мертвого дома,
Где все до смешного знакомо —
Вот только смеяться грешно,
Из дома, где взрослые дети
Едва ли уже не столетье,
Как вены, вскрывают окно.
По-прежнему столпотвореньем
Заверчена с тем же терпеньем
Москва, громоздясь над страной.
В провинции вечером длинным
По-прежнему катится ливнем
Заливистый, полублатной.
Не зря меня стуком колесным —
Манящим, назойливым, косным —
Легко до смешного увлечь.
Милее домашние стены,
Когда под рукой — перемены,
И вчуже — отчетливей речь.
Небось нам и родина снится,
Когда за окном — заграница.
И слезы струятся в тетрадь.
И пусть себе снится хвороба,
Люби ее, милый, до гроба:
На воле — вольней выбирать.
А мне из-под спуда и гнета
Все снится лишь — рев самолета,
Пространства земного родство.
И это, поверь, лицедейство,
Что будто бы некуда деться,
Сбежать от себя самого.
Да сам-то я кто? И на что нам
Концерты для лая со шмоном,
Наследникам воли земной?
До самой моей сердцевины —
Сквозных акведуков руины,
И вересковые равнины,
И — родина, Боже ты мой...
1983
* * *
На краю лефортовского провала
И вблизи таможен моей отчизны
Я ни в чем не раскаиваюсь нимало,
Повторил бы пройденное, случись мне,—
Лишь бы речка времени намывала
Золотой песок бестолковой жизни.
Октябрь 1982
НОЯБРЬ 83-го
1
Ноябрьская гроза.
Под ветром мир разгневан,
И снег летит в глаза —