Алла в Стране ЧБ

— Значит, как договорились? — спросил доктор. — Нисколько не сомневаюсь, но спрашиваю на всякий случай.

— Конечно, — ответила девочка. — Можете быть уверены, я никуда не денусь.

Но сама она не была в этом уверена. Необъяснимое предчувствие подсказывало, что скоро ей придется расстаться со всем тем, что ее окружает. Впрочем, Алла сама этого желала. Во что бы то ни стало, ей необходимо найти Борьку. И существовало только одно место, где нужно его было искать — таинственная Страна ЧБ. В которой прежде, много-много лет назад, исчез мальчик Алеша.

Глава 6

В которой Алла попадает в дом, где когда-то жил пропавший мальчик Алеша.

Василий Иванович отвел ее в просторное помещение.

— Вот и палата. Хотя палатой это назвать сложно.

Алла оглядела огромный зал, заставленный кроватями, на которых лежали больные. Сразу стало ясно, что он только недавно принял пациентов, а когда-то служил для чего-то совсем другого, о чем напоминали сдвинутые в угол столы, шкафы и даже какие-то механизмы. Часть разбитых окон были заложены матрацами и одеялами, чтобы не было сквозняка, и только некоторые, обклеенные слоем пленки, пропускали внутрь дневной свет.

Больных здесь было много. У кого рука забинтована, у кого нога, голова, или даже больше половины тела. Алла узнавала некоторых людей. И раньше эти мужчины и женщины, постоянно встречались ей на улице — обычные прохожие, которых даже в маленьком городке почти не замечаешь, и с которыми она теперь здоровалась, как со своими старыми знакомыми. Впрочем, не все обращали на нее внимание, некоторые отрешенно бродили меж рядами кроватей или, глядя в потолок, лежали в своих постелях, как будто вообще ничего не понимая: для чего и почему здесь оказались. Алла заметила, что были здесь и маленькие дети, среди которых она почему-то искала взглядом Борьку, хотя точно знала, что его здесь нет.

Василий Иванович подвел Аллу к свободной кровати.

— Вот тебе место! Лежи, отдыхай. Только, чур, наш уговор! К кому нужно, я тебя сам отведу, как обещал. Ближе к вечеру.

— Помню. Будьте уверены.

Но лежать Алле не хотелось. И она охотна приняла участие в помощи больным. Кому-то дать попить, подбить подушку, чтобы удобно было лежать, почитать газету или книгу. Вроде бы появилась мобильная связь, и было много желающих подзарядить свои телефоны — возникла целая очередь, потому что зарядников было гораздо меньше, чем людей, и Алле очень хотелось зарядить свой смартфончик и позвонить папе, но она терпеливо ждала, когда это сделают другие. А еще она помогала разносить еду, которую готовили в развернутой на улице походной кухне. Работы было много, и девочка не заметила, как промелькнул день. А к вечеру пришел отец. Он даже обрадовался, что Алла устроена при таком важном деле. Сам он почти не спал за все это время, и сильно осунувшееся лицо его при виде дочери немного просветлилось.

— Как ты здесь?

— Я в порядке, папа.

— Нигде не могут Борьку найти, — сказал он убитым голосом. — Везде обыскались, где только можно было...

Он обнимал Аллу, долго не желая отпускать дочку. Ей снова хотелось плакать — никто не верил в ее историю. Даже папа. Не стоило и думать о том, чтобы попытаться убедить его, куда в действительности делся Борька.

— Я пойду, — на прощание он поцеловал дочь.

Алла с тяжелым сердцем проводила его до порога палаты. Очень хотелось побежать за ним. Но сердце, хоть на нем и висел груз, убеждало остаться. Тем более что она обещала Василию Ивановичу никуда не уходить.

