Алхимик

Из груди ее тянулся дым. Он отчетливо видел, как на ее шерстяной кофте затлело крестообразное дымное пятно. Тлеющая линия протянулась от плеча до плеча, а по вертикали до голой кожи на шее и вниз — до пупка. Дым уплотнялся и рос, затем сквозь него ударило пламя, и она стала похожа на огненный крест ку-клукс-клана, который он видел в книжке с картинками.

— ДААААНННННИИИИЕЕЕЕЛЛЛЛ!

Ее волосы встали дыбом, как копна сухого сена. Пламя как бы вздохнуло, после чего яростно взревело, и вся ее голова превратилась в огненный шар, который издавал дикие крики, стоны и вопли. Огонь дополз до складок ее юбки и до нейлоновых чулок.

Он заставил ее оставаться на месте.

Она стояла на верхней площадке лестницы, раскинув руки, как он и приказал ей, напоминая какую-то чудовищную жертву на алтаре. Сгорая заживо, она испытывала всю эту боль, но была не в силах сдвинуться хоть на дюйм.

Ноздри Дэниела были полны запахами ее горящей одежды, едким дымом крашеного дерева, зловонием расплавленного нейлона и сладковатым запахом ее зажаренной плоти.

Он никогда еще не напрягался с такой силой, чтобы заставлять ее руки оставаться распростертыми, чтобы не позволять ей прожечь лестницу. Он хотел, чтобы она оставалась стоять в этой позе, и мог это сделать — надо было только вспомнить слова, которые были ему сказаны, соблюсти их последовательность и вспомнить, как выплеснуть ту огромную мощь, дарованную ему великим божеством. Сатаной.

Теперь вокруг матери пошли пузырями и затрещали тлеющие обои. От жара над ее головой взорвалась лампочка, осыпав ее крошками стекла. Лицо почернело, вздулось волдырями и стало распадаться кусками, но белки ее глаз еще оставались нетронутыми, и в них стоял молчаливый истошный вопль, с которым она продолжала смотреть на него. По выражению ее глаз Дэниел понимал, что она кричит:

— Кара всемогущего Господа обрушится на тебя за это, Дэниел. Господь да осудит тебя!

Теперь горели ее туфли и тлел ковер под ними. Дым полз по стенам и клубился вокруг нее.

— Осудит меня лишь Сатана, — тихо сказал он, глядя на нее в ответ. — Сатана — мой Властитель и Хозяин, и всегда будет им. Да славится Сатана!

Ветер с ревом пронесся по дому, раздувая пламя, которое с грохотом взорвалось вокруг нее. Горели стены, горел потолок, по лестнице к нему полз адский жар, но он неколебимо стоял на месте, держа в недвижимости ее обугленный и покрытый волдырями торс, как жутковатую имитацию распятия.

С оглушительным треском проломился пол, и она, провалившись в пламя, исчезла из вида. Дом взорвался, и от удара взрывной волны Дэниел спиной вперед пролетел сквозь остатки входной двери и упал в саду.

Он лежал на спине, ошеломленно глядя, как окна чернеют и взрываются, осыпая его стеклом, а в прохладный вечерний воздух высовываются жадные языки пламени.

Начали сбегаться соседи. Дэниел чувствовал, как чьи-то руки осторожно поднимают его и несут. Он слышал, как чей-то озабоченный голос мягко спросил его:

— Ты в порядке, сынок?

Он лишь молча кивнул, глядя, как из каждого проема в доме спиралями тянутся плотные клубы черного дыма, думая о завещании матери, которое она прятала у задней стенки в гардеробе. Часть денег она оставила на цели благотворительности и немного — своей сестре. Но основную часть состояния она передавала церкви. Ему она ничего не оставила.

— Скорая помощь уже в пути, сейчас приедет. Как все это случилось? Ты видел?

Дэниел помотал головой:

— Нет. Я был наверху, когда услышал, как мать вскрикнула. Должно быть, пламя на кухне как-то охватило ее.

