Александровскiе кадеты. Смута

— Это кто же, Констатин Сергеевич?! — поразился Федор.

— А вот скверно, что никак и не выясним, — с досадой бросил Две Мишени. — То один сановник, то другой. Думцы. Либеральные журналисты. За этого Валериана, чтоб его, так не заступаются, как за безродного сироту Иосифа Бешанова.

— А сановников нельзя допросить? — наивно поинтересовался Петя Ниткин.

— Следователь аккуратно пробовал спрашивать, с чего бы у его превосходительства такой интерес к мелкому уголовному бандиту, и получал ответ, что, мол, прочёл в газетах, газетчики раздувают, создают общественное мнение, и не лучше было бы закончить это как-то потише, а то ведь, не приведи Господь, полыхнуть может как девятьсот пятом, от случайной искры.

— Кто-то всем этим управляет, — с важным видом заявил Петя. — Кто советует репортёрам, о чём писать, кто материал в номер ставит.

— Верно, — кивнул Две Мишени. — Мы пытаемся до их добраться. Пытаемся, но пока никак. И всё равно остаётся до конца неясным, чем эс-декам так уж мешал Илья Андреевич. Ни одна версия до конца ничего не объясняет.

«Ни одна, — подумал Федя, — за исключением самой, с одной стороны, невероятной, а с другой — как бы ни единственно возможной…»

…Так, медленно и мучительно, наступала весна. Пасхальных каникул кадетам не полагалось, в отличие от гимназистов, только небольшой перерыв в занятиях. Бал тальминок собрал вместе кадет-александровцев и их вечных соперников, гимназистов градской мужской гимназии.

Там случились несколько славных кулачных боёв, в результате коих противник — то есть гимназисты — был опрокинут и обращён в паническое бегство, но ни Федор, ни Петя в этом не участвовали. Лиза с Зиной вновь увлечённо играли в Шэрлока Холмса и доктора Уотсона, и это было хорошо, потому что куда более серьёзная тайна осталась в неприкосновенности.

Так, незаметно, словно крадучись, подобралась весна. Брызнуло солнце, прилетели грачи, захлюпали под ногами лужи; кончилась епитимья кадета Воротникова, а неугомонная Лиза Корабельникова теперь подбивала Федю Солонова отправиться кататься на роликах.

Правда, все эти недели не принесли ничего существенного. Никак не мог выздороветь Илья Андреевич; Йоська Бешанов сидел под следствием, в ДПЗ на Шпалерной; эс-деки по-прежнему собирались втихомолку и по-прежнему ничего не предпринимали, занявшись «разработкой теории практической борьбы».

И по-прежнему Федора не отпускало сосущее, мучительное предчувствие.

И, наконец, когда всё уже зазеленело, в свои права вступил весёлый звонкий май, к нему, мирно сидевшему себе над книгами, воскресным вечером примчался взмыленный, раскрасневшийся Петя Ниткин, выпалив с порога:

— Они здесь!…

— Кто?

— Дед Никто! Игорь! И Юлька!..

[1] Иван Иванович Боргман (*1849 — †1914) — выдающийся русский физик, профессор, основатель Физического института при Санкт-Петербургском университете.

Глава VII.1

Петербург и Южный фронт, зима-весна 1915

— Ну, будем собираться, товарищ Ирина Ивановна, — комиссар Жадов сидел в кабинете, пока означенная тов.Шульц деловито собирала документы. Она казалась совершенно спокойной, бумаги ложились аккуратными стопочками, раскладывались по папкам, словно и не на фронт уезжала Ирина Ивановна с боевым батальоном, а готовилась к очередному совещанию коллегии.

— Я и собираюсь, товарищ Миша, — последовал невозмутимый ответ. — И вам то же советую. Люди к походу готовы? Пайки получены? Огнеприпасы по тройной норме? Пулемёты станковые, вода в кожуха не залита, во избежание замерзаний и разрывов? Пулемёты ручные, системы Льюиса — диски снаряжены? Теплая одежда, портянки байковые?

