Александровскiе кадеты. Смута

— Прорыв под Екатеринославом. Наступление товарища Сиверса плохо кончилось. Я только что из штаба фронта. Добровольцы взяли Лозовую.

— Лозовую?! — охнул комиссар.

— Да. Нашу дивизию отправляют затыкать прорыв.

— Но… Ирина Ивановна… — Жадов понимал, что сейчас можно только так, официально и на «вы». — А вы-то как узнали?

— Дежурила в штабе, — она пожала плечами. — Приняла доклад вместе с оперативным дежурным. Хотя, конечно, никто его тут так не называет. Одевайтесь, товарищ начдив-пятнадцать.

Рудольф Сиверс был бледен, но спокоен.

— Ваша задача не дать белякам уйти далеко от Лозовой. Свяжите их боем. Они же как делают — сажают войска в эшелон, впереди бронепоезд и погнали. А у нас Полтава не прикрыта ничем. Там вообще никакой власти, ни нашей, ни гетманцев. На левом нашем фланге тоже заваруха — Улагай пошёл на Миллерово. У казаков в станицах по Дону опять контрреволюционные выступления, митинги, препятствуют продотрядам. На мешках с хлебом сидят, пока Москва, Питер, Урал — голодают. Директива о расказачивании пришла, а выполняют её слабо, вяло, без подлинно революционного духа!.. Ну ничего, дайте беляков остановить, я этим нагаечникам покажу, где раки зимуют — всех к ним отправлю, в Дон!

— Если Улагай атакует в направлении Миллерово, он же тем самым вам свой фланг подставил, — заметила Ирина Ивановна. — Атакуйте, не ждите, с такими, как Улагай нельзя отдавать инициативу.

— Сам знаю, — буркнул Сиверс. — Войска фронта растягиваются всё шире, не все подкрепления надёжны… начдив Жадов! Понятен ли вам боевой приказ?

— Так точно, товарищ комфронта, понятен.

— Исполняйте. Об обстановке докладывайте по телеграфу.

15-ая стрелковая дивизия, имея ядром своим неплохо обученный и крепко сколоченный питерский батальон, несколькими эшелонами прибыла в нагое полустепное пространство к северо-востоку от Лозовой. Здесь сплошным бесконечным ковром лежали поля, перемежавшиеся редкими рощами да руслами небольших речек. Зима стояла суровая, русла покрылись льдом. Перехватив двумя полками железнодорожные ветки, Полтавскую и Люботинску (а последний, считай, почти что пригород Харькова), Жадов отправил к окраинам Лозовой разведку.

— Странно… — Ирина Ивановна сидела верхом, прикладывая к глазам бинокль. Зимний день уже клонился к вечеру, над хатами у окраин Лозовой поднимались мирные дымки. — Неужели добровольцы ещё там? Им бы вперёд, а они встали.

— Выдохлись, гады, — в отличие от товарища Шульц, комиссар Жадов верхами ездить не умел. Городской, что с него взять. Ну, мы им покажем…

— Что же мы им в точности покажем? — холодно осведомилась Ирина Ивановна. — Где противник, мы не знаем. Начнём обстреливать мирное селение? Обычных пахарей? Да они после этого к белым побегут, только пятки засверкают.

— Что же предлагает мой начальник штаба?

— Начальник штаба предлагает дождаться разведки. Если белые в Лозовой — постараемся их обойти. Если они настолько глупы, что сидят в городке — могут оказаться в ловушке.

Разведка вернулась — двое бойцов из питерского батальона; перебивая друг друга, зачастили — мол, белые в Лозовой есть, видимо-невидимо, сидят по хатам, готовые к отпору. Особо не прячутся. Охранение выставлено, но для проформы, атаки явно не ждут.

Ирина Ивановна, бледная, но спокойная, сидя в седле, следила, как цепи рабочих полков приближаются к окраинам. Готовилась открыть огонь вся артиллерия дивизии; питерский батальон во главе с самим Жадовым заходил неприятелю в тыл.

