Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

1899

БЕЗДЕЛЬНИК Перевод А. Голембы

Слагаешь ты дойну, спокойный Мой лес, — и по нивам плывет, В пшенице звенит эта дойна. Она в ручейках зажурчала: Весь мир без конца и начала Ту дойну поет. Прохладно под сенью платана, Холмов потемнела семья, А тучи плывут неустанно — Лучом они тронуты чистым: Одел он венцом золотистым Лазури края. Гляжу, как ширяет простором Орел, обитатель небес, Уже он не больше чем ворон, Уже он не больше ладони… В лазурном колышется лоне — И вовсе исчез. Стук дятла мне слышен все время И звонкие щебеты птах: Слетелось крылатое племя! А в золоте спелой пшеницы Жнецы и веселые жницы, Лучи на серпах! А тучи, светлея, темнея, Растут и меняются вмиг: Вот пасть ядовитого змея, Орлы и орлицы седые, Строптивые кони гнедые Из глубей морских! Плывет по волнам чудо-юдо, А гном — бородатый чудак — (Взялась только сила откуда?) Хохочет, деревья корчуя! Темницу, где корчится Груя [77] , Ломает Новак. И сказочный волк завывает, И ведьмы танцуют потом, А баба-яга убивает Бойца-силача земляного; Конь-солнце взвивается снова… Дракон под мостом! Тянусь я к прекрасной Иляне, Красы ее ласкова власть! А феи скользят по поляне, Купаясь во влаге заветной; Пытается витязь рассветный Их платья украсть! Но вот мальчуган светлокудрый Явился — нет краше лица! Ребенок спокойный и мудрый, Вечернею тишью рожденный, Блаженный, умиротворенный, Сидит у крыльца. Шагает он травкой и ряской, Спускается горной тропой, Ко мне подбегает с опаской, — Глядит из трущоб и расселин И снова бросается в зелень, Сын дремы слепой. Он рядом — и лобик невинный Склонился к челу моему, — Мерцающею паутиной Он веки мои покрывает. Усталые очи лобзает: Плыву я во тьму! Его не спугнуть я стараюсь, Он словно грозит мне: «Не тронь!» Глаза протереть я пытаюсь, А он, улыбаясь туманно, Кладет мне на голову — странно — Мою же ладонь! Скрывается он в кукурузе, Уткнувшись в ладони лицом; Не веря сонливой обузе, Стараюсь поднять свое тело; Но веки полны до предела Дремотным свинцом! А ветер в пшенице хлопочет, А дойна вселилась в сердца, А лес униматься не хочет, А воды журчат по долинам, По руслам привольным и длинным, — Журчат без конца!

77

Груя, Новак— герои многих румынских и молдавских народных легенд и баллад, посвященных борьбе за свержение турецкого ига и за социальное раскрепощение.

