Алиса
Шрифт:
Когда я путано бормотал слова благодарности, мои губы предательски дрожали.
– За что? За то, что нашли дурака? Думаете, мне это приятно?
– За то, что вы спасли жизнь моей дочери.
– Бросьте, Кэмбер! Пора вам становиться мужчиной. Это будет вашей первой проверкой.
– Позвольте мне хоть заплатить вам!
– спохватился я.
– Вали отсюда, молокосос, пока я не передумал! И ещё учти, Кэмбер когда хочешь кого-то подкупить, не предлагай полсотни баксов! Впредь приходи с нормальными деньгами.
* * *
Я отошел по причалу на дюжину футов,
– Кэмбер!
Я обернулся.
– Еще кое-что, Кэмбер. Сегодня ночью...
– Да, сэр?
– Сегодня ночью позабудь про свою интеллигентность. Хватит причитать над своими обидами. Разозлись, Кэмбер! Покажи им, где раки зимуют!
Я кивнул и зашагал прочь.
9. Шлакман
Алиса встречала меня, стоя у окна. Дождавшись, пока я припарковал машину у входа, она открыла дверь и - порывисто бросилась мне на грудь.
– О, Джонни, как я тебя заждалась. Мне показалось, что прошла целая вечность. Почему ты так задержался?
Я поцеловал её и мы ещё немного постояли, тесно прижавшись друг к другу. Я пообещал, что непременно обо всем расскажу. Чуть позже.
– Но тебе хотя бы удалось взять лодку?
– Да, - кивнул я.
– Лодку я взял.
– Слава Богу. Знаешь, Джонни, мы ведь с тобой ещё ничего не ели.
– Я совсем не голоден. Да и потом у меня сейчас кусок в горло не полезет.
– Я открыла банку сардин с помидорами. Съешь хоть что-нибудь, Джонни.
– Нет-нет, я не могу. Звонил кто-нибудь? Я имею в виду...
– Нет, - помотала головой Алиса.
– Было всего три звонка. Но не от них. Странно все-таки устроены люди: они каким-то образом пронюхали, что у нас что-то неладно. Снова звонила Дженни Харрис, за ней - Фрида Гудман и наконец - Дейв Хадсон.
Я насторожился.
Уже на полпути в кухню Алиса обернулась и сказала:
– Он был очень встревожен, Джонни.
На кухонном столе уже были расставлены тарелки и кое-какая нехитрая снедь. Пахло свежесваренным кофе.
– Сядь, - сказал я.
– Выпей хотя бы кофе. А что встревожило Дейва? Надеюсь - не мой чек?
– Нет, Джонни - не чек.
Тогда я рассказал ей про спортивные пистолеты. Алиса выслушала и вздохнула.
– Бедный Джонни.
– Я не нуждаюсь в том, чтобы меня жалели, - раздраженно выпалил я.
– А что бы ты сделал с этим пистолетом?
– Сам не знаю. Я ведь никогда ещё ни на кого не злился по-настоящему. Что бы со мной ни случалось, я всегда винил в самого себя. Занятно вышло, когда я впервые увидел этого Маллигена, владельца лодочной станции - ну ты знаешь, да? Так вот, раньше я бы сказал себе: "это смутьян - держись от него подальше". Я ведь всегда страшился таких людей и сторонился их, как чумы. Так вот, этот Маллиген в качестве напутствия пожелал мне, чтобы я разозлился. Всю обратную дорогу я размышлял над его словами. Ты понимаешь, что я имею в виду, Алиса?
Чуть помолчав, она ответила:
– Кажется, понимаю, Джонни. Но, с другой стороны, все это случилось уже после того, как ты пытался купить пистолет у Дейва.
– Да, это верно. Я был тогда сам не свой.
– Джонни, зачем тебе сдался этот пистолет?
Нас ведь уже не изменишь. Что бы ни случилось с Полли, мы с тобой останемся прежними. Или ты считаешь, что ты способен прицелиться и хладнокровно выстрелить в живого человека?Я взвесил её слова, прежде чем ответил:
– Нет, не могу.
– Я рада, - кивнула Алиса.
– Что от меня мало толку в такой передряге? Что я вообще ни на что не годен?
– Что ты такой, какой есть.
Тогда я выложил ей все про Ленни и про красный "мерседес". Не утаив ни слова. Выслушав мою исповедь, Алиса, должно быть, с минуту, а то и две, молчала. То, о чем она потом спросила, неприятно меня поразило. Алиса пожелала знать, какие чувства я питаю к Ленни Монтес.
– Никаких. Абсолютно никаких.
– Ты ведь мог силой затащить её в полицию, - медленно произнесла Алиса.
– Мисс Климентайн хорошо разглядела её, когда она приезжала за Полли. Неужели это не пришло тебе в голову, Джонни? Или - пришло?
– Нет.
Никогда прежде мне не приходилось видеть на лице Алисы такого выражения - ужаса, перемешанного с презрением.
– Клянусь тебе - я этого просто не сообразил. Ей-богу, Алиса, я даже не подумал, что мисс Климентайн может опознать Ленни.
– Неужели, Джонни?
Слезы отчаяния, гнева и безнадежности навернулись мне на глаза.
– Нет, нет и ещё раз - нет! Что я, по-твоему - совсем чудовище?
– О, Джонни, я больше не знаю, что и думать.
– Как бы я ни поступил, - попытался оправдаться я, - ведь Полли все равно осталась бы у них.
– Джонни, Джонни, неужели ты не понимаешь - но ведь она-то оказалась бы у нас в руках! Твоя стерва! У нас наконец была бы козырная карта, с которой мы могли бы обратиться в полицию и покончить с этой шайкой.
– Что ты пытаешься этим сказать?
– выкрикнул я.
– Что я собственноручно подписал смертный приговор нашей дочери? Ты к этому клонишь?
– Нет, Джонни, я этого не говорила.
– Ты совсем безжалостная, Алиса.
– Ты сам не хочешь, чтобы тебя жалели.
* * *
Мы молча сидели в гостиной, следя за бегом часов и ведя собственный мучительный отсчет времени. Мы просидели так около двадцати минут, но это были самые томительные и страшные минуты в моей жизни. Ничто не могло сравниться с безудержным и агонизирующим отчаянием, которое охватило меня в те минуты. Только что состоялся суд, признавший меня виновным в преступной небрежности. Приговор - убийство собственной дочери - я вынес себе сам. Поставьте себя на мое месте - и вы поймете, каково было мое состояние в эти двадцать минут.
Алиса это прекрасно понимала. Она не пыталась хоть как-то ослабить мое бремя - это было бы бесполезно, - но через двадцать минут вдруг нарушила молчание и произнесла, как бы между прочим:
– Знаешь, Джонни, пока тебя не было, я все время ломала голову над загадкой исчезновения ключа...
Я промолчал, а она продолжила:
– И, мне кажется, я поняла, кто его взял.
– Ты это поняла?
– Думаю, что да. Точно я не уверена. Но, чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь в своей правоте.