Однако, стоило вспыхнуть стрельбе, как добровольцы начали отход. Масса конницы, рассеиваясь, потекла через поля, старательно обходя не успевший развернуться батальон (теперь, правда, именуемый для пущей важности «полком»). Белые вовсе не собирались драться насмерть за Лозовую.

С наступлением сумерек городок оказался полностью в руках красных. Конница белых ушла, не приняв боя—

— И это мне очень не нравится, — закончила Ирина Ивановна.

Они с Жадовым и начальниками полков сидели в жарко натопленном доме местного священника. Семейство батюшки спервоначала попытались просто выкинуть на мороз, но Жадов решительно воспротивился:

— Ещё чего вздумали, революцию позорить!..

— Так он же поп!

— Он, может, и поп, а дети его чем виноваты? Они родителей не выбирали, Сергеев! Оставь их в покое. Победим, тогда и станем с попами разбираться.

Сергеев, мрачный жилистый комполка, коренной харьковский рабочий, только скривился.

— Ты, начдив, поповье отродье тут не жалей. Контры они все, от мала до велика, я их семя поганое ненавижу, последние соки из народа тянули…

— Ты, Илья Ильич, грамоте где учился? — негромко спросила Ирина Ивановна.

— Где надо, — огрызнулся Сергеев.

— Не «где надо», а в церковно-приходской школе. Двухклассной. У попа. Четыре года отучился, получил похвальный лист. Из рук попа. С листом этим поступил в начальное училище при Императорском техническом общества. Окончил, стал учеником на паровозном заводе, потом станочником, а потом и мастером. Верно я говорю, товарищ Сергеев?

— Верно, — пробурчал тот. — Вижу, начдив, баба твоя в моем деле рылась?

Миг — и в лицо Сергееву уставилось черное дуло браунинга.

— Баба, значит? — спокойно спросила Ирина Ивановна. — Врешь, Сергеев. Сам знаешь, что врёшь, а всё равно. Ну, скажи ещё что-нибудь, чтобы я тебя могла без зазрения совести продырявить и в госпиталь отправить — отдохнуть и подумать над своим поведением.

— Зря ты так, Илья Ильич, — поддержал неожиданно товарища Шульц другой командир харьковского полка, немолодой, дородный и усатый Степан Петренко. — Ирина Ивановна товарищ правильный. Всё у неё в порядке, за всем доглядывает. Если б не она, выехали б мы из Харькова голозадыми, потому что интенданты ничего выдавать не хотели.

Насупленный Сергеев сидел злой, как чёрт.

— Вот что, товарищ комполка, — вдруг ровным голосом сказал Жадов, — за нарушение дисциплины я тебя от командования отстраняю. Пойдёшь в ротные. Себя проявишь, поймёшь, что к чему — поглядим тогда.

Сергеев дёрнулся, как от удара, рука его дёрнулась было к нагану… и замерла.

— Не дури, Илья Ильич, — заметила Ирина Ивановна. — И, надеюсь, все поймут, что никаких «баб» — чьих бы то ни было! — тут нет. А есть начштаба-15, в звании комполка[1], четыре кубаря, как и у тебя. (Новое звание Ирине Ивановне и впрямь присвоили — совсем недавно, едва они с Жадовым оказались на фронте, ибо начштаба целой дивизии быть на должности командира батальона быть никак не могла). Так что давай-ка прекратим дуться, сердиться, а будем думать, как действовать дальше.

— Держать Лозовую надо, — Жадов вглядывался в карту.

— Именно. Мне не нравится это поспешное бегство белых. Слишком уж похоже на заманивание в огневой мешок, что они один раз уже успешно тут проделали.

— Осторожничаете, товарищ начальник штаба, — буркнул обиженный Сергеев. — А я так скажу — драпанули золотопогонники, поняли, что на шару нас не взять, а мы им вот-вот за спины зайдём. Наступать надо. Лозовую они оставили, да недалеко ушли. Гнать их надо, покуда можем! Наших, что драпанули, тоже в чувство привести — и вперёд!