Альфа Центавра

— А смысл?

— Если я буду офицером меня расстреляют не здесь, а в Царицыне.

— Тем не менее обращаться к вам за советом, как к простому козлу я не могу.

— Хорошо, назначьте подпоручиком.

— Поручиком.

— Тогда могу не пройти фейсконтроль на воротах Трои.

— Не думаю, что вы войдете туда, вас убьют на подступах.

— Все равно: я хочу умереть подпоручиком, как максимум. И знаете почему? У меня, как у Джеймса Кука все равно не хватит воображения на звание выше капитана. И так как я не хочу в этом убеждаться полностью, то лучше останусь в надежде, так как подпоручик выше всех, кто идет в атаку, так сказать: баш на баш.

— Вам бы не дивизией командовать, а диссертации писать.

— Это верно, тогда бы я понял, написав пару-тройку диссертаций, что никто ничего не знает, а значит и я, как Сократ:

— Знаю больше самого себя. А теперь посвящайте. Этот парень, прочитав на привале Дартаньяна Александра Дюма Старшего, подумал, что и над ним, как над Миледи, будут ломать шпагу, в том смысле, что:

— Надо сначала убить прошлое, и только тогда леди станет из проститутки благородной, а простой хозяйственник — рыцарем.

— Даже Вальтер Скотт не додумался бы до такой интерпретации ситуации, в которой Айвенго не смог при всем его единодушном желании жениться на еврейке, ибо не мог, как и Пушкин понять, что ее отец — хозяйственник сможет когда-нибудь стать графом, даже Монте-Кристо. И она из-за этого бросилась вниз с гигантской башни, как голубь мира, но без крыльев.

— Рипит ит, плииз, — ибо я ничего не понял.

— Она поняла, что Айвенго, да, рыцарь, но ненастоящий. Ибо, ибо:

— Не может изменить прошлого. Придя к консенсусу Котовский взял дивизию и пошел на Царицын. Уже полез на стены, когда появился Дроздовский, а с ним — и это уже не парадоксально — Василий. Поняв, что сражаться и в авангарде, и в арьергарде ему не удастся Котовский пошел на решительный штурм. И. И встретился на стене с Еленой Прекрасной.

— Ты что здесь делаешь, собака? — спросила она его дружелюбно. — Полетать вниз хочешь? — и сбросила кстати его длинную лестницу вниз, попросив для этого Леву Задова и Амера-Нази, которых приговорила — пока что заочно — к стоянию в деревянном щите три дня и три ночи, и чтоб не просто так, а:

— Под пулями. — А пока что пусть стоят на стене под этими пулями, которых, впрочем, уже давно ни у кого не было, поэтому победить должны специалисты по холодному оружию, так называемые меченосцы, и-или мудрецы Дзю До. И когда Котовский взял меч Хаттори Ханзо у одного из убитых — да тем не менее и с этим мечом все равно иногда убивали, как убили не только Ахиллеса в ногу, но и других доблестных воинов апокалипсиса — оказалось на удивление ему самому, что:

— Я знаете ли могу удержать его в руках. И вот это:

— В руках, — испугало Елену, ибо она сама могла биться только так, как это делают обычные люди: одной лапой, но знала, что:

— Двумя лучше. Лева Задов хотел сдаться, но случайно оговорился, передавая шпагу Котовскому:

— Но запомни, казак, и я тоже когда-то служил под знаменами герцога Чемберленского. — А сказать хотел:

— Команданте Лавра Корнилова, — в результате Котовский опешил:

— Значит Лева изменил себе по крайней мере три раза: туда-сюда, и обратно, и. И отрубил ему руку. Хотел две, но Лева отдал сапог, в котором по примеру Амер-Нази тоже всегда таскал золото на случай сдачи в плен, хотя Амер совсем для другого, а именно:

— Для побега. У самого Амера отрубил ногу. Мишка Япончик хотел объясниться, что он не предатель, а:

— Уже давно здесь сижу, — но к несчастью не подтвердил своих слов делом: не удержался на месте и побежал.

— Значит, не прав, — и Котовский бросился, точнее, не бросился, а бросил свой японский меч его догонять.

— Догнал?

— Дак, естественно, — меч вонзился в спину, и именно между лопаток, так что травма получилась с жизнь несовместная.

— Хорошо, убей и меня, — сказала Елена, — но я все равно тебя не прощу.

— Если это не объяснение в любви, то что это? — подумал Котовский.

— Видишь ли, дорогая ты уже была с разными, как я уверен, поэтому не могу. Хотел бы, конечно, но не могу, тем более твой дед, где он теперь, за красных воюет или за белых?

— А при чем здесь это?! Тем более, он не дед, а только отец еще.

Ты можешь сделать его дедом.

— Интересненько, как же это я могу заставить его состариться? — очень удивился уже почти командарм.

— Надо только привести меня в интересненькое положение.

— Простите, мэм, но я таким тонким штучкам не обучен.

— Почему?

— Что почему?

— Все почему-то обучены, а вы нет? Никогда в детстве, в ночной деревне не играли сразу со многими в бутылочку?

— Разумеется, играл, но где здесь взять бутылку, я не знаю.

— У меня есть, — и дама вытащила из-под еще дымящих пустых гильз бутылку Хеннесси, два хрустальных фужера — правда, один без ножки почему-то, и предложила выпить на:

— На брудершафт? — улыбнулся будущий командарм. — Я умею. И да, это мне, кажется, не Хеннесси.

— Что это по-вашему?

— Скорее всего, самогон.

— Хорошо, это самогон, где тогда настоящая бутылка?

— Ее разбили, а потом в пустую, оставшуюся после пира, где Фрай бил бутылки на счастье, но разбил не все, а только некоторые, налили самогон, потому что здесь уже давно идет осада, и настоящий Хеннесси остался только во Франции.

— У вас лихо все получается, чуть что, и вы всегда правы.

— Да, убить неправого у меня рука не поднимется. Принцесса помотала головой, как лошадь, которую неблагодарный циркач замучил противоречивыми приказами, и сама разлила вино по стаканам.

— Вам с отбитой ножкой.

— Другого я от вас не ожидал, спасибо. А то бы я постеснялся пить вот так — сразу, а теперь, благодаря вашей услуге, могу выпить, и тут же заняться производством дедушек. Котовский выпил и зашатался.

— К сожалению, сир, вино не отравлено. Поэтому не надо прикидываться.

— Я зашатался не от вина, а от того, что вы назвали меня:

— Сир, — значит я король этого богом забытого города.

— Я сказала это после.

— Королями становятся не от вина, а после этого.

— Этого тем более не было, потому что никогда и не будет.

— Я имел в виду не секс на крепостной стене, а предсказание. Я его сейчас почувствовал, благодаря вам.

— Вы имеете в виду, что думали:

— У всех есть предсказания, а вас ничего. Теперь появилась надежда на счастье. Не получится. Моя мать толи Сонька Золотая Ручка, толи Аги, толи — если это возможно — Ника Ович, а так не бывает у принцесс, по крайней мере, так тщательно скрывается, что никто ничего об этом не знает, отец Батька Махно много раз переходил туда и обратно, поэтому при любой власти, тем более при официальной его будут искать, и не будут только в одном случае: