Александр у края света

Что странного в египтянах: они верят, что их цари — старшие сыновья их главного бога, а может быть, это один и тот же старший сын снова и снова рождается на свет, чтобы занять трон, я не уверен... нет, это какая-то ерунда, потому что как в таком случае правящий царь и его сын могут жить одновременно? В общем, не думаю, что их подобные детали как-то беспокоили. Они, как и мы, не особо о них задумываются. В принципе, я пойду дальше и сразу заявлю, что все они безумные, как ночные мыши. Так или иначе, их не удивило, что сначала единственным сыном бога был Дарий Персидский, а сразу после него — Александр. Думаю, они размышляли примерно так: все и вся в той или иной степени является богом, но некоторые вещи и люди являются им в несколько большей степени, чем прочие, и это объясняет, почему одним надо зарабатывать себе на жизнь, а другим — нет.

В общем, они были совершенно уверены, что Александр — бог целиком и полностью, и потому не просто годится в цари Египта, но от начала вечности ему было предначертано им стать; подход удобный, если не забывать, что при нем имелась большая и свирепая армия, готовая уничтожить любого, кто скажет иначе.

— Как я выгляжу? — прошептал он, наверное, на ухо своему дружку Гефестиону сразу после коронации. — Никогда раньше не был богом.

— Нос, может быть, слегка удлинился, — отвечал Гефестион. — В остальном все в точности как было.

Итак, мы были в Египте, самой богатой, древней и странной стране во всем мире. Все в Египте странно, братец, просто все. Это царство странного. В общем-то, там нам и самое место.

Нет, посуди сам: эта страна сплошная пустыня, но раз в год река поднимается и затапливает деревни и поля, покрывая их толстым слоем ила — и это прекрасно, поскольку стоит сплюнуть виноградную косточку в египетскую грязь — и через десять минут уже можно собирать зрелый виноград. Мертвецы в Египте живут в здоровенных треугольных дворцах без окон, а живые даже и не особо озадачиваются жильем, поскольку какой в нем смысл, если вскорости его так и так зальет грязью? В Египте пить вино обязательно, а изготавливать его — противозаконно; поэтому мы, Афиняне, уже тысячу лет продаем им свои опивки.

Царь в Египте никогда не умирает, а каждый бродячий кот и каждая белая корова, сколько ты их ни встретишь на улицах — бог.

Люди в Египте ни о чем не беспокоятся; вообще ни о чем, потому что жизнь — иллюзия, и по-настоящему ты начинаешь жить только после смерти. Они растят пшеницу не для того, чтобы жить, а потому, что это религиозное действо, и оно должно быть выполнено подобающим образом, с надзирающими за всем жрецами, или несчитово. В Египте все записывают, но записанное никто не читает, поскольку оно не имеет значение (ничто не имеет значения). В Египте не убегают, если из воды выскакивает крокодил, потому что крокодил — это бог, имеющий полное право сожрать любого, кого Он захочет. В Египте с тобой будут драться до последней капли крови, а в следующую минуту просто лягут под ноги. Насколько я могу судить, египтяне вообще не особенно нас замечали, как будто мы были невидимые. Они выполняли все, что мы им приказывали; но когда мы говорили с ними, они как будто слушали кого-то другого, кого мы не видели.

Лично мне понравился Египет. Я бы, пожалуй, с удовольствием там поселился.

Александр решил основать город. У него был даже повод: надо было чем-то заменить Тир, коммерческий центр всего Ближнего Востока; теперь, когда он превратился в груду щебня, людям некуда отправиться, чтобы купить или продать что-нибудь. Это было не совсем так: рынок располагался в нового городе, который мы практически не тронули. Думаю, что Александр (который почему-то влюбился в Египет), просто захотел основать здесь город. В страсти Александра к основанию городов было что-то крайне подозрительное. Он основывал города в буквально на каждой остановке, они усеивали наш путь, как битые амфоры.

