Алиса в стране Оплеух

Глас Божий из облака – впечатляет, но не заменит урок французского языка, а каждая благовоспитанная девица по-французски должна изъясняться с галантными шевалье и виконтами – так мужик учится браниться с торговками. – Графиня Алиса без интереса рассматривала мрачное подземелье: то тут, то там на цепях болтаются оборванцы с пустыми глазницами, а на щеках – татуировки с изображением главы гильдии Московских купцов.

Из тёмных ниш на графиню Алису дышало, сопело, и поэтому благовоспитанная графиня – чтобы не уронить честь и достоинство – проходила мимо, не тыкала пальчиком в тугую черноту, похожую на ожившего батрака.

Чёрный афровсадник в чёрном на чёрном коне проскакал мимо, воротился (графиня Алиса отшатнулась в сильнейшем испуге, чёрту бы больше обрадовалась, чем этому всаднику), с паталогической брезгливостью лесника на лице оглядел девушку, хлестнул плёткой семихвосткой — имени Карабаса Барабаса — по спине и умчался с воем, проклинал узкие проходы и низкие своды – каждый раз стукался головой о камни, умирал и воскресал, как овощ.

Графиня корчилась на камнях, поливала древние плиты слезами и кровью, даже не удивлялась, что её бьют Кролики и всадники Апокалипсиса:

— Заслужила я кару, наверно, за ненадлежащее приличное поведение в Институте Благородных Девиц! – графиня Алиса чувствовала, как праздничным воздушным шаром набухает от крови платье на спине – плётка содрала кожу. – Если я сейчас в пыли нарисую потрет Государя Императора, то простятся ли мне грехи и незнание латыни – исчезнут ли раны кровавые и дурная бляха под глазом, имя которой – Скорбь? – графиня Алиса поцеловала себе левую ручку, затем – правую, представила, что галантный кавалер ручки целует – засмеялась легко, но с болью в голове и спине – так смеются рабы на хлопковых плантациях в Узбекистане.

С кряхтением поднялась, пошла в тоннель и наткнулась – чуть не выругалась непристойно от боли и неожиданности, но сдержала себя, оттого, что благовоспитанная козочка – на мраморный столик с запотевшим графином, рюмкой и солёным огурцом – меню ресторана «Максим».

В рюмке на дне лежал крохотный золотой ключик – видна проба девятьсот девяносто девятая, как на зубах дракона.

В районе печени возникло желание попробовать водки – напиток пролетариата, но графиня Алиса тут же упрятала желание вниз, покраснела – не видел ли кто изменение выражения лица с отрицательного на положительное? не прочитал ли по лицу о порочном желании выпить водки?

— Тщеславная я, высокомерная, словно белка на кедре, – графиня Алиса топнула изящной золотой ножкой, обворожительно выгнула спинку (без излишеств, но с эстетическим благородством – турки удивились бы). – Ключик, наверняка, от сердца феодала или другого благородного, который не пощадит себя ради любви… АХ!..

Полноте, душечка, о спасении нужно думать, об экзаменах по эстетике, а не о рыцарях с изумленными очами напуганных цыплят.

Графиня Алиса приметила под столом сейф – замочная скважина в форме сердечка; ключик подошёл, дверца мягко отворилась, словно её мёдом смазали на Масленицу!

Из сейфа выскочил человечек – не человечек, гном – не гном; с безобразным огромным носом-баклажаном, коротконогий, кривой, словно отчаяние бедняка; в коротких зеленых штанишках, в чёрных солдатских кирзовых сапогах, в королевской накидке и с горшком для цветов на голове – так постовой полицейский наряжается ко Дню Полиции.

— Извольте, сударыня, не утешайте меня, не глумитесь над добром, иначе добро отпечатается на вашем белом – местами – личике, и окажется неприличным словом «Лихоимство»! – безобразный карлик ущипнул графиню Алису за коленку – девушка после побоев Белого Кролика и плётки всадника Апокалипсиса приняла боль героически – не надлежит благородной девице явно выказывать свои чувства – не на брачном пиру. – Фанфарон я, а сам не знаю, что означаю.

Если всё в Мире уходящее – то и одежда моя не имеет смысла – хоть в лифчики с ног до головы облачусь – нет смысла, даже с губы не капает, потому что без цели в жизни, как у птеродактиля.

Ищем себя, гонимся за Розовой Птицей Счастья – думаем, что она – Мечта, а Птица Счастья на голову нагадит, зальёт глаза гуано – и свисти, поминай, как звали Счастье – беспорточность.

В канаву себя не закопаю живьём, но с камнем на шею в могильную яму – пожалуйте: оттого, что без баб, без смысла, без денег – зачем живу, для какой великой цели кислород чужой потребляю, а он жирным гасконцам понадобился бы на смертном одре. – Карлик зашел под юбку графини Алисы – девушка, потому что морально устойчивая – целомудренно не обращала внимания на марш уродца, делала вид, что не слышит его замогильный голос между своих ног.

Карлик воспользовался невидимостью – с силой укусил графиню Алису за правую лодыжку, словно сто индийских кобр впрыснули яд:

— В стране оплеух не мечтай выжить, Белоснежка!

ГА-ГА-ГА-ГААА! – адский хриплый хохот карлика всколыхнул – парусником в ураган – графиню Алису.

Девушка от неожиданности присела: под неспелыми ягодицами хрустнуло – будто диван продавился, завопило и смолкло – оставило гнусную липкую тишину подмосковного вечера в Мытищах.

Графиня Алиса бальным шагом – не оглядываясь на распростёртое нечто, бывшее ранее карликом — направилась к золотой двери с номером сорок семь, как на трамвае от точки А до точки Бе (овчарня).

На дверь прибит холст с нарисованным очагом, под холстом – замочная скважина – аккурат под золотой ключик – спасение бедных, тихих девиц.

Графиня Алиса побранила себя за недопонимание, вернулась – старательно не смотрела в сторону, где лежало оставшееся от карлика напоминание о бренности Бытия, – вытащила из дверцы сейфа золотой ключик, укорила себя, но не так, как ругается штопанный плюшевый мишка:

— Двойная жизнь – не по мне, хлопотно, без удовольствия, а, если и встречу благоразумного домового, то взгляд у него – тусклый наверняка, словно погасший светлячок.

Ни к чему мне домовой с катарактой, не личность он, которая вырабатывается в коллективе эстетов.

Золотой ключик – не золотые руки, а у моей матушки руки золотые были, да отсохли по проклятию ведьмы, что увела батюшку, благородный ишак он, а не отец мне.

Я – не духовная красота, и мне нет надобности возвышаться за счёт освобождения от физического – не каждая змея сбрасывает шкурку. – Алиса целомудренно поклонилась сама себе, выпрямила спину – положено, чтобы благородная девица, даже, если видимо одна (а за девицей незримо подглядывают тысячи очей), опускалась до крестьянской простоты.

Она провернула ключик в замочной скважине под нарисованным очагом, открыла дверку и смело вошла – как в легенду о Тиле Уленшпигеле.

ТРААААААХ!

Ударилась головой о низкий потолок, упала на нежные ягодицы и увидела в конце коридора сцену — настолько замызганную, что слёзы заупокойные выступили на безгрешных очах.

На сцене деревянный мальчик, растрескавшийся – полено-чурка, с длинным носом, с носком на голове и с морковкой в руках нудно втолковывал голубоволосой толстой женщине что-то неприятное; жёлтое лицо женщины покрыто пятнами: то ли сибирская язва, то ли аллергия на слова полена.