Альфа Центавра

— Тоже лошадь, — взял его с собой.

— Но понесешь мои весчи. И, как откуда ни возьмись, передал Дроздовскому свое седло и упряжь. Вот такая блажь:

— Одни хотят, как Джек Лондон, найти Клондайк, или как Лобачевский быть освистанным на собрании собратьев своего университета, за доказательство пересечения параллельных прямых, а вот другим только стать:

— Прирожденным генералом. Мечта Швейка, за что он и надевал им на головы периодически ведра с краской. В общем, как и многие, Василий так и не мог понять:

— Хорошо быть генералом, или лучше умереть простым командиром дивизии — что было мечтой его детства. — На генерала, как он теперь понял, сбили прилетевшие с Альфы Центавра инопланетяне.

В конце концов эта самая почтальонша предложила решить:

— Все по-честному.

— А именно? — спросил Василий Иванович.

— Как в песне. Василий стал вспоминать песни, которые были ему известны, и те, про которые он только слышал, что поют Нах Москау, и выдал, что знает только одну, которая подходит под создавшуюся кризисную ситуацию.

— Точнее, не знаю, а только слышал, что:

— Есть! — И спел кстати:

— Дан приказ ему на запад — ей:

— В другую сторону. — При чем добровольно.

— Я пойду к Белым, — сказал Эспи, — ибо давно хотел посмотреть, кто это такие.

— Ты не пройдешь фэйсконтроль, — брякнул Дроздовский.

— Я поеду вместе с тобой. Как и было, между прочим, задумано с самого начала.

— Нет, нет, надо сделать все по-честному, — опять вмешалась Пастушка — уже, заметьте, с большой буквы.

— А именно? — спросил уже приходящий в себя Фрай, и добавил: — Я, тоже между прочим, могу и вернуться опять в Царицын. У меня там свой кабак — наша гордость и последняя надежда мирового пролетариата. Все эти украшательные прилагательные Фрай говорил специально, чтобы никто не понял, что, собственно, ему надо, ибо знал, что такие слова, как:

— Мировой пролетариат, — у местного населения пролетают мимо ушей по умолчанию, ибо как было доказано еще в доблестное царское время:

— Только два слова иму понятны, а именно:

— Сено и солома. Это как кино на свежем воздухе среди комаров:

— Если проедет мимо пьяный тракторист — ругаюцца. — Хотя абсолютно не понимают, что говорит сам тракторист, а ясно, что это какие-то приколы, типа:

— Баушка, баушка, затем тебе кино? — а она отвечает:

— На-а-да, — милок. А дальше тишина, как будто покойники с косами стоят, ибо ясно:

— Ей просто нра-вит-ся-я. — Как говорится, все равно пензии нет, хоть духовно пока подковаться, а то встретим Бабу Нюру у колодца, и тебе:

— Ни про Белых, ни про Полосатых — ни бельмеса, ни гу-гу. А это актуально на сегодняшний день. В общем, все про себя что-то говорили, кто про бабу Нюру, кто про бабу Настю — один Распи только слушал. На него, как на ишака вообще не обращали внимания. И знаете почему? Все думали, что его здесь:

— Вообще нет. — А действительно, откуда? — спросил бы кто-то, если бы подумал:

— А должен быть, — ибо Фрай на нем и должен быть прибыть в армию Белых, чтобы превратить ее:

— Таким Образом, — в наступающую на Царицын армию Полосатых. Василия не должно быть на этом пути по определению. Никто, конечно, не знал, что он додумался пройти в город, под видом знаменитой сексоторши Соньки Золотой Ручки, представившейся тоже не своим именем, а цветущим лепестком, спившимся из-за интриг конкуренток — вообще, и жестокости этого мира — в частности.

Когда Распи прибыл в стан Белых, Дыбенко уже начали почитать здесь просто-напросто за оракула. Ибо поняли:

— Если не уважать Кали, не то что в ближайшее время расстреляют, а:

— В будущей жизни не возьмет с собой Захграницу. — Что это такое никто не знал, но, как сказал Ленька Пантелеев в обнимку с Никой Ович:

— Вкусно, как торт Тирамису.

— Она сама сказала, — поддержала Леньку Ника, — есть:

— В каждом придорожном бунгало.

— Я люблю мясо, — вмешался Эспи, — и знаете, чтобы это был такой горный орел, прошу прощенья, не орел в данном случае, а горный придорожный бунгало, где всегда жарят только адын стейк, такой вкусный с:

— Немножко крови.

— Да, — подошел к нему поближе Амер-Нази, — много, действительно, не надо, а немножко:

— Всё равно придется.

— Да, чтобы получалось не специально, не с перенапряга, а автоматом. Подошла Кали и сказала:

— Через час наступаем, — и кивнула назад, как будто там было медом намазано: — Он так сказал.

— Наверное, он еще не совсем проснулся, — сказал Распи. И все замерли, вытаращив на него глаза.

— Кто такие? — спросила Кали, и добавила: — Почему не расстреляли?

— Дак мы не знали, что надо, — тявкнул Лева Задов из-за спины Амера. — Но если надо, я сам поведу их к карнизу.

— К какому еще карнизу, что ты плетешь, сукин сын?! — пролаяла Коллонтай. — Ты тех расстрелял? — добавила она.

— Каких Тех? — не понял Амер-Нази.

— Пусть ответит этот контрразведчик. Лева побоялся соврать, как следует, но чуть-чуть все равно приврал:

— Некоторых да, многих — еще нет.

— Почему не наоборот?

— Забыл, прости. Пока обед, ужин, плюнул на них и все.

— Разоткровенничался, идиот, — сказала Кали, но смягчилась и попросила Распи рассказать, откуда он знает, что Дыбенко еще не полностью ожил, а так только:

— Мутит воду во пруду, — в том смысле, что только выполняет приказы Кали. Она, правда, объяснила это просто:

— У нас контактум.

К счастью трубачи уже протрубили тревогу. И заскрипели повозки маркитанток. Они уже не шли за офицерами, а шли вперед, готовить именно — было принято решение — один вот этот уже запатентованный Стейк Коллонтай. Она не могла понять, что лучше:

— Разозлиться, или просто:

— Вот так прославиться, если нигде не везет систематически.

— Ладно. Хорошо. Поведете по эскадрону. Сначала пройдете вперед и затаитесь, а когда мы начнем отступать — ударите им в тыл.

— Всё это прекрасно, всё это хорошо, — сказал Эспи, но разве есть информация, что Полосатые выйдут из-за стен Трои?

— Да.

— Кто сказал? Эспи показал большим сильно изогнутым в обратную сторону пальцем назад, где маячил долговязый Распи.

— Кто он такой, чтобы знать больше меня? — негромко рявкнула Кали. И он произнес свой сакральный пароль: