Альманах Таро
Шрифт:
Можно сказать, что в идее бессознательного Бога, Бога, порождающего «порочное и святое», мы видим новый тип религиозности, который объединяет нонконформистскую духовность. Карл Юнг, Алистер Кроули, Герман Гессе, Мигель Серрано и многие другие оказываются выразителями этой парадигмы, суть которой – в исключительном статусе человека, который оказывается «близнецом братом» и «спасителем» Бога от его же бессознательности.
Здесь, уже начиная с аркана Маг, мы наблюдаем принципиальный парадигмальный разрыв между тем амбивалентным Единым, которое имеет место быть и чье слово есть Абраксас, и коллективным антропоморфным образом доброго Бога. Для инфантильного существа очень важно верить в доброго Бога, который становится кем-то вроде доброго, но иногда наказывающего отца. Все проблемы высокой мистики – в этом досадном смешении архетипа Бога и образа
Но как осуществить это? Ответ очевиден уже из названия аркана – посредством магии. Магии как науки и искусства совершать изменения в своей природе посредством метафоры. Первый аркан называется Магом, и здесь мы должны поставить вопрос – что же такое магия и кто есть маг в человеческом мире, маг, становящийся соработником Бога?
Обратимся к самым древним изображениям Мага на самых ранних колодах – Таро Висконти Сфорца и Марсельское Таро. Именно эти колоды, с очень незначительными вариациями, имели хождение в Европе в течение почти четырех веков, пока новые интерпретации Папюса не вдохновили художников и магов на грандиозное переосмысление символики Таро.
Маг изображен перед столиком, на котором лежит небольшой ножик, шарики, стоит несколько стаканов или наперстков. Первая ассоциация, которая приходит в голову при рассмотрении этих изображений, это известная игра в наперстки, заманивая в которую, мошенники раздевали доверчивых простаков до нитки.
Какой разительный контраст между этим «Магом», которого возможно было бы более точно назвать фокусником, и хорошо известным Магом из Таро Райдера Уэйта! Стол чудесным образом преобразован в алтарь, наперстки – в Чашу, шарики – в Пентакль, а ножик «вырос» до благородного Меча. Да и в лице самого Мага что-то неуловимо изменилось, словно перед нами святой, у которого даже появился свой нимб в форме лемнискаты, т. е. перевернутой восьмерки, символизирующей бесконечность.
В некоторых последующих колодах образ еще более изменился, и Маг превратился в Древнего старца, убеленного сединами. Ну ни дать ни взять Гэндальф. Романтично, но несколько пресновато.
Итак, Таро дает нам два заведомо противоположных образа Мага. С одной стороны, это «Маг-фокусник-мошенник», с другой «Маг-мастер-просветленный». Мы уже понимаем архетипические корни этого противоречия. Маг как небесный образ – это первотворец, спаситель и губитель, отец и убийца. Абраксас.
Но попробуем пойти по другому пути и от чистой метафизической реальности обратимся к реальности человеческой. Что мы понимаем под словом «маг»? Кто такие маги? Какова история этого слова?
У древних вавилонян и персов маг – это жрец. Именно маги стоят у истоков первых астрономических и астрологических исследований в Древнем Вавилоне, поэтому даже в массовом сознании образ мага неразрывно связан с образом вавилонского жреца. Мантия, расшитая узорами в стиле звездного неба, и заостренная шляпа – все это первоначально символизировало богоподобие мага, его одеяние – небесный свод, а его заостренный головной убор – ось мира.
Итак, первоначально принципиальной разницы между понятиями жреца и мага не было. Русский синоним слова «маг» – «волшебник», происходит от слова «волхв», т. е. жрец славянских богов, так что имеет ровным счетом ту же природу. Кстати, именно этим аргументом воспользовался один из первых известных в истории магов Аполоний Тианский, когда недоброжелатели вызвали его в суд по обвинению в использовании черной магии.