С наступлением вечера Василий Иванович, как обещал, организовал для Аллы встречу со своими немногими остававшимися в городе друзьями детства. Алла догадывалась, что прежде ему, наверное, пришлось долго объяснять каждому, чего «эта девочка» хочет. Вероятно, поэтому взрослые вели себя осторожно — как с больной, которая немного «не в себе». Возможно, даже Василий Иванович намекнул им, что разговор с ними поможет ей перебороть психическую травму, полученную после пережитой беды, а теперь усиленную с пропажей брата.

Как бы там ни было, взрослые пришли по его просьбе и готовы были ответить на любой вопрос Аллы, а ей только это и требовалось.

Вместе с Василием Ивановичем она вошла в комнату, где их уже поджидали. Помимо школьного завхоза Александра Павловича Филатова, она узнала продавца из газетного киоска Владимира Савельевича Кожина, у которого регулярно покупала детские журналы. Был здесь человек в полицейской форме, который представился Григорием Сергеевичем Остапенко, форма придавала ему строгость, но взгляд его был добрым. Он поздоровался с Аллой, как со взрослой, пожав руку. С ними была еще женщина, даже скорее бабушка, в которой девочка признала кассиршу из магазина через дорогу от их дома, — ее звали Верой Никитичной Голкиной. Все они были в пожилом возрасте, и даже не верилось, что эти люди когда-то были детьми и учились в школе.

Уже зашло солнце, и на стенах комнаты дрожали тревожные тени от фигур шести людей — пять взрослых и одна маленькая. Их создавал огонь, свет которого пробивался сквозь щели в дверце маленькой железной печи, что стояла возле окна с выведенной наружу трубой — из-за отсутствующих стекол приходилось отапливать помещения по старинке. Несмотря на последние дни мая, ночи были на удивление холодными. И без перерыва дул ветер.

— Значит так, друзья, — сказал Василий Иванович. — Алла будет задавать вопросы, а вы отвечать. Задача ясна?

Каждый кивнул, жалостливо глядя на Аллу. Но она не нуждалась в сочувствии. Поэтому поспешила сразу перейти к делу.

— Василий Иванович рассказал мне о пропавшем мальчике Алеше, про которого придумали историю с неисправным телевизором. Мне нужно, чтобы вы рассказали о нем больше. Кто-нибудь из вас знал его лучше других?

— Все знали, — первой начала Голкина. — Это было... Почти сорок лет назад, — вспомнила она, — а я как сейчас помню тот день, когда Алешка последний раз пришел в школу. Он учился в нашем классе, а жили мы раньше на одной улице. Алешка был общительным мальчиком. Друзей у него всегда водилось множество, но однажды его будто подменили, и он стал очень редко выходить гулять. Только в школу и домой — вот и вся прогулка. Учиться начал плохо, все время витал в облаках, как говорили учителя.

— Он любил рисовать? — спросила Алла.

Вера Никитична улыбнулась.

— Да, рисовал он много. Даже на уроках. Его за это ругали.

— А кого он рисовал?

Голкина задумалась, но точно не могла вспомнить.

— Я видел однажды! — сказал Григорий Остапенко. — Я видел, как математичка показывала листки Алешкиной матери, когда ее вызвали в школу. Мятые листки — училка увидела, что Алешка, вместо того, чтобы решать уравнения, рисует прямо в тетради, и рассердилась. Забрала у него листочки, а он не хотел отдавать, но все же отняла, скомкала, чуть не порвала. А потом показывала Алешкиной матери. И жаловалась, что последнее время он черной пастой пользуется, вместо синей или фиолетовой, как положено.

— А что там было нарисовано, на листочках?

— Человечки какие-то...

— Человечки?!.. Круглоголовые, с очень большими ушами? — спрашивая, Алла одновременно подсказывала, надеясь, что неизвестный ей мальчик Алеша лучше, чем она, обладал талантом переносить действительность на бумагу. И человечки должны были получиться именно такими, какими должны быть.

— Да, круглоголовые, — вспомнил и удивленно согласился Остапенко.

— С такими большими ушами, что кажется, будто они им мешают. И лысенькие. И пятна по лицам, как будто кляксы!