Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года)
Шрифт:
Алпамыш в свою очередь так на слова Караджана отвечает:
— На вершины гор высоких пал туман. Вряд ли суждено покинуть мне зиндан: Что, коль разорвется снова твой аркан? Упаду — могу разбиться, Караджан! Если разобьюсь я насмерть — не беда, — Но калекой стать могу я навсегда! Кровью плачу я, свой проклиная век! За меня не должен ты терпеть стыда. Смерть батыру лучше, чем судьба калек. Если я такой несчастный человек, То не во спасенье будет мне побег… Скажешь, Караджан, что умер Хакимбек. Жаль, что не в бою погибель я найду! Говорю тебе, не стой ты на виду: Мне-то все равно — в зиндане иль в гробу, — Ты, мой друг, свою не искушай судьбу. Холм высок, — посмотрит страж-калмык в трубу, — Сквозь трубу тебя увидит за ягач… Торопись, покуда не пришел палач… Если вся родня моя поднимет плач: Мать, отец, жена, мой сын и Калдыргач, Скажешь, что меня в живых ты не застал. СынаВыслушал Караджан Алпамыша — опечалился, задумался, тельпак свой с головы снял и, с тель-паком советуясь, такие слова сказал:
— Друга вызволить как Караджан алкал! Не в четыре ль глаза он зиндан искал? Если б хоть в живых я друга не застал! — Жив мой друг, а сам уйти не пожелал! Уношу на сердце вечной муки знак… Где ты, мой скакун, мой резвый тобучак?.. Ты какой совет подашь мне, мой тельпак? Сине-зелен был чапан мой, пышен был. Тот, кого искал я, Алпамышем был. Ведь обезоружен я и спешен был, — Все мое оружье — аркан да кулак… Тут стоять, пойти ли, — дай совет, тельпак! Над моей башкой нависла туча бед. Попадусь, на тот меня отправят свет. Никакого больше мне терпенья нет. Я один, — хоть ты, тельпак мой, дай совет!.. Долго Караджан в раздумии стоял, — Все от тельпака совета ожидал. А тельпак ему какой совет бы дал? Хоть и был треух, а безъязыким был, Шапочник его без разума создал. Бедный Караджан стоял и все гадал. Вдруг он клич тревоги дальней услыхал: То один калмык дозорный увидал, Как он свой тельпак все вниз и вверх кидал… Больше Караджан раздумывать не стал, — С другом разлучаясь, горько зарыдал. Алпамыш ему благословенье дал. Низко нахлобучил Караджан тельпак: — Ты, оказывается, болван, тельпак!..— Хоть и пешим был, а сам, как тобучак, Резво в путь пустился Караджан-бедняк, — Родину свою опять он покидал. — Жить здесь не имею права! — говорит, — — Дружбе отдал честь и славу, — говорит, — — Злому року стал забавой! — говорит… — — Пропаду на Алатау! — говорит. Через сколько горных он прошел дорог, Сколько он степных преодолел дорог, — Возвратился к месту через долгий срок, В горный край безлюдный сокол-одинец. Калдыргач к нему явилась, наконец.Поведал ей Караджан все, что про Алпамыша поведать мог, погоревали они вместе над судьбой его, — сказал Караджан так на прощанье Калдыргач-аим:
— Что ж делать, если сам заупрямился он не во-время! Может быть, еще и выберется оттуда как-нибудь. Только ты никому, ни родным, ни другу близкому, никому не говори, что ходил я туда и Алпамыша видел. Пусть думают, что погиб он…
Проводил Караджан бедняжку Калдыргач — и стали оии все жить, как и жили без Алпамыша, — в скорби и в унижении…
А бек Алпамыш между тем в зиндане оставался…
Был в калмыцкой стране в столице Тайча-хана базар один, Янги-базаром назывался. Поручил Тайча управление Янги-базаром дочери своей — Тавке-аим. Вызвала Ай-Тавка сорок своих девушек и такое слово им сказала:
— Вам, мои подружки, от меня наказ: Сметливей, проворней быть прошу я вас. Как известно вам, базарный день у нас: Красным должен быть цвет ваших шаровар, Красные жезлы [35] я вам вручу сейчас, — С ними отправляйтесь на Янги-базар. Торга должен скоро наступить разгар. У купцов проверьте всякий их товар, — Что на счет, на вес, на меру, на харвар, Их весы, их гири, их аршины все: В алчности всегда они повинны все. Сколько бы им строгих ни грозило кар, Любят незаконный наживать барыш. У кого — рундук, а у кого — амбар, Медник иль чувячник, бочар иль гончар; Посетить и скотский вы должны базар — Знать, почем овца, почем баран-кочкар; Ткани осмотреть, и кожи, и ковры… Помните, что очень торгаши хитры, — Все на плутовские барыши хитры!.. Это наставленье девушкам своим Шахская сказала дочь, Тавка-аим. Девушки в чиновный оделись наряд: — Мы Янги-базар проверим, — говорят, — Все осмотрим, взвесим, смерим! — говорят.35
Жезлы— эмблема официального положения ханского чиновника, в соответствии с поручением, которое Ай-Тавка дает своим девушкам.