— По крайней мере, с тобой все в порядке, — кто-то сказал ему. — Ты смелый парень, у тебя все будет отлично.

Дэниел улыбнулся. Завещание уничтожено, и все достанется ему. До последнего пенни. Он очень тщательно изучил закон. У него в самом деле все будет отлично. Пару недель назад точно такой же дом по соседству был продан за хорошие деньги. За деньги по страховке можно построить совершенно новый дом и продать его еще дороже. Родители, и отец и мать, постоянно приумножали сбережения, делали вклады и оформляли страховки. Да, он получит все деньги, они ему нужны, и он уже продумал планы инвестиций, которые увеличат его капиталы.

95

Вашингтон, 30 апреля 1968 года

Она взяла его за руку. Никогда раньше он не видел ее такой бледной. Ее лицо было таким же белым, как у клоуна в цирке, куда они ходили в его день рождения, — разве что на нем не было и тени улыбки. И лицо было полно напряжения.

— Папа в беде, и мы должны сразу же идти к нему, — сказала она. Голос у нее дрожал и был такой хриплый, словно чьи-то грубые руки выдирали его из горла. Ее длинные черные волосы были зачесаны на одну сторону, и несколько прядей выбивались из прически. Она носила свободную белую блузку, перехваченную на поясе широким ремнем с заклепками. — У него действительно большие неприятности.

— Какие?

Не ослабляя хватки, она протащила его через входную дверь их домика в тихом, уютном пригороде, залитого теплым солнечным светом весеннего дня. Когда она закрывала за ними дверь, то сказала так тихо, что он еле расслышал ее:

— Вальпургиева…

— А что это такое — Вальпу…

— Я знала — что-то произойдет. Я все время твердила об этом твоему отцу. Он должен был слушать меня, тыдолжен слушать меня… порой твоя мама кое в чем разбирается. Согласен?

— Мы должны увидеть этого Вопургиса?

— Мы должны увидеть папу.

Она открыла дверцу потрепанного «плимута» и запихнула его внутрь, затем обошла машину, скользнула за руль и повернула ключ в замке зажигания. Посмотрев на нее, он увидел, что по ее лбу катятся капли пота. Она была испугана чем-то, страшно испугана, и ее страх передался ему — теперь он тоже чего-то боялся.

Двигатель зарычал, прокашлялся и зачастил; сдав назад, она выбралась на тихую дорогу и с силой нажала на педаль газа. Он почувствовал, как ускорение вдавило его в мягкую виниловую спинку сиденья, и, полный смеси возбуждения и страха, смотрел, как ползла по циферблату стрелка спидометра. Обычно мама ездила очень неторопливо, на шоссе она нервничала, но сейчас она гнала машину, как отец, — рука давит клаксон, и в адрес всех встречных и попутных сыпятся проклятия.

— А мы увидим и Вопургиса, и папу?

— Вопургиса? А это кто такой? Послушай, сынок, мы должны увидеть папу, потому что у папы неприятности.

— Какие?

— Серьезные.

— Почему у него серьезные неприятности?

— Потому что он хороший человек и он им не нравится.

— Кому это им?

— Плохим людям.

Он замолчал всего лишь на секунду.

— Каким плохим людям, мам?

— Плохим. Они служат дьяволу. Они — законченное зло.

— Почему они не любят папу?

Теперь перед ними, блокируя дорогу, неторопливо тащился автомобиль с двумя пожилыми пассажирами. Она гневно нажала клаксон и лишь затем ответила:

— Потому что он не делал того, чего они от него хотели.

— То есть?

— Они хотели, чтобы он изменил самому себе.

Он задумался над этими словами, не совсем понимая, что они значат, а затем, когда мать включила стоп-сигнал и машина остановилась, чуть не слетел с сиденья, но вовремя ухватился за край приборной доски.

Он проследил за ее обеспокоенным взглядом, когда мама посмотрела на другую сторону широкого бульвара и направо.