1900

ЛЕСНАЯ СВАДЬБА Перевод И. Гуровой

Пир веселый и богатый Шел среди ветвей. Собралась родня и сваты — Свадеб на сто бы хватило! Свадьбу много посетило И других гостей. А когда же было это? Я не знаю сам, Ждите от других ответа. Что вы к бедняку пристали? Знаю только — угощали Всех на славу там. Перепелкавперевалку Через лес и дол Пронесла калач и палку. Полем шла; в траве шуршала; Всех на праздник приглашала, Кто навстречу шел. «Ты куда зовешь, сестрица?» «Празднуем в лесу Свадьбу. С нами веселиться Приходи, а то обидишь! Приглашения, как видишь, Я гостям несу». «Кто жених, хотела б знать я? Где его земля?» «Певчий дрозд.Не знаешь, сватья? Самому царю известен!» «Чем богат он, кроме песен?» «Вон его поля! А невеста — горихвостка, Чудо красоты! Платьице — на блестке блестка. Ходит в шелковом наряде, А сапожки шьет в Царьграде, В волосах — цветы!» «Что ж, на праздник ваш, пожалуй, Соберусь и я!» «Обязательно пожалуй!» И бежит, не уставая, Перепелка, созывая: «К нам на пир, друзья!» Стаи родичей пернатых С высоты небес, С гор, болот, полей богатых, С перелесков и опушек, Из соседних деревушек — Все слетелись в лес. Гости переночевали В дуплах старых лип, Вместе с ранней зорькой встали. На дубу — алтарь. «За дружку… Эй, вина налейте в кружку, Что-то я охрип!» Значит, дружка… Солнца краше У него наряд. «Знать, павлин?»— «Да, правда ваша!» За невестой цаплявстала — Паване пришла, — сказала, Будто умер брат. Был ли поп? Ну как такое Спрашиваешь, мать? Знаешь горло золотое Жаворонка? Вот старался! Он у сербов обучался, Как псалтырь читать. Пел на клиросе умело Перепел-певец. А сорока в хоре пела. Цаплямолодых водила, Золоченое кадило Нес дьячок – скворец. В доме жениха — эй, тише! — Хлопоты с утра. Аистподнял флаг на крыше, Дятелгвоздь вбивает бойко, А венки таскает сойка, Вешать их пора. В кухне — ссоры, смех и споры. Там стряпня идет. Галкарыбу жарит споро, Соколрвет ее на части, А щеглыворуют сласти — Уж такой народ! Мясо ястребыхватают, Хоть кипит котел, Острым клювом нарезают И кладут остыть покуда. Зябликитаскают блюда — Накрывают стол. Фартук ласточканадела, Убирает дом. И стрижамхватило дела: Лавки притащили дружно И нести на стол им нужно Кувшины с вином. А кому досталось в кружки Наливать вино? Что и спрашивать— кукушке! Что она вещунья-птица И на речи мастерица, Знают все давно. Выпьдудит на окарине, — Шея-то крива, А сама серей полыни! Воронскрипку взял из ели, Чижиграет на свирели, На кобзе — сова. Трясогускиподметали: В поднятой пыли Только хвостики мелькали. Зала — даже князю впору! И под дубом дружно хору Все плясать пошли. Голубитоптались лихо: Сырба — пляска их. Отличилась воробьиха… И не вспомнить по порядку! Сам гусакпошел вприсядку, Вслед за ним жених. Выпьсцепилась вдруг с синицей, Позабыв трубу. Еле розняли их птицы. Чибисза бекасомгнался: «Эй, куда мой жук девался?» «Он в твоем зобу!» Было бы вино, а ссоре Быть наверняка! Потерял ты зубы в споре? Ничего, случалось хуже! Ты не вешай носа, друже, Из-за тумака! Сотни клювиков пищали В зелени густой, Отвечали эхом дали, Старый лес казался тесен, И лился веселых песен Звонкий разнобой. «Был ты там?» — Налейте кружки! Что спросил, дурак! Я — да не был на пирушке? Кто когда слыхал такое? Из скорлупки пил вино я Да гонял собак! Я на свадьбе той богатой Помогал родне, Нарубил им дров лопатой, В сите натаскал водицы И сюда быстрее птицы Прискакал на пне.

