Александровскiе кадеты
Шрифт:
Костик Нифонтов тихо всхлипнул. Федор только теперь сообразил, что тот, оказывается, молча плакал всю дорогу.
— Почти приехали.
Машина катила по узкой асфальтовой дороге, по обе стороны в сумерках смутно виднелись дачные дома.
— Академический поселок, — сказал профессор. — Тут у меня дача. Да-да, не удивляйтесь. С точки зрения громадного большинства моих сограждан ваш покорный слуга «бесится с жиру». У меня прекрасная квартира в самом центре, у меня хорошая дача в замечательном месте — вы его знаете как Келломяки. У меня машина — купить такую очень непросто, надо и много зарабатывать,
Ему никто не ответил.
…Дом стоял в окружении вековых сосен, двухэтажный, под островерхой крышей. Тёмный, пустой, ждущий. Темнота совсем уже сгустились.
Профессор торопливо отпер боковую дверь.
— Спускайтесь! Сейчас я подвал открою…
Костик Нифонтов вновь тихонько заныл.
— Нет, нет, и речи быть не может! — строго заметил профессор. — Динамика времени, последствия переносов — мы только начали ею заниматься. Уйти в «настоящее» другого временного потока, отстающего от твоего — можно; а вот что будет, если обратно? Ещё решаем, ещё обсчитываем…
— То есть Косте у вас остаться нельзя, а нас засунуть в…
— Ничего подобного! Про вас я знаю — вы вернётесь в своё время. А вот про Костю у нас и вообще вас, как гостей на долгий срок — не уверен. Ещё не досчитал. Ну, скорее, друзья!..
В подвале было сухо, горела электрическая лампочка, и в углу вздыхала железным нутром здоровенная машина — куда больше той, что Федя Солонов запомнил по корпусу.
Николай Михайлович поспешно поворачивал переключатели, двигал рубильники. Вспыхивали лампочки, начинали светиться шкалы приборов, тонкие иглы стрелок качались вправо-влево.
Резко зазвонил вдруг звонок возле ведущих наверх ступеней, и профессор замер.
— Ах ты ж!.. Ну, Никаноров, ну, мастак! Догадался!.. Примчался, и наверняка не один!.. Ну да ничего, милицию он сюда привести не осмелится. А если и осмелится… ха, они всё равно не поймут и не поверят, на что эта машина способна…
Звонок грянул вторично.
Машина гудела всё громче. В подвале ощутимо запахло свежестью, как после грозы.
В дверь наверху заколотили. Грубо, резко, властно.
— Гражданин! Откройте, милиция!..
— Скорее, скорее!
Профессор втолкнул их всех в тесный круг перед самым аппаратом. Ирина Ивановна и Две Мишени вдвоём держали вырывавшегося Костика.
— Откройте, гражданин Онуфриев!
— Прощайте, — сказал профессор.
И перекинул главный рубильник.
Тьма. Хруст, как будто рвалась мокрая мешковина. Боль в плече — тупая, давящая. Подкашиваются ноги — Федор падал, камни пола жёстко ударили в бок. Грянули со всех сторон выстрелы, кто-то истошно орал совсем рядом; но вокруг царила тьма.
— Федя! Костя! Петя!
Ирина Ивановна; тоже здесь. Но почему так всё болит — и почему темно? Где они?..
Жёсткие руки коснулись его, приподняли —
— Кровь?! Федя, что —
— Константин Сергеевич, смотрите —
Чиркнула спичка. Госпожа Шульц высоко подняла огонёк.
Кирпичые
своды. Широкая низкая дверь. Донельзя знакомые своды и донельзя знакомая дверь.— Погодите — наш корпус? — Федя, ты ранен? Ирина Ивановна —
За дверью, не смолкая, гремели выстрелы.
— Революция? Семнадцатый год?
— Петя, зажигай спички! О чёрт, у него же плечо прострелено!
— Как? Откуда?!..
Новая спичка.
— Мой браунинг!.. Пустой!.. Петя, свети!..
Щелчок обоймы.
— Я расстреляла две из трёх.
За дверью меж тем раздались команды, кто-то повелительным голосом распоряжался:
— Отделение, за мной!..
Федя, несмотря на боль и туман в глазах, узнал этот голос.
Илья Андреевич Положенцев.
Судя по всему, его узнали и остальные.
Ирина Ивановна метнулась к дверям.
— Илья Андреевич!..
Шаги многочисленных ног замерли.
А потом дверь приоткрылась. Не распахнулась, а именно приоткрылась, в щель ударил луч электрического фонаря.
Илья Андреевич протиснулся внутрь.
— Боже всемогущий!.. — только и смог он сказать.
— Скорее, Илья Андреевич, Солонов ранен!..
— Ох, ты ж!.. Бежим, бежим скорее — бунтовщиков тесним, доктор Иван Семенович развернул перевязочный пункт наверху!..
Две Мишени, по-прежнему держа Федора на руках, бросился к выходу. Уже с порога Федя обернулся — подвал был совершенно пуст. Никакой машины в нём не было — кирпичная стены да штабеля каких-то ящиков. Ничего больше.
Дальнейшее слилось для Феди Солонова в сплошной неразличимый калейдоскоп. Вот он очутился на перевязочном пункте; вот усталый, но, несмотря ни на что, державшийся бодрячком доктор Иван Семенович обработал ему рану, извлёк пулю, изумлённо поднял бровь:
— Вот уж не ожидал тут этакую увидеть!.. Старая знакомая, японская Арисака, две с половиной линии, чуть больше… Что случилось, Константин Сергеевич? Где мальчишку зацепило? И как? Его ж навылет должно было прошить!..
— Не знаю, Иван Семенович, видать, через доску ударило… — неуверенно проговорил Две Мишени.
— Хм… ну, может, и через доску… Пулю-то это я с закрытыми глазами узнаю — сколько их повытаскивать пришлось… Ничего, воитель Феодор, повезло тебе, полежишь в госпитале, до свадьбы доживет!.. Неглубоко совсем пуля зашла-то, видать, и впрямь пробила что-то сперва… Подожди тут, кадет, подожди чуток — перенесём тебя в палату… Слава Богу, помощь вовремя подоспела — Семеновский полк выручил!..
Иван Семенович отошёл — его забот требовали другие раненые. Две Мишени и Ирина Ивановна с Петей и мрачным, как на похоронах, Костей сгрудились вокруг поставленных на козлы носилок, где лежал Федор.
— Что случилось? Получается, что мы… дома? — Ирина Ивановна извлекла свой браунинг, осмотрела. — Ого… не одну обойму я расстреляла, а десятка два, наверное. Если не три, судя по гари.
— Больше, — мельком взглянул подполковник. — Это, сударыня, вы сотни две патронов выпустили, не меньше. Я, кстати, тоже.
— От кого же мы отстреливались? — тихо проговорила Ирина Ивановна. — И где? И почему я ничего не помню?
— Я тоже не помню, — сообщил Петя Ниткин, хотя его никто ни о чём не спрашивал.