Алиса в стране Оплеух

«Дяденька мохнатый, наверно, кавказец потому что – голенький по кладбищу бегаете, холодно вам, как пингвину в холодильнике «Бирюса»! – голосок тоненький, от него у меня кости лопались бамбуковыми палочками под ногами слона. – Заблудилась я, заплутала, а ведь к бабушке шла с добрыми намерениями, выпивку и угощение несла – прискорбный факт для молодой девицы, но для старушки — утешение, как и уринотерапия.

Села бы на самодельный реактивный снаряд, долетела бы до бабушки, но опасаюсь, что пороховые газы испортят мне юбочку, а маменька рассерчает, потому что мы – малоимущие, и сестричка у меня с ограниченными возможностями паралимпийки.

Отведите меня домой, к свету!» – сказала и за лапу меня осторожно взяла, будто жеребёнок губами с гроба сахар слизывает.

Мне от этой осторожности – адская боль — зашипела кожа, лапа обуглилась, дым идёт зловонный, потому что девочка – безгреховная, нецелованная, чистая, морально-устойчивая, как Пизанская башня.

С воплями и стенаниями я бросился прочь от девочки, проклинал её, мечтал, чтобы вурдалаки её сожрали с корзинкой и реактивным снарядом; только одну шалость за всю жизнь Красная Шапочка сделала – понюхала пирожки, что предназначаются для бабули – старой развратницы, которой уже уготован котёл с пшеничным кипящим маслом в аду.

Упрекал я себя за то, что возомнил выдающейся личностью, до склепа праведника кое-как доковылял – копыта чуть не обломал о венки, но сдюжил, потому что Цель у меня – узнать о Цели Жизни.

С трудом в склеп протиснулся, выталкивало меня, словно дирижабль из океана.

Подозреваю, что и не прошёл бы, если бы безгрешная девочка не дотронулась до меня, печать свою благочестивую – тьфу – поставила.

Праведник Симеон лежит отрешённый, прямыми тропками всю жизнь шёл мимо сенсаций и неразумных поступков, простой и в то же время – Великий в своей простоте, недоступный уже для некромантов и чертей – так недоступен виноград для коротконогой лисы.

Скорбел я, что не оживлю праведника, и не узнаю от него Цель Жизни чёрта; даже на пол упал возле каменного ложа Симеона, хвостом по мрамору бил, метёлкой полировал – да никому не нужен полированный каменный гроб – не индульгенция он, не суровая обстановка для чистописания.

На полу звякнуло, я поднял затейливое колечко железное, но с выбитой пробой девятьсот двадцать пятая – китайская подделка под серебро; на кольце – череп и кости – бальзам мне на душу, наверно, кто-то из паломников в давке обронил, надеялся на безболезненное напряжение мышц живота при запоре.

Колечко я припрятал – в аду продам, и пополз — с печалью и глубокой внутренней неудовлетворенностью – к выходу, но почувствовал спиной жар, будто на меня птица Феникс присела, мигрирующая, подобно иранцам.

Оглянулся, а из мёртвой руки праведника Симеона пергамент выпал, явно для меня; праведники тем и сильны, что даже отношения с нечистой силой их не пятнают, не покрывают ржавчиной позора и унижений.

Я пергамент выхватил – сердце стучит неровно, волнуюсь, верю, что покормят знания из пергамента, дадут мне ответ на вопрос «Для чего черти живут?»

Развернул – лапы дрожат, да и покалечены Красной Шапочкой, словно в кузне Вакулы, читаю:

«Чёрту – искушение»! – два слова, но мудрости в них больше, чем в материнском подвиге крольчихи.

Не догадываюсь – Цель ли моей жизни — искушение, или праведник Симеон намекал на другое – на длинные волосы рыцаря в башне из слоновой кости, но после записки меня потянуло, будто пружина растянута, и возвращает в точку ноль.

Поддался я чувству, расслабился – так расслабляется самурай в отхожем месте.

Понесло меня через время и расстояние, через горы и морды, богатыря с Черномором видел, мимо пролетел, да не ухватился за богатыря, заробел.

Богатырь, хоть и грешен – Принцессы, пиры с фиолетовым крепким, невоздержанность в словах и поступках, но – на то он и богатырь – не берёт его даже нечистая сила, одаренная, с техническими новинками Гонконгского производства.

Сюда прилетел, в зеркало, и понял — ИСКУШЕНИЕ – вы, графиня Алиса!

С вашим телом, с вашими достоинствами внештатной балерины Галактического Союза многих искусите, даже себе оставите бочку искушения, прирожденная любительница остроумных грудей, генерал в области обольщения.

ПоднимИте, несравненная брюнетка, ногу выше головы – каждая балерина умеет, приучена поднимать ногу, а для балерины поднятая выше головы нога и танцы на столе среди бутылок – хлеб!

Графиня Алиса послушала чёрта, не удивилась, убеждала себя, что проверяет возможности нового организма – так прачка щелкает рычажками новой стиральной машины.

Подняла ногу выше головы, повернулась боком, заметила, что отражение в зеркале ногу не подняло, не поворачивается, живёт своей жизнью закулисной графини Алисы, чистой, но до боли родной, оттого, что — вторая половинка.

— Изумительно, пять баллов по шкале засахарившегося мёда! – чёрт икнул, подпрыгнул мелким бесом, но затем закручинился, словно подрезанный в драке полковник. — Когда-нибудь я с горечью бетономешальщика вспомню печальный факт, что не узнал – Цель ли Жизни чёрта – искушение, но ваши два настроения – уважение к глазам чёрта, так колышутся, что нет силы не дотронуться, разлюбезнейшая сторонница методов Солохи. – Чёрт высунул из зеркала лапу (со следами пятерни Красной Шапочки), ухватил графиню Алису за левую грудь, будто взял расписку в благочинности, захохотал открыто и вольно – шляхтич в селе Сорочаны.

Графиня Алиса прислушалась к ряду эмоций в теле, облачно вздохнула, похвалила грудь за отзывчивость, а затем со смертельной обидой раненой лебедушки вскрикнула:

— Мерзавец! Сэр чёрт, вы не монах!

Ты не за грудь меня ухватил, похотник с блудливыми очами, а мировоззрение моё колышешь, нарушаешь целостность мышления, оскорбляешь, оттого, что не Принц на Белом Коне и не сулишь мне горы золотые!

Вспомнишь своё рукоблудство, назовёшь себя порочным безумцем, да поздно будет – везде опаздываешь, надругатель над нравственностью! – графиня Алиса закипела Тульским самоваром, бросила кулак в зеркало – ожгло кожу, но кулак провалился, как в ледяную воду, ухватила чёрта за рыло, дёрнула на себя с надеждой – так Емеля тянет из проруби щуку.

Рыло скользкое, угря напоминает, но свиной пятачок не дал руке соскользнуть; рука – не клоунесса под куполом цирка на шесте.

Графиня Алиса выдернула чёрта из Зазеркалья, охнула, не решилась воспользоваться случаем – истребить лукавого.

Чёрт увеличивался на дрожжах, рос, расширялся, матерел – за мгновение превратился из маленькой птички в гориллу, не меньше двухсот африканских бедных килограммов.

Жёлтые клыки оскалены, с рыла стекает зеленое зловонное, свиные уши торчком, ноги – кривые, но мощные, как у нефтяника украинца.