Алексей Баталов. Жизнь. Игра. Трагедия
Шрифт:
Жениться на любимой девушке в те времена считалось нормой. Но конечно, если бы мы стали спрашивать совета у старших, пожениться нам, школьникам, никто бы не разрешил. Поэтому, дождавшись, пока возраст подошел, мы удрали в загс тайком. Зашли и расписались. Правда, у нас было кольцо – одно на двоих, мы купили его, одолжив денег у домработницы Николая Погодина. Такое маленькое золотое колечко, на внутренней стороне мы попросили выгравировать: «Алеша + Ира = Любовь». Помню, в загсе нам сказали, что мы – самая юная пара, но все-таки расписали и вручили свидетельство
Родители полагали, что мы просто дружим, что мы еще маленькие. Ну ходят друг к другу в гости и ходят – чего там такого. И вдруг эти «гости» получили документальное подтверждение. Однако ничего с нами нельзя было поделать, и нам пошли навстречу. Отдельной комнаты для нас взять было, правда, негде. У нас на Ордынке жили отчим, мама, два брата, еще часто приезжала и жила Анна Ахматова в моей комнатке. Я ее на это время освобождал. У Ирочки тоже лишнего метража не наблюдалось. Поэтому мы как-то крутились, жили то у меня, то у нее. Вскоре после нашей свадьбы из лагеря вернулся Ирин отец – художник Константин Ротов. И мы с ним быстро нашли общий язык. Более того, именно Ротов первый стал учить меня рисовать! Получилось это случайно. Константин Павлович работал в журнале «Крокодил», ему нужна была натура. И вот он меня использовал: просил встать в ту или иную позу и делал зарисовки. Получается, что я у него работал натурщиком. Ну а раз я оказался рядом, то начал и красочки смешивать, еще в чем-то помогать. И вот так постепенно Константин Павлович стал меня учить рисовать. Кстати, благодаря Ротову, который в свое время получил заказ на иллюстрации к «Дяде Степе» Михалкова, Дядя Степа приобрел мое лицо. Тесть так объяснял свое решение: «Ведь у тебя, Леша, размер ноги сорок пятый. И у Дяди Степы тоже! Так, значит, вы похожи». Сейчас я уже никому не могу доказать, что был Дядей Степой, но это действительно так!
Вот с тещей, Екатериной Борисовной, у меня с самого начала не сложились отношения. Сама она была драматургом, автором нескольких пьес и книг для детей. При этом ей совершенно не нравилось, что я хочу стать актером. Но я в принципе не рассматривал никакие другие варианты относительно жизненного выбора. Ведь я буквально родился и вырос в театре. А у тещи существовало такое предубеждение относительно актеров, что, мол, они все гуляки и ненадежные люди. Конечно, наш брак распался в решающей степени из-за того, что мы с Ирой были совершенно разными людьми, не совпадающими ни по каким бытовым и нравственным амплитудам. Но немалую лепту в наше расставание внесла и Екатерина Борисовна. Ей какой-то «доброхот» сказал, что на съемках в Киеве я закрутил какой-то роман. А она, повторюсь, была уверена, что актер – профессия несерьезная, и поверила в навет. Но главное, вероятно, заключалось в том, что жене не хватало моего внимания. Мы начали ссориться. Крушение семьи происходило
постепенно. То тут провал, то там. Вот так оно и получилось. Насколько я помню, официально мы расстались в 1961 году. В те времена еще сохранялась традиция печатать объявления о разводах в «Вечерней Москве». И вот однажды там появилась информация и про нас с Ириной. Но, по сути, расстались мы гораздо раньше, потому что я начал активно сниматься. Как раз тогда в Москве шли съемки фильма «Летят журавли», и я день и ночь проводил на площадке. После нашего развода Ира потом снова вышла замуж. Впрочем, что сейчас говорить об этом…Хорошо помню, как родилась дочь Надя, как я впервые взял ее на руки. Об этих ощущениях трудно сейчас вести речь, да и стоит ли. В основном из-за постоянной занятости я очень мало времени уделял дочери. Если так можно выразиться, был для нее воскресным папой. Появлялся, когда выдавались какие-то перерывы в съемках. Помню, Наде было года три. А я в очередной свой приезд в Москву возился с машиной и придумал такое устройство, благодаря которому машина сама двигается по кругу, а руль заблокирован. Посадил дочь на водительское сиденье, якобы она сама ведет автомобиль. А сам сел рядом и позвал свою маму и Ирину. Когда они высунулись из окна, оцепенели: трехлетняя девочка за рулем! Признаюсь честно: я чрезвычайно мало времени уделял быту нашей семьи. Да и не стремился этим заниматься. Вся семейная жизнь была подчинена графику моих съемок. Сниматься было самым главным, и я этого не скрывал.
Конечно, я во многом виноват перед своей первой семьей. И прежде всего перед дочкой. Она была маленькая совсем, она тут вообще ничего не решала. Это старшие воевали и принимали за нее решения. Она же ничего не могла тогда ни понять, ни сказать, в том-то все и дело. С ней мы всегда потом общались. Моя мама, Нина Антоновна, вообще очень ее любила. Ира вместе с дочерью нередко гостила у нее в доме на Ордынке. Правда, по мере того как выходили мои фильмы и меня стали все больше узнавать на улице, гулять там с дочерью становилось все проблематичнее. Помню, однажды мы пошли в зоопарк и не смогли там осматривать вольеры из-за нахлынувшей толпы. Меня такие случаи всегда смущали. И Надя стала приходить к моему гаражу, где я любил возиться с машиной. В вопросы ее воспитания я никогда не вмешивался. Но мог устроить представление. Как-то я спросил ее, когда мы шли по Ордынке: «А ты будешь меня любить, когда я буду старый и кривой?» Надя, не задумываясь, ответила: «Конечно!» И тогда я притворился старым: стал припадать на одну ногу, скосил глаза. А гуляли мы по Ордынке, нас там все знали: соседи, дворники. Для меня была важна публика. А дочке, конечно, стало стыдно за меня, и она попросила: «Папа, не надо!» Но главное, что не бросила. Так и бежала за мной по улице. Каюсь, хреновым был отцом для нее. Но про ее дедушку Костю много рассказывал, книжки, им иллюстрированные, читал. И вот сейчас мы с дочерью присутствуем на его выставке. Мне это чрезвычайно приятно, что там скромничать…»
Конец ознакомительного фрагмента.