Алошка
Шрифт:
Я их прогоню.
А сама собралась уходить.
– Мамочка, ну посиди со мной, - попросил я.
– Ты никогда не сидишь. Посиди, мам!
– Тихо, сынок, а то тетю Веру разбудишь.
– Не хочу тихо, - сказал я.
– Тетя Вера мне целый день - все тихо да тихо. Днем играть не разрешает, ночью тоже не разрешает.
– Ночью надо спать, - сказала мама и запела тихонько: Баю-баю-шки-баю, неложися на краю...
– Не надо, мама! Эта песенка страшная, ее тетя Вера поет. Ты мне лучше расскажи сказку. Я ни одной
– Что было, то уже было, - сказала мама своим обычным голосом.
Но я понял, я сразу догадался - это началась мамина сказка.
МАМИНА СКАЗКА
Что было, то уже было,
Чего не было, то еще будет.
В одном далеком городе
Сговорились люди:
Каждый делает,
Что ему нравится.
Кто хочет - на улице кувыркается,
Кто хочет - хохочет,
Кто хочет - топочет.
И многие стали шуметь даже ночью.
А те, которым хотелось спать, Начали их унимать:
– Тише! Тише! Тише!
Не пой!
Не шуми!
Не играй!
Иначе запрячем в сарай.
В темный сарай с мышами,
Сторожить его будем мы сами!
* * *
И вот уж весь город не спит,
Двигается,
Шумит.
В городе ночи нет,
В городе ночью свет.
Для поддержания тишины
Ходят специальные крикуны:
– Кому перековать звонкий голосок:
На тихий басок?!
Идут крикуны улицей ночной,
Следят за тишиной:
– Люди, когда вы спите,
Матрацами не скрипите!
Тромбоны и барабаны
Убрать в чемоданы!
Летучие мыши,
Летайте тише,
Следите за пешими мышами,
Чтоб не шуршали ушами!
Тише!
Идут крикуны вдоль улиц ночных,
Никому не укрыться от них:
Чуть зазвонит трамвай,
Сразу: - А ну, давай!
И тащат его в сарай!
А трамвай-то трамваится,
Упирается,
Цепляется за провода:
"Не пойду никуда!"
Лошадь стукнет подковой.
Готово:
Тащат ее в сарай.
А она с перепугу: "Му-у-у!
Почему-у-у?!"
Ей кричат:
– Ты не думаешь о тишине!
А она им:
"Топнула я во сне,
Как вышло, сама не пойму!
И опять по ошибке: - Му-у!"
Крикуны с мычащей лошадью
Скрываются где-то за площадью.
Но выходят новые крикуны:
– Люди, смотрите тихие сны!
Мама засмеялась, наклонилась ко мне и поцеловала:
– И ты, сынок, смотри тихие сны...
– А дальше, мамочка, - попросил я.
Но мама приложила палец к губам:
– Тише! Тетю Веру разбудишь, - и на цыпочках вышла из комнаты. И свет погасила.
Я приоткрыл штору. На улице было совсем темно. А откуда-то издалека доносилось: динь-динь-динь!
Это бегал по городу мой Алошка. Он все еще
хотел прогнать ночь своим серебряным колокольчиком.Я спустил ноги с кровати, побыстрее оделся и тихонечко вышел на улицу.
Я СПАСАЮ АЛОШКУ
На улице никого не было. Холодный ветер дул на лужи, будто сдувал с них пенку, фонари качались. И желтые круги от фонарей на асфальте тоже качались. И где-то очень далеко звенел звоночек - Алошкин серебряный колокольчик.
"Надо скорее разыскать его и притащить домой!" - подумал я про Алошку. Вдруг мимо меня прошагал в огромных, может быть, даже в семимильных, сапогах добрый молодец Иван Иваныч. Он крутил свои рыжие усы и разбойно пел тети Верину песню:
Тары-бары-бум-бум,
В старых дырах шум, шум.
В старых дырах,
В старых норах
Шум и шорох,
Шум и шорох...
И я сразу понял: он шел выполнять тети Верино задание. Меня он даже не заметил.
Вот прошел Иван Иваныч мимо большого желтого дома с балконами, мимо детского сада, где в окнах флажки и игрушки, мимо деревьев, мимо магазина с синей вывеской... И пропал за углом.
Иван Иваныч смотрел вверх. Он, наверно, думал - это кто-то большой звонит, тете Вере спать не дает.
Он думал, кто-то большой, а это вовсе не большой. И я стал смотреть вниз: я знаю, куда смотреть.
Прошмыгнула кошка по мостовой. Я загляделся на нее, а меня в ногу кто-то - толк-толк.
– Алошка?!
Нет, это толстый голубь. Он просто шел пешком.
– Где ты, Алошка?
Я завернул за угол. Там по тротуару вперед-назад ходил добрый молодец Иван Иваныч в своих семимильных сапогах. И все распевал:
Тары-бары-бум-бум,
В старых дьфах шум, шум...
Вдруг рядом ОЧЕНЬ ГРОМКО ЗАЗВОНИЛО. Иван Иваныча не стало слышно.
Прямо навстречу доброму молодцу бежал Алошка.
А на улице - никого. А фонари горят.
Что делать?
Я как подпрыгну! Как побегу!
Как обгоню доброго молодца Иван Иваныча.
И схватил Алошку.
А он из кулака вывертывается. И тут меня нагнал Иван Иваныч.
– Ах ты удалец-сорванец, кого поймал-изловил?
– Это Иван Иваныч спрашивает.
– Я птичку изловил, - говорю.
– Почто не щебечет?
– У нее крылышко болит, - говорю.
– Почто не полечишь?
– Я, - говорю, - дома вылечу.
– Ну ладно, - сказал Иван Иваныч, - Передай низкий поклон Вере Акимовне.
– Передам, - сказал я и побежал изо всех сил с Алошкой к нашему дому.
А он притих в кулаке, как воробышек. Разжал я пальцы, поглядел: а он спит. Устал, наверно. Набегался.
– Эй, Алошка!
– Ну что?
– И глазки открыл.
– Это ведь тебя Иван Иваныч искал. Знаешь, как я за тебя испугался.
Он сел на моей ладони и колокольчик рядом поставил. Ножки вытянул, ручками за мой большой палец ухватился: ручки холодные.