1900

РОЖДЕСТВО В ЛАГЕРЕ (На поле Смырдана, 1877 г.) Перевод С. Липкина

И даже те, кто шутит постоянно, Полузамерзшие, замолкли ныне. Их острая тревога безымянна. Им кажется: они умрут в пустыне, Куда судьбой заброшены нежданно. В немом снегу погребена палатка, Нет ни тропинки, ни дверей, ни неба. Сидят в парадной форме для порядка, Сидят, подогревая корки хлеба Застывшего… Да, им, видать, несладко. Вот слышен шум вдали. То гул орудий Иль колокола сельского раскаты? Сегодня рождество справляют люди. Заплакал кое-кто… Грустят солдаты, Их головы опущены на груди. А дома люди празднично одеты. Огонь веселый в очаге пылает. Гостеприимной дружбою согреты, Пришли соседи. Пес визжит и лает, И раздаются шутки и приветы. А на столе — удавшийся на диво На полотенце хлеб, вино в кувшине. И дед, всегда сидящий молчаливо, Здоровья, счастья всем желает ныне И пьет вино домашнего разлива. Хозяйка, повязав передник новый, Все время бегает и суетится, Для всех находит ласковое слово, На лавку просит каждого садиться,— Как бы из сердца создана сплошного. Ее малыш, растущий понемножку, Ручонками задвигал в колыбели. Вот он ко рту подтягивает ножку. В сиянье солнца тучи заблестели, И все прильнули весело к окошку. На улице сверкают даже тучи! Веселье, праздник, суета, наряды. И старый дед, чтоб рассмотреть получше, К стеклу пригнулся… Снежные снаряды Летят, смеются девушки певуче. Вот окружили девушки толпою Толпу парней поменьше. Снега груду Разворошили, заняты борьбою Веселою, и снег блестит повсюду — За пазухой, в кудрях и над губою… А здесь — пустыня. Вряд ли посторонний Путь проторит к палатке сквозь сугробы. Лишь ветер изливает в долгом стоне Свою тоску, исполнен дикой злобы, И реют вороны на небосклоне.

1900

ПИСЬМО ИЗ МУСЕЛИМ-СЕЛО Перевод К. Ваншенкина

Пусть в добром здравии найдет Тебя мое посланье. Здесь ветер воет, дождик льет, Ненастье — наказанье. Со мной сын Аны — наш Антон, Душа да кости, хворый, — Заплачешь, так он изможден, — И месяц уж который! Ты знай, что здесь была война, Смерть не на шутку, мама, — Как листья с веток, нас она Сбивала наземь прямо. И сам почувствовал я вдруг, Как пуля подлетела И, — места не нашла вокруг, — В груди моей засела. Но лучше мне уже теперь, И думаю, что скоро Передо мной раскроют дверь, И я увижу горы. Да, просьба у меня к тебе: Обрадовавшись сыну, Не собирай у нас в избе Деревни половину. Ох, сколько тут без рук и ног! Сходи к попу в селенье, Мне по его молитве бог Дарует исцеленье. А если денег нет в дому, Скажи: когда приеду, День отработаю ему, Или сходи к соседу. Сынка оставил я мальцом, Годочков трех примерно. Он стал, наверно, молодцом И шалуном, наверно. А шапка есть на пареньке? Зима уж недалеко… Овчинка там… на чердаке… Иль продали до срока? Теперь жене моей наказ — Купить косу на славу. Цела ли старая сейчас? Была истерта, ржава. Опять звенела бы коса, А птица бы кружилась, Трепал бы ветер волоса, Трава б к ногам ложилась. Пусть перебьется как-нибудь Жена моя, солдатка. И нам тяжелый выпал путь, И нам страдать несладко. Но все же наш разгромлен враг, — Мы тоже не из слабых. Мы шли вперед за шагом шаг, Преследуя арапов. Они укрылись под землей, Но бились мы нехудо; И, несмотря на нрав их злой. Всех выбили оттуда. А император их — Осман Был нами ранен в ногу, И сам попался в наш капкан И с ним арапов много. Он думал, все мы простаки, И сможет он, мошенник, Опять поднять свои полки!.. Наверно, вам священник Сказал о том немало слов, Ведь он читал газету… Как продал он своих волов? Купил бы… денег нету. А рана — ох! — болит моя, Тоска меня съедает. Домой хочу вернуться я, — Король не отпускает. Но буду я в родном дому, Об этом твердо знаю. Тогда я крепко обниму Тебя, моя родная. ……………………………… Так написать просил Ион, — Его помянем снова! — Я ждал, покуда жив был он, И сдерживаю слово. Господь тебя утешит, знай! Война не без урона. Писал ефрейтор Николай, Друг твоего Иона.

