Алмон

– Сократ, ты когда-нибудь бывал близок к помрачению рассудка? – Аргон встал в дверном проеме, сложив руки на груди.

– Нет, не бывал.

– А я скоро буду, – Аргон с полминуты наблюдал за показательными сборами Сократа, затем сказал: – Как насчет того, чтобы стать моим зятем?

– Не самый лучший способ удержать меня в этом доме, но я подумаю над твоим предложением.

– Я говорю совершенно серьезно. Только что Ластения устроила скандал твоей знакомой. Из ее крайне эмоционального монолога мы уяснили, что наша дочь в тебя влюблена. Еще она заявила, что ты тонкая и чувствительная натура. Ума не приложу, с чего она это взяла?

– Это что, у тебя шутки такие, что ли? – со штанами в руках толстяк развернулся к королю. – Довольно необычный юмор, Аргон.

– Увы, мне сейчас не до шуток.

– Но… Нет, ты что, серьезно?

Аргон кивнул.

– Но как же такое возможно? Что за глупости малышка вбила себе в голову? А насчет тонкой натуры ты напрасно сомневаешься, я толстый только на внешний вид, а внутри я знаешь какой тонкий… Нет, ты действительно серьезно?

– Да!

– Ладно, хорошо, я все понял. С девочкой надо поговорить, объяснить… Я проведу беседу, она все поймет, все осознает, и пусть этот вопрос тебя больше не волнует.

– Пусть меня больше не волнует то, что моя дочь в тебя влюбилась?

– А чем я плох, в конце концов? Чем я тебе не нравлюсь, а, папаша? Я могу тебя так называть?

– Сократ, мне действительно сейчас совершенно не до смеха, – очень тихо произнес король.

– Извини, прости, я немного перегнул. Думаешь, у Ластении это серьезно?

– Ты бы видел ее. Казалось, еще немного, и моя нежная ласковая дочь вцепится в волосы Терр-Розе. На Ластению это совершенно не похоже, такой ее могла сделать только любовь.

– Или помрачение рассудка, – мрачно пробормотал Сократ.

– Иногда, Сократ, это одно и то же, – выдохнул Аргон. – Ты знаешь, я выпил бы сейчас пару бокалов вина. Что-то я устал…

– Одну минутку, сейчас свистну слуге. А ты присаживайся, ноги вытягивай, расслабляйся… Я тебе сейчас еще плечи помассирую, это знаешь, как здорово помогает!

И толстяк поспешно выскочил из покоев.

* * *

Сияние огней Малахитовой Залы на миг ослепило Нэскея. Многочисленное общество уже давно собралось и дружно недоумевало – отчего же ничего не происходит? Обычно приходилось ожидать Патриция, но Владыка присутствовал в Зале, он в одиночестве сидел за центральным столом и с отсутствующим видом покачивал в руке любимый кубок с Драгоценностями Космоса.

Когда распахнулись двери и на пороге возник Нэскей, шум и гул моментально стихли. В тишине, под сотнями взглядов, юноша направился к Георгу. Его вид, поступь были величавы и спокойны. Патриций поднялся ему навстречу… Гости продолжали хранить молчание и тогда, когда юноша прикоснулся лбом к правой руке Повелителя – приветствие, принятое меж близкими родственниками мужского пола. Затем юноша встал по левую руку Патриция и замер красно-золотым изваянием. Предоставив публике возможность как следует оценить их сходство и довольный произведенным эффектом, Владыка произнес:

– Спасибо, что посетили мой дом. О причинах этого торжества я умолчал намеренно, хотел сделать вам сюрприз, надеюсь, он мне удался. Позвольте представить виновника торжества. Мой сын Нэскей, мой вновь обретенный сын.

Спустя пару секунд тишина взорвалась криками и громом оваций. Коротким жестом призвав к тишине, Патриций кратко поведал о похитителях из созвездия Огня и о том, как юноша сумел вернуться в родные стены после стольких лет разлуки. Во время этого монолога Нэскей хранил молчание, глядя поверх голов присутствующих. Когда Патриций закончил, он произнес:

– Я счастлив вернуться домой, – на удивление чисто, уверенно и свободно прозвучал его голос в гулком малахитовом пространстве. – Счастлив вновь ступить на родную землю Марса. Выше чести нет, чем быть принятым во Дворце, не существует большего счастья, нежели быть сыном великого Георга Патриция.

Затем отец и сын заняли места за центральным столом, и торжество началось.

* * *

Аргон с Сократом пили вино с прохладными ломтиками кисло-сладких фруктов, а слуги развешивали и раскладывали обратно на свои места вещи толстяка.

– Где она сейчас может быть? – Сократ поддел тонкой вилкой понравившийся фрукт.

– Обычно плакать Ластения ходит в Ароматный Сад.

– Такая крытая оранжерея со всякими диковинными растениями?

– Именно.

– Пойду, схожу, поговорю с ней.

– А я вернусь в зеленую гостевую, – Аргон отставил бокал и поднялся из кресла, – провожу нашу гостью в Деревянную Столовую, может, и Олавия захочет немного поесть.

– Лучше бы ты проводил нашу гостью к выходу, – буркнул толстяк.

– Сократ, прошу тебя, не начинай все сначала, я действительно немного устал и не хочу, чтобы…

– Понял, понял. Ладно, я пошел. Скажите мне, ваше королевство, что-нибудь хорошее и ободряющее на дорожку.

– Если ты не разрешишь эту ситуацию, я велю отрубить тебе голову.

– Спасибо, мой добрый друг, это именно то, что я хотел услышать.

Они вышли из сократовых покоев, Аргон свернул к зеленой гостевой, а толстяк заторопился к Ароматному Саду – огромной оранжерее под прозрачным куполом, имитирующей небольшой парк прямо в стенах дворца.

Распахнув прозрачные двери, Сократ ввалился в оранжерею и посмотрел по сторонам.

– Ластения!

Девушка сидела на белоснежной скамейке в чаще вечнозеленых широколистных растений, чьи толстые стебли вымахали в два человеческих роста, и олицетворяла собой безутешное горе. Сократ присел перед нею на корточки.

– Ластения, это правда?

Она ничего не ответила. В саду стояла влажная духота, солнце било прямо в прозрачный купол над головою.

– Ластения, это правда? – повторил он.

– Что? – всхлипнула она.

– Что ты меня любишь?

– Да!

Сократ замолчал, не зная с чего начинать эту беседу, ко всей беде вдобавок казалось, что солнце метит своими разящими лучами именно ему в макушку. Немного поразмыслив, Сократ изрек:

– Ластения, деточка, посмотри на меня внимательно. Неужели тебе нравится то, что ты видишь?

– Нравится.

Ластения пристально разглядывала крупный белый песок под ногами, по ее щекам катились прозрачные капли.

– Деточка, ты же само совершенство, а я толстый и противный.