Походили девушки по базару, вернулись к Тавке и так ей докладывают:
— Наказ твой со всем усердием мы выполняли. Весь Янги-базар обошли, во все ряды заходили, все товары осмотрели, у купцов и ремесленников весы их, гири и меры все проверили. Овечий базар тоже хорошо осмотрели, — перекупщиков, непомерную прибыль накидывающих, наказали как следует. Видели мы на скотском базаре белого козла диковинного: шерсть у него до самой земли свисает, рога — в самое небо торчат.
Не поверила им Тавка:
— Не может этого быть! — говорит.
Клянутся девушки, говорят:
— Как же этого быть не может, когда мы его своими глазами видели, вот так, совсем близко рассматривали его…
Раззадорили девушки Ай-Тавку, оделась она, — вместе с ними на Янги-базар отправилась. Пришли — действительно такой диковинный козел оказался там. Очень козел этот Ай-Тавке понравился, прикипела она к нему, — купила его за восемьдесят теньг и к себе во дворец привела. Приказала Тавка повесить козлу на шею бубенец серебряный — и стала она ежедневно по двору с ним прогуливаться, — веселилась, радовалась, глядя на козлика своего.
Много ли, мало ли времени прошло, — стал козлик линять — шерсть свою красивую терять и с тела тоже спадать стал. Огорчилась Тавка — и девушкам своим такое слово сказала:
— Девушки! Весны уже недолго ждать! Шерсть козел теряет, с тела стал спадать, Кто из вас за ним приставлен наблюдать? Почему мой козлик стал худеть, скучать? Иль присмотр не тот, иль корм его крадут? Я боюсь — недуга не было бы тут! Или потому, что пары нет ему, Козлик так облез, невесел так и худ?Сказали ей девушки:
— Правильно говорите вы, Тавка-аим: это животное привыкло на воле ходить, траву по вкусу своему щипать. Не может козел сытым быть тем, что вы ему из рук даете. Появится скоро’ свежая трава зеленая — он еще больше скучать, худеть станет.
Тавка-аим, ведя козла на поводке, отправилась вместе с сорока девушками своими к пастуху Кайкубату. Кайкубат, в прежнее время пася баранов Байсары, первый Алпамыша встретил, когда тот за Барчин приезжал, — дорогу ему к дому Байсары указал. Когда Алпамыш взял Барчин-ай, свояком стал ему Кайкубат. [36] Теперь Кайкубат пас баранов калмыцкого шаха Тайчи. Пришла Тавка-аим к пастуху Кайкубату — спрашивает:
36
Кайкубат был первоначально пастухом Байсары, то есть домочадцем, членом его патриархальной семьи, а потому «свояком» Алпамыша (черта патриархального быта).
— За какую плату пасешь ты отцовский скот?
— За шесть месяцев я беру с твоего отца-шаха восемь тиллей.
Говорит ему Тавка:
— Я тоже буду тебе восемь тиллей платить за одного этого козла. Возьми его и паси вместе с овцами-баранами, пусть поправится, бока нагуляет.
Отвечает Кайкубат:
— Если вперед деньги уплатишь, согласен я.
Говорит Ай-Тавка:
— Срок отпасешь — тогда и получишь. Разве от отца моего ты вперед плату получаешь?