1901

МЫСЛИ Перевод Е. Аксельрод

На крылечко после хоры Вышли девушки гурьбой. Из цветов они уборы Разноцветные сплетали И о чем-то щебетали Стайкою цветной. Ты ж задумалась глубоко, Ты оставила подруг И стояла одиноко, Столб холодный обнимая И в мечтах не замечая Никого вокруг. Как, любимая, скорее Мне узнать твои мечты? Для меня всего милее, Если ночью молчаливой На крыльцо свое пугливо Тихо выйдешь ты. Урожай поспел. Платаны Распевали над рекой. Ты сгибалась неустанно, Робко я следил, вздыхая, Как встаешь ты, залитая Солнечной струей. В поле ты снопы вязала, Нежно, как ребенка мать, Сноп к груди ты прижимала. Подойти мне не терпелось, Мне, красавица, хотелось Ласково сказать: «Будешь ты женой на диво, Всех ты краше и стройней. Сына так же горделиво Ты поднимешь пред собою; Станет мать твоя родною Матерью моей». Как-то раз я в божьем храме На отцов глядел святых. Бабка старая губами Ликов их едва касалась — Знать, старушка не решалась Потревожить их. Вдруг увидел я, несчастный: Скачет белый конь лихой. Молодец на нем прекрасный, И его, моя святая, Ты лобзала, замирая. Словно он живой. И подруги за тобою… Мне б с гвоздя его сорвать И об стенку головою! Но скажи мне, отчего ты До сих пор моей заботы Не могла понять?

1901

ХОРА Перевод Н. Стефановича

Да, красива молодая. Нынче брови хмурить грех… Пой, смычок, не умолкая! Эту пляску огневую Я с любимой протанцую — С той, что лучше всех! Ветра летнего порывы Клонят сочную траву. Вышли девушки на нивы, И поет лесная птица… Это все во сне творится Или наяву? Парни, в пляс! Ногой упрямой Землю бей, да не жалей. Ведь землею этой самой Рот заткнут тебе однажды, — Так теперь пусть пляшет каждый Жарче и быстрей. Вот уже вступили плавно В пляску девушки, а тот С четырьмя танцует — славно! Говоришь, я злюсь? С чего бы? У меня хватает злобы Только на господ. Бил меня хозяин плеткой, Вот теперь бы надо мне По нему пройтись чечеткой, И сегодня, ради свадьбы, Сырбу надо станцевать бы На его спине. Впрочем, дьявол с ним, чего-то Не дал бог и так ему… О другом моя забота — Кто идет сюда по кругу? Отойди — мою подругу Сам я обниму! Подойди-ка, парень, с флягой, Но встряхни, открой, проверь, — Осушу ее с отвагой, Пожелав тебе сначала, Чтобы в жизни не бывало Хуже, чем теперь. Вот вино! И пляс хороший… Боже, я тобой храним. Так не дай мне стать святошей, — Боже, боже, лучше сделай Из меня цветочек белый Девушкам моим. Старый Дину, непоседа, Пляшет, грешник, — жди беды! Прячь жену свою от деда. Зазевался — и готово: Ведь не хуже молодого Он крадет плоды! Ну, добро! Всего заране Угадать никак нельзя: Коль нагрянут басурмане — Оградимся от напасти; Если ж нет, — да будет счастье! Радуйтесь, друзья!

1902

О ПЕСНЕ Перевод Е. Аксельрод

К далекой спешишь ли ты цели, О ветер, мне тайну открой! «По вольным просторам кочую, Я слушаю песню святую, Пою эту песнь и тоскую На кручах ночною порой. Свистят эту песню метели, В лесу разгулявшись зимою, А летом деревья со мной Поют и трепещут листвою». Спешишь ты к неведомой цели, Куда тебя, туча, влечет? «Я дойне печальной внимаю, Друзей в небесах я встречаю И с ними в пути подпеваю Той песне, что ветер поет. Журчат, разливаются трели, И песня стремится ночами К луне в бесконечный полет, А в грозы грохочет громами». Спешишь неустанно ты к цели, Куда ты несешься, ручей? «Я, странник безвестный и скромный, Бегу по тропинке укромной, Слежу я за тучей бездомной И песню пою вместе с ней, Подобную нежной свирели. Когда ж низвергаются грозы, Я с тучей реву средь полей И в гневе шлю миру угрозы». К какой же стремишься ты цели О чем твои думы, поэт? «Я ветру внимаю, и тучам, И лесу, и водам текучим, Я вторю их песням могучим. Народы поют мне вослед. Те песни весь мир облетели, И в сердце живет у поэта, Счастливей которого нет, Душа изумленного света».