— Да я знаю, что ты обо всём подумала, — комиссар сделал движение, словно намереваясь положить Ирине Ивановна руку на плечо, но тотчас же передумал.

— Конечно. Я же начальник штаба, — Ирина Ивановна пожала плечами. — Начдив-15 товарищ Жадов о другом думать должен.

— Я вот и думаю… о совсем другом.

— Понимаю, — вздохнула товарищ Шульц. — Ну, что я могу тебе ответить, Миша? Ты мой боевой товарищ. Это очень много значит. Погоди, не гони лошадей, дай… дай время мне и нам. Мне оно тоже нужно. Разобраться… Я не из этих, не из «товарок», у которых всё быстро, раз-два, «стакан воды», «долой стыд» и так далее.

— Да я знаю, — опять покраснел комиссар. — Знаю, что ты не такая. Потому и… и потому я… эх, вот опять сбиваюсь. Что ж такое, с контрой никакой не робею, а тут, поверишь ли, сердце в пятки уходит, ровно как у зайца.

— Вот и давай, товарищ Жадов, думать о том, о чем можем, чтобы сердце никуда не убегало бы. — Ирина Ивановна потянулась к телефону. — Сейчас выясню у коменданта на вокзале, когда наш эшелон сформируют и под погрузку подадут наконец. Письменный приказ товарища Троцкого им доставили ещё утром.

— У нас дела скоро не делаются, — вздохнул комиссар. — Не хватает ещё у многих истинно революционного духа.

— Ничего. Главное, чтобы эшелон предоставили. И паровоз надёжный. Состав тяжёлый получается, вагонов много.

Ирина Ивановна сняла трубку, крутанула ручку.

— Барышня, пять-двенадцать-двенадцать, пожалуйста. Товарищ Игуменов? Шульц Ирина Ивановна, начальник штаба батальона особого назначе… О, уже готово? Благодарю, товарищ комендант. Когда под погрузку?.. Ясно. Благодарю. Всего доброго… да, да здравствует мировая революция… — она аккуратно положила трубку. — Ну, товарищ Жадов, собираем личный состав и…

Дверь распахнулась, без стука, резко, словно в неё ударили. Влетел товарищ Яша Апфельберг, уже сменивший дорогой костюм на френч а la тов.Троцкий. Ремень Яше оттягивала тяжеленая деревянная кобура с маузером, постоянно бившая его в промежность; Яша стоически терпел.

— Вы чего тут сидите и ничего не знаете?! — выпалил он, задыхаясь. — Товарищ Ягода приехали! Из Смольного!

— Ну и что? — буркнул Жадов. — Мы вообще тут уже не числимся. Эшелон под погрузку подают, сейчас на вокзал выступим…

— И правильно сделаете, — Яша перешёл на быстрый шёпот. — Товарищ Ягода велели передать… тут ему Лев Давидович товарища одного прислали… даже двух. Вас ищут.

— Кого это «нас»? — спокойно осведомилась Ирина Ивановна.

— Вас, товарищ Шульц. Вас. — всё шутовство с Яши как волной смыло. — Уходите, Генрих Григорьевич говорят. Уходите скорее, всё бросайте.

Комиссар одним движением извлёк собственный маузер.

— Да уходите же вы! — зашипел Яша. — Уходите, я пригляжу. Товарищ Ягода велел мне у вас дела принять. Вот я и приму… а вы идите.

Ирина Ивановна, не колеблясь, положила папку.

— Идёмте, товарищ Жадов.

— Это куда же? — раздался с порога глумливый голос.

Брови Яши Апфельберга страдальчески изломились. К двери он не обернулся.

Там, избоченясь, застыл Йоська Бешеный собственной персоной. В щёгольской форме, пошитой на заказ, на петлицах — не «кубарь», не шпала и не ромб, а никем не виданный знак — «адамова голова», череп и кости.