Алхимик

Коннор же был на удивление молчалив.

— Что это за место? — спросила она.

Он обнял ее одной рукой, и Монти почувствовала, что Коннор сделал глубокий вдох.

— Я должен привести тебя туда, — сказал он. — Но поверь, для меня нет иного места в мире, где мне было бы так трудно бывать. — Он легко поцеловал Монти в висок, и от нее не укрылось, что его сотрясает дрожь. — Многие люди, — продолжил он, — подчиняют жизнь какой-то идее, она их ведет. Такая одержимость для них выше всего остального — как для твоего отца его исследования. Понимаешь?

Упоминание об отце снова пронзило ее тревогой. Сглотнув комок в горле, она кивнула.

— Он целеустремленный человек — ты сама мне это говорила. Потому что он одержим идеей — опознать и уничтожить гены рака груди. Я знаю, что значит такая страсть. Каждое утро ты просыпаешься лишь с одной мыслью, а по вечерам ложишься в постель все с той же мыслью. С твоим отцом это произошло потому, что он видел, как умирает твоя мать, и забыть это он никогда не сможет. Вот и я кое-что никогда не смогу забыть — поэтому я и понимаю, как он себя чувствует. Твой отец идет своим путем. А я — своим.

Монти буквально оглушило наступившее молчание. На его лице она увидела тронувшее ее соединение печали и мрачной решимости.

Казалось, что это здание неудержимо наваливается на нее, хотя на самом деле оно было куда дальше, чем думала Монти. Часть пикетчиков продолжала скандировать, другие размахивали лозунгами и звездно-полосатыми флагами или толпились вокруг людей, таскавших на себе щиты. Разноцветные буквы на красном фоне гласили: «СДЕЛАЙТЕ ВИТАМИНЫ И АМИНОКИСЛОТЫ ЛЕГАЛЬНЫМИ!» Были и другие призывы: «ДОЛОЙ УПРАВЛЕНИЕ!»

Монти повернулась к Коннору:

— О какомУправлении идет речь? По контролю за продуктами и лекарствами?

Похоже, он не услышал ее, потому что подхватил сумку, и они пересекли узкую травянистую полоску, отделявшую огромную автостоянку перед зданием от тротуара, прошли мимо изрядно выцветшего объявления «Стоянка только по разрешению». Коннор ускорил шаг, и Монти с трудом держалась рядом с ним.

— Сколько людей из тех, с кем мы общались, сейчас уже мертвы, Монти? Джейк Силс, Зандра Уоллертон, Уолтер Хоггин, доктор Корбин, Чарли Роули; мы пока многого не знаем о Роули. Уоллертон попыталась пересечь пути перед поездом, Корбину упал на голову металлический крюк, Силс вылил на себя кислоту, у Хоггина случился инфаркт. Глядя со стороны — это абсолютно случайные непредвиденные трагедии, и все абсолютно разные. Но когда сопоставляешь их, пытаешься окинуть единым взглядом, картина совершенно меняется. Так?

— Да.

— Но в обычной жизни нет такой силы, которая могла бы заставить мужчину облить себя кислотой, женщину — выехать на переезд перед приближающимся поездом и которая могла бы точно уронить крюк на голову человеку.

Они подошли к массивному синему щиту, стоящему у клумбы. Он сообщал, что здесь располагается «МИНИСТЕРСТВО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ И СОЦИАЛЬНЫХ СЛУЖБ США». Над ним вяло висел флаг. Они остановились у подножия здания. Коннор поставил сумку и задрал голову, чтобы посмотреть на самые верхние этажи.

Монти тоже устремила свой взгляд туда, вдоль стены непрозрачного коричневого стекла, которая высилась в небе и в которой отражались перистые облака. Внезапно вокруг воцарилась жутковатая тишина, словно сверху на них смотрели тысячи глаз. Не доносилось ни шума уличного движения, ни порывов ветра, только редкое чириканье одинокой птицы, но и оно прекратилось.

Коннор поднял руку и ткнул указательным пальцем куда-то наверх.

— Ты спрашивала о моем отце, и я никогда о нем не распространялся. Так?

Она настороженно посмотрела на него:

— Да, ты о нем не рассказывал.

— В этом здании расположено учреждение, которое лицензирует все фармацевтические препараты в Соединенных Штатах. Управление по контролю за продуктами питания и лекарствами.

Она кивнула. Но интонация, с которой он говорил, испугала ее, словно рядом с ней сейчас стоял не Коннор, а какой-то совершенно незнакомый человек.

— Мой отец работал на одиннадцатом этаже. Видишь вон то окно, присмотрись. — Он показал на башнеобразную стену дымчатых стеклянных квадратов у них над головой, и у нее закружилась голова, словно башня двинулась по небу, готовая рухнуть на них. — Мать еще ребенком привела меня сюда, — тихо сказал он. — «Вот это папино окно, — сказала она мне. — Вон там и работает твой папа».

Прежде чем продолжить, он несколько секунд помолчал.

— Я любил папу. Он был большим и симпатичным человеком… и, думаю, очень спокойным. До глубины души. Мы с ним порой отправлялись в долгие прогулки. Я так и вижу его, как он молча идет по тропе и думает о чем-то своем. — Коннор закусил губу. — Он всегда носил рубашки с галстуками, даже когда мы с ним играли. Придерживался старомодных ценностей. Одна из них была в том, что он безоговорочно верил в разницу между истиной и ложью.

Коннор снова успокоился.

— Он работал здесь экспертом и отвечал за выдачу лицензий компании «Бендикс Шер». Потом уже мать рассказывала мне, как компания давила на него, делала разные заманчивые предложения, но отец был непреклонен, и они окончательно взбеленились… Они хотели получить патент на лекарство, но отец не был уверен, что компания провела все испытания. Он не был уверен, что оно безопасно, и заблокировал его патентование. Препарат содержал почти такие же компоненты, как и другое лекарство, которое привело к тому, что более пяти тысяч детей появились на свет с ужасными уродствами. Оно называлось талидомид.

— Боже мой, — прошептала она.

— Когда мне было восемь лет, — продолжил Коннор, — мать усадила меня в машину и сказала, что мы должны немедленно ехать к папе, потому что он в большой беде. Она гнала как сумасшедшая и бросила машину там, где мы сейчас стоим… помню, что это был старый белый «плимут». — Его голос окреп, и он перевел дыхание, после чего снова посмотрел наверх. — Он упал из этого окна, из окна одиннадцатого этажа. Мне казалось, что я смотрю на полет птицы. Так мне сначала показалось — летела крупная птица. Затем она ударилась о землю, голова откинулась, и я увидел, что это был мой отец. На лице у него было выражение, которое я никогда не забуду. Ни одно человеческое существо не могло бы его забыть.

Загадки, связанные с Коннором, которые так мучили Монти, внезапно разрешились, казалось, на душе стало легче, но она была потрясена. Какое горе, какая печаль…

— Мы поднялись в его кабинет. То, что мы там увидели… в это было невозможно поверить. Словно пронесся ураган: все лампы были разбиты, повсюду валялись бумаги… именно повсюду. Стены были в брызгах, часы висели на проводочке. И тем не менее никто ничего не услышал. — Теперь он обращался к Монти. — Мы с тобой знаем, что есть вещи, которые не могут произойти… и тем не менее они происходят. Ты их видела своими глазами.