1902

КРЕПОСТЬ НЯМЦУ [78] Перевод И. Гуровой

Строчка, воском залитая, Не всегда ясна для глаз. Я сижу четвертый час, Книгу ветхую листая, Где о Нямцу есть рассказ, Что воздвигли в годы оны То ль германцы, то ль тевтоны. Развалилась крепость эта. Где она? Почем мне знать! Никому не отыскать На такой вопрос ответа, Хоть готов я лею дать, Коль найдешь. Ты зря не смейся, На учебник не надейся! Лучше слушай. Солнце встало, И спустя минуты две С комендантом во главе Войско Нямцу возле вала Все расселось на траве, Собрались согласно книге В ожиданье мамалыги. Положил Гузган проворно Мамалыги в котелок… Вдруг на башне в звонкий рог Стал Тэун трубить упорно. «Не свихнулся ль паренек? Расшумелся!» — «Ну и что же? — Мамалыги хочет тоже!» Тут бойцы взглянули в поле: Видят — туча войска там. «Эй, скажи, Истрате, нам, Что за люди? Турки, что ли?» «Ляхи!» — «Что им, дуракам, Делать нечего? Явились! Мы ж еще не подкрепились!» Ян Собеский и поляки, Сбившись в темноте с пути, Не смогли ночлег найти. Всякий князь — любитель драки, Рад в Молдову был зайти, Следуя веленьям моды, Если ехал он на воды. Отправлялся же в дорогу Без съестных припасов он, Как-то требовал бонтон, Угощаясь понемногу Там и тут. Но Ян — умен. Взял в дорогу фуру сала, Только фура та отстала. И король, голодный, грустный, С войском, подтянув живот, Возле крепости бредет. Мамалыги запах вкусный Разлился кругом. И вот Вдруг король пошел потише, Поднимая нос повыше. «Штефан-князь меня, наверно, В крепость пригласит на пир!» «Лучше не надейтесь, сир: Сущий черт он и безмерно Скуп, как знает целый мир». «Нам не даст? Заломит цену? Мы иль он спасали Вену? [79] Я не голодал доныне! — Ян разгневанно сказал. — Дудки!» Глупый генерал Тут поддакнул по-латыни: «Войско выше всех похвал!» Быстро развернули знамя, Стало войско под стенами. Пушка заревела дико. «Чтоб им! Да никак — картечь!» «Эй, ребята, нужно лечь! Кырлэнаш, башку пригни-ка. Береги котел, Берхеч! Ставь поближе, на середку. Спанчиок, заткни-ка глотку!» Нямцу лихо отвечала На стрельбу врага стрельбой. Комендант ее, герой, С волосами, как мочало, Подпоясанный корой, Онофрей проверил снова Прочность каждого засова. Всю неделю враг стреляет В стену без еды и сна. Что стене? Она — стена. Штефан, черт! Король желает Ни покрышки им ни дна. За бревном укрывшись где-то, Вдаль палит из пистолета. Видит — это бесполезно, Так не выйдет ничего, И не думают его Приглашать к столу любезно. Есть хотел он до того, Что не вынес ожиданья — Лежа настрочил посланье: «Ну, откройте! Без закуски