Однако язык – это не застывший монолит, сродни египетской пирамиде,
а подвижная и живая реальность. И, начиная со времен ранней Римской империи, понятие «маг» уже получило свою «независимость». В Таро архетип Жреца, Священника представлен другой картой – это пятый аркан Иерофант (в некоторых колодах – Жрец, Первосвященник или даже «Папа Римский»). В чем принципиальная разница между Магом и Жрецом? И почему в Таро и в жизни архетип Мага, кажется, включает в себя столь разительные противоположности?Давайте рассмотрим наиболее известные исторические примеры магов, которые стали нарицательными. Для такого беглого обзора я выбрал троих – Симон, Фауст и Мерлин. И начну с первого в истории мага, ставшего антигероем иудеохристианской мифологии.
Краткие упоминания о Симоне содержатся в Новом Завете. Так, согласно «Деяниям», Симон был самаритянским колдуном и чародеем, который, увидев могущество чудес, творимых апостолами, попытался купить у них силу Святого Духа, но был с позором отвергнут. После чего Симон якобы покаялся и вступил в христианскую общину.
Куда более богаты на мифологические подробности апокрифические сказания и писания отцов церкви. Апокрифы излагают мифологическую историю Симона, согласно которой он выдавал себя за Иисуса Христа, говорил, что способен воскреснуть из мертвых и своими чудесами потряс воображение римской знати и самого императора. Симону прислуживали демоны в образе псов, которые помогали ему. Петр вступил в схватку с Симоном, которая закончилась тем, что Симон попытался полететь, но молитвами Петра был сброшен на землю и разбился насмерть. Значительно позже именно симонийский миф стал каркасом другой, фаустовской легенды.
С другой стороны, писания отцов церкви несколько более сдержанны в описании цветистых мифологических эпизодов. Симон оказывается философом, который объявил себя Богом. Взяв из борделя проститутку, он объявил ее эпифанией «падшей Софии», которую держали в плену «дурные управители этого мира». Симон называл себя посланником иного Бога, который пришел спасти всех, кто верит в него. В конечном счете Симон преподносится как «отец всех ересей» и, прежде всего, ереси гностицизма.
История Симона и его роль в формировании «малой традиции» заслуживает отдельного исследования. Если говорить кратко, в начале новой эры произошел раскол на внешнюю экзотерическую и догматическую традиции и традицию тайную, запретную, еретическую. Подробно феномен малой традиции мы рассмотрим в следующей главе, а пока вернемся к мифологическому материалу. Интересно, что в Симоне фактически сочетаются два образа мага. Одна грань мифа рисует его как мошенника, создающего иллюзии, а другая – как вероучителя, чужой, иной (с точки зрения отцов церкви – ложной) религиозной доктрины. Т. е. опять же как жреца.
Нет ли здесь необходимой для нас подсказки? Маг действительно оказывается равен жрецу, но он оказывается жрецом иного или чужого Бога. Бога, о котором нельзя ничего сказать, кроме того, что он – сущий. Абраксас.
Маг находится в очень сложных отношениях с непосредственным окружением. С одной стороны, как жрец чужого Бога, он враг, но как тот, кто имеет знание иного, он – единственный, кто может обеспечить медиацию между этим и тем, связать разделенное. Маг – это тот, кто пребывает на границе, тот, кто добровольно поселяется на «таможне» между мирами. Но именно эта чуждость позволяет ему всегда оставаться выразителем великого неизвестного.
Эта двойственность положения мага приводит к его особым отношениям со своим божеством. В конечном счете, он отчасти отождествляется с ним – становится его сотворцом, эдакой иконой Бога на Земле. Маг как личность представляет своего рода манифестацию того принципа, с которым он оказывается связан.
Первые библейские упоминания магов в осуждающем ключе связаны как раз с этим: маги были жрецами, которые служили иным (не библейский) богам, и все, что связано с их деятельностью, последовательно осуждалось в границах очерченного библейской сакральностью круга. Ужасные демоны, общение с которыми приписывает магам народная молва, на самом деле – лишь иные боги, и это несложно понять, если мы даже на самом беглом уровне проследим этимологию этих демонических имен: Астарта – Астарот, Аполлон – Абадон, Вельзевул – Баал Зебуб.