Как нам достоверно известно сегодня, у Александра вообще не было половой жизни, и поэтому я сформулировал теорию, согласно которой он получал удовольствие от стран, как нормальные мужчины от женщин, с последствиями в виде городов. По крайней мере — частично; другая же часть объяснения заключается в том, дорогой мой брат, что ты бросил его для того, чтобы основать идеальный город, из чего следует, что основание идеальных городов — занятие великого мужа. Подумать только: я мог придушить тебя еще в детстве, но я понятия не имел, насколько это важно.

Имя городу дали Александрия, и вряд ли оно кого удивило, ибо все города, им основанные, назывались Александриями. Так или иначе, изрядное время он был совершенно одержим этим проектом, и не выносил никого, кто хотя бы заикался о чем-нибудь еще (например, о войне с царем Персии; но это было не страшно, поскольку всякий раз, когда царь царей собирал огромную армию и выступал на нас, что-нибудь шло не так: умирал полководец, восставала провинция, вспыхивала эпидемия, разливались реки, обозы оказывались разграблены возникшими ниоткуда кочевниками или же знамения оказывались исключительно плохи, так что ничего поделать было нельзя. Некомпетентность и неудачи на каждом шагу; в этот период одноногий карлик, наверное, мог бы завоевать Персию).

Египетские жрецы посоветовали Александру посетить святилище Аммона.

Точнее, не совсем так: они сказали ему, что уже в некотором смысле посетил святилище Аммона, и если он не поторопится и не явится туда лично, во плоти, то оскорбит множество существ и нарушит баланс космических сил. И вот он отправился туда, прихватив пакет с завтраком и кортеж из сотен воинов и тысяч египетских жрецов (которые клялись, что знают в точности, что его там ждет, но когда он пытался выяснить, что конкретно, вежливо меняли тему).

Храм Аммона располагается в месте под названием Оазис Сива, в самом сердце несказанно ужасной ливийской пустыни. Не стоит и говорить, что они заблудились; египетские жрецы знали дорогу, но когда Александр свернул не туда, ничего не сказали, рассудив, что коль уж он был там раньше, то знает путь не хуже их. Когда все уже собирались помирать от зноя и жажды, они набрели на двух огромных змей, наделенных даром речи, и те сказали им повернуть налево у ближайшего бархана и ввериться обонянию, после чего разверзлись хляби небесные, дождь лил два дня и они промокли насквозь. Это были или змеи, или погонщики верблюдов, версии разнятся. Ты историк, тебе и выбирать.

Так вот, в конце концов они нашли храм, он вошел в него и вышел.

— Как прошло? — спросили его.

— Я услышал, что хотел, — сказал он, и это было все, чего от него смогли добиться за весь долгий обратный путь. Маловато, чтобы оправдать продолжительное и опасное путешествие; он мог бы получить то же самое, просто сидя дома, где изрядное количество офицеров его штаба костьми ложились, чтобы он слышал только то, что хотел. Тем не менее, что бы он ни услышал в пустыне, это оказало на него весьма заметный эффект.

Одна философская школа утверждает, что он пережил своего рода духовное перерождение, другие же придерживаются мнения, что даже обладатели пышных белокурых волос, разгуливая несколько дней по пустыне без шляпы, изрядно рискуют.

Сперва изменения были едва заметны и их можно было легко списать на что-нибудь еще; им овладевало беспокойство, его тревожили фундаментальные государственные и стратегические вопросы, или просто портилось настроение. Он перестал беспрерывно болтать, как обычно, и было очевидно, что он гораздо в меньшей степени наслаждается ролью вожака стаи. Наконец, он начал то и дело испытывать желание побыть один, какового желания за ним отродясь не водилось. Люди, которые были близки с ним или которым так казалось, перешептывались о скверном влиянии, которое Египет вообще оказывает на мораль, и что лучше бы уже двигаться дальше и истребить какие-нибудь еще народы, а не сидеть на месте, пьянствуя и погрязая в самодовольстве.