— Э, с отца твоего я свою плату в любое время получу, — отвечает Кайкубат, — а если к тебе приду после срока плату требовать, ты объявить можешь, что я с худым замыслом пришел, избить меня прикажешь — и денег не отдашь. Или наличными плати, или уводи своего козла.
— Ну, — сказала Ай-Тавка, — если так упрямишься ты, получай вперед. — Сказала так — и выложила ему восемь тиллей.
Очень довольным остался Кайкубат.
«Дочь этого ублюдка-шаха, недолго споря, выложила мне деньги вперед: видно, сердце ее склонно ко мне. Если я козла ей поправлю, она, пожалуй, и замуж за меня пойдет». — Так он подумал про себя.
Отдавая козла Кайкубату, Тавка-аим так ему наказывала:
— Гуще нет моих и нет длиннее кос,— Если распущу их — не сочту волос. Если по овце за каждый волос брать, Столько бы скота на свете не нашлось! Кто б меня моих густых волос лишил? Только враг, что весь бы край опустошил! Кайкубат, мои слова запоминай: Выходить козла ты должен поскорей. Наблюдай за ним усердно каждый день, Хорошо корми, далеко не гоняй. Сколько ты просил — то получил, но знай: Не убережешь, — сам на себя пеняй!.. — Так она сказала — и, резва, ловка, К играм возвратилась, прерванным пока. Девушки, смеясь, схватились за бока, Выслушав, как дело провела Тавка… Кайкубат стоит на месте, нем и глух, — Опьянел влюбленный в Ай-Тавку пастух.Козла к баранам присоединив, довольный сделанным делом и пьяный от любви, Кайкубат сам себе говорит:
— О таком счастливом не гадал я дне: Привела козла подобная луне! [37] Девушки ее стояли в стороне, — Мог поговорить я с ней наедине. Сердце Ай-Тавки склоняется ко мне, Это стало ясным сразу же вполне. Покупатель [38] я хороший для нее, — Говорить не стала долго о цене. Деньги отдавая, подмигнула мне! Сколько ни мечтал я, бедный, о жене, Лучшей никогда не видел и во сне. Столько мне улыбок светлых подарив, Столько слов игривых мне наговорив, Даром ли она их рассыпала с губ? Шахской дочери и я, как видно, люб! Если козлика я выхожу, — она Несомненно скоро будет мне жена. Говоря со мною, как была нежна!.. Так, мечтая, гонит он на пастьбу скот. С овцами идет и белый козлик тот. Кайкубат влюбленный песенку поет, Как он с дочкой шаха славно заживет. Он поет, а козлик в сторону идет, И на лысый холм проворно он идет. Этот холм стоял вблизи Мурад-Тюбе, С гору высотой был сам он по себе. Рядом с ним глубокий вырыт был зиндан. Рыли тот зиндан — чем больше рыли вниз, Холм все возвышался, но остался лыс. На холме на том, весельем обуян, Козлик разыгрался — и упал в зиндан. Стадо в степь уводит головной баран, Песни Кайкубат поет, любовью пьян. Стадо собирает Кайкубат-чабан, — Белого козла не видит Кайкубат! Он стоит, как будто громом поражен, Он из рая сразу попадает в ад. — Ой, беда! Невесты я своей лишен! — Стадо все сто раз осматривает он — Нет козла и нет! Вот дожил до беды!.. Белого козла вдруг видит он следы, По следам идет — и молится судьбе. След ведет к холму, что близ Мурад-Тюбе. «Э, теперь найду!» — он думает себе. Всходит он на холм, а под холмом — зиндан. Вниз он побежал с проклятого холма — Лег на край зиндана, смотрит, — в яме — тьма, Не видать козла, возьми его чума! Смотрит он еще — не верит он глазам: Человек как будто шевелится там! Кажется ему, что сходит он с ума.37
Подобная луне— то есть красавица: обычное сравнение для прекрасной женщины в восточной поэзии. Ср. в словаре — слово ай, аимпри женских именах.
38
Покупатель — то есть жених. По старинному обычаю жена покупалась за «калым». В дальнейшем Кайкубат выплачивает «калым» Алпамышу, обещавшему отдать за него калмыцкую царевну, скармливая ему баранов калмыцкого шаха.