Дольше нам терпеть нельзя. Даром вам споем, друзья, Иль исполним марш французский. Вам не жаль, что гибну я? Дождь пойдет, промочим ноги… Сбились мы давно с дороги». Прочитав письмо, на стену Вышел Онофрей тотчас. «Эй, поляки! Впустим вас. А соврали — за измену Всех убью я, лопни глаз! Маршем вашим не прельщайте, Лучше сырбу нам сыграйте». Тут засовы заскрипели. Створки разошлись ворот, Ян, крестясь, разинул рот И глазам поверил еле: Дюжина хромых бредет. Онофрей воскликнул зычно: «Эй, бойцы, стоять прилично!» И глаза протерла свита. А король в сердцах вопит: «Черт возьми! Ну, будь я сыт… Боже мой! Да кто вы?» — «Мы-то Гарнизон. Один — убит». Стал король от злости белым — Хоть пиши им, словно мелом. «Это из-за вас в канаве Я лежал? А где же знать?» «Да почем мы можем знать?» «Ну, а князь?» — «Кажись, в Сучаве». «А народ?» — «В Плоешти, знать». «Черт! Как видно, дело скверно! Бабы спрятаны, наверно?» «Бабы? Или вы взбесились? Мы, как на подбор, честны: Я лет десять без жены, Те ни разу не женились… Значит, бабы вам нужны? Есть жена у Сбырли в Хуше, Да обличьем черта хуже». «Где у вас горшки зарыты С кладами?» — «Горшки? Вон три. Только кладов нет внутри — Пуст один, а два разбиты… Коли нужно, так бери, Хочешь — в дар, а то — в трофеи. Сбырля, дай-ка их скорее!» «Изрублю!» — Ян хмурит брови, Но не поднялась рука — Вспомнил он, что нет клинка В ножнах. Он его во Львове В лавке у ростовщика Заложил за три дуката И неделю жил богато. Поспешив забыть об этом, Рек: «Прощу вас, так и быть! Что я начал говорить?.. Онофрей! Да ты с кисетом! Дай-ка, милый, закурить. Сколько дней терпел я муку! Сыпь скорее — прямо в руку». Чиркнул спичкой торопливо, Затянулся поскорей. «Как посмел ты, Онофрей? — Дым пустил кольцом красиво, — На дороге стать моей? Всем моя известна слава! Ты со страху спятил, право. Ты герой, не протестую. Ладно, ладно, доказал! Что ты к шее привязал? Торбу? Видно, не пустую? Что в ней? Взял бы показал! Пули?.. Весит слишком мало… Может, хлеб, творог и сало?» «Сала, государь, в ней нету. Сухари вот да чеснок». «Что? Чеснок? Какой в нем прок? Да едят ли пакость эту? Ладно, не сердись, дружок! Мы теперь с тобою в мире. Дай сухарика четыре!» Страшным голодом томимый. Стал король их в рот совать, Войско принялось жевать… «Онофрей, сынок любимый, Дай тебя расцеловать!» — И сидел король, болтая, Мамалыгу уплетая… Время бросить мне затею. Ян потом пошел туда, А румыны все — сюда, В дом к Некульче-грамотею. Села все и города — Все от Дорны и до Тульчи — Знают летопись Некульчи.

78

Крепость Нямцу. — В этом стихотворении Кошбук отобразил в юмористическом духе один из эпизодов хроники известного молдавского летописца Иона Некулчи (1672–1745), в котором летописец поведал, как в 1691 году польские войска, под командованием короля Яна Собеского (1624–1696), осадили и завоевали у молдован крепость Нямцу.

79

…Мы иль он спасали Вену?.. — Ян Собеский победил в 1683 году турок, осаждавших Вену, и принудил их снять осаду города.

1903

ЗА СВОБОДУ Перевод Н. Стефановича

Да, мы плачем. Сердце сжато. Сердцу больно — не за нас: Мы уж видели когда-то Небо синее не раз. Мы о детях: темень злая Их окутывает здесь, И растут они, не зная, Что на свете солнце есть. Нас одни связали узы, Нас один сплотил завет. И поймите, мы не трусы, Мы не жалуемся — нет! Да, судьба играет нами, Да, судьба терзает нас, Но не сделает рабами Ни на день и ни на час. Тот смиряется без битвы, Кто способен быть рабом. Нет, не в жалобах молитвы Мы убежище найдем. Смотрим прямо мы и пыток Не страшимся никаких. Нашей жизни преизбыток Перейдет потом в других. Жизнь разрушила и стерла Не один преступный трон… Вы схватили нас за горло, Вы попрали наш закон. Вы пришли в гордыне пышной, Словно тяжкая напасть… О, конечно, не всевышний Вам дает такую власть. Нет, не может быть сомненья, То не божья благодать, — Вам на власть благословенье Только дьявол может дать. Знает мир, по чьим законам. Видит мир, по воле чьей Вперемежку с тяжким стоном Раздается свист бичей. Свищут плети, сатанея… Путь сегодняшний тернист, Но ведь завтра в песнь Тиртея [80] Превратится этот свист. Станем мы еще суровей, Из цепей скуем мечи — И не только нашей крови Потекут тогда ручьи. Час пробьет. Настанет время Окончательных расплат. Устоишь ли ты пред теми, Что от ярости горят? Окрыляет жажда мести, Гнев сердца воспламенил. Удержать потоп на месте У тебя не хватит сил. Зло ты сеешь непрестанно. Ведь ни я, ни кто другой — Ты своей рукой тирана Сам конец приблизил свой!

80

Тиртей— древнегреческий поэт (VII век до н. э.), прославлявший в своих песнях мужество спартанских воинов и вдохновлявший их на ратные подвиги.

1903

ВЕСЕННИЙ КОНЦЕРТ Перевод Р. Морана

Как-то из лесу весной Я принес известье: Дети, там концерт лесной, Я пойду и вы со мной — Все пойдемте вместе. Что в программе? Чудеса! Дай — шепну на ушко… Вот заморских сцен краса — На гастроли к нам в леса Прибыла кукушка. На пастушьей дудке дрозд Нам сыграет дойны, Он так нежен, мил и прост, Среди майских певчих звезд Самый он достойный. «Гимн весне» споют певцы На высоком буке, Вступят теноры-скворцы, Полетят во все концы Сладостные звуки. Стаи горлиц в хоре том Заворкуют смело — Кто сопрано, кто альтом, И пойдет звенеть потом Не одна капелла. Сойки затрещат вокруг, Запоздав с настройкой, Оседлав сосновый сук, Стукнет дятел — тук да тук В такт их песне бойкой. Кобзы важно забренчат, Загудят волынки, Перепелки щелкнут в лад, Зяблики заверещат Звонко, без запинки. А как певчие дрозды Всем оркестром грянут, — Тут плясать на все лады Под напев живой дуды И глухие станут! А потом и мы споем Песенки по книжкам Вместе с вольным ветерком, — Да умчался вечерком Он далеко слишком… Ну, так как же, детвора? Есть у нас лентяи? Все хотят пойти? Ура! Поспешим же в лес. Пора. Ждут нас птичьи стаи.

1905

ВЕСЕННЯЯ ГРОЗА Перевод С. Шервинского

Как некий изгнанный владыка В страну, откуда изгнан он, Назад стремится в злобе дикой, Так туч мятежных легион Мчал ветер с яростью великой. Он выл, им указуя путь, Неслась громада их слепая. Казалось, в душу сея жуть, Бесчисленная волчья стая Стремится небо ужаснуть. Дубравы огласились стоном, Церквушку молния сожгла, Колокола с их мирным звоном Разбила… Страшные дела Творились буйным легионом. И вот последовала ночь. Сгустился ад над окоемом. Ей, видно, страх не превозмочь Перед свершившимся разгромом, — И ночь поспешно мчится прочь. Умчалась, медлить здесь не смеет. Лихое воинство ушло И там, вдали, свой ужас сеет. А здесь по-прежнему светло И мартовское солнце греет.