Алпамыша, или Потомок великанов

Марья испугалась было, как увидела такого древнего, белобородого старика, а после и рассказала ему всё, как было. Понял Федот, что Ивану удалось-таки одолеть божественные пороги, но тяжко оказалось совладать с отборными людскими нелепостями и говорит:

– Ты не плачь, Марьюшка, скоро мы с тобой все те нелепости сложим, я сам их богам свезу. Ты иди назад к Алёне и спроси Иванов лисапед. Как только его получишь, сядь на него, ноги положи на руль, а руки вместе с пустым мешком высоко держи над головой и спокойненько езжай себе.

– А как же Иван?

– Раз Иван заплутал среди пустяков и неразумностей, стало быть сам теперь такой, пустяшный.

Хотела было Марья воспротестовать, что, мол, её Ваня – другой, добрый, да не стала перечить скорее, пошла обратно к Алёне. Стучится, еле дождалась, пока та доползёт до двери и отворит. Спросила лисапед, Алёна указала ей рукой на сарай:

– Вот там ево лисапед. Никому такова барахла не надобно, забирай.

Марья достала Иванов лисапед, села на него, всё сделала, как дед Федот велел. Стоило ей мешок над головой поднять, как нелепости рты разинули. Такой нелепости они ещё не видывали, и тут же все разом повалили в мешок сами обратно, прихватив с собой Ивана. Сонная Алёна когда поняла, что случилось, лисапед уже унёс Марью с Иваном далеко, на другой край деревни, где перекрестье дорог, туда, где дед Федот их поджидал.

Взял он из трясущихся рук Марьи тяжеленный мешок, сел на свой лисапед, кое-как ноги старческие лаптями прикрытые, на руль сложил и хотел было отправиться скорее к богине воей, как в мешке кто-то начал рваться наружу и браниться. Марья узнала голос Ивана, обрадовалась, что он очухался. Просит деда Федота, чтобы он выпустил его на волю.

Дед просунул руку в мешок и вызволил Ивана. Иван вышел и никак уразуметь не может, что с ним. Рассказала ему Марья, что Алёна его зельем опоила к себе в постелю уложила. Тут Иван вспомнил, как дело было, просит прощенья у Марьи, а та и рада его простить. Дед Федот весёлый стал, рад радёхонек, что у молодых всё уладилось, вновь закидывает ноги на лисапед, да только Иван ему говорит:

– Ты зачем, дедушка Федот ноги закидываш? Разве не знаешь, что нет больше твоего моста. Душегубы все повинились и разошлись. Теперь заместо старого моста – новый, радужный. Ясень тот мост сплёл из лучей. Теперь, чтобы оказаться там, лисапед не надобен. Можно пешим порядком до него добраться и семицветом полюбоваться.

Решили они все вместе туда отправиться, мешок отнесть, кольцо забрать, заодно деда Федота спроводить. Дед Федот глазам своим не верит:

– Неужто, значит, что я выиграл тот давнишний спор, и я-таки гуляю по семицвету?!

Ясень с радостию встретил их на границе и говорит:

– Благодарю, Иван, за твой подвиг. Не побоялся силы узурпаторов, убедил-таки душегубов покаяться в своих злодеяниях. А тебе Федот, хоть ты и вспомог тот мост соорудить, я тоже благодарен, что свёл их разом всех в одном месте. Можешь расположиться в моём мире, где тебе угодно, можешь ходить вдоль моста, когда пожелаешь. Позвольте лишь узнать, что в мешке вашем?

– Вот хотим вернуть его богине, как она просила, а заместо него своё колечко получить.

– Колечко твоё, Марьюшка, богиня тебе даром отдаст, а нелепости и неразумности все, что ни на есть, вы мне предоставьте, незачем им круги нарезать ни в царстве моём, ни среди людей. Я из них образы сотворю, чтобы людям впредь наука была.

Поклонились они Ясеню и дальше путь держат. Идут, любуются, до чего же здесь всё ладно устроено. Привёл Иван деда Федота к дому богини, а сам трясётся: что же станется, богиня же приводить Федота не велела. Да только зря Иван волновался, богиня как увидала своего суженного, всплеснула руками, запричитала, заплакала. А следом за ней и Федот, сели и принялись друг дружке слёзы утирать. Лишь всё только успокоилось, богиня за стол усадила и принялась их потчевать, как дорогих гостей.

Скоро Иван да Марья стали в дорогу обратно сбираться. Домой скорей надобно, свадьбу быстрее заладить. Наконец, стали прощаться. Богиня кольцо взяла, а оно у ней в руках-то так и заиграло, так и заблестело. Полюбовалась им богиня и Марье отдала. Вернулись они с Иваном домой, свадебку сыграли. Стали жить поживать и горе с порога прогонять.

Койот

– Есть хочу, хочу жрать. Голод всосал меня почти целиком, оставив только морду и лапы, последнее средство, последнюю надежду, что я извлеку ими хоть что-то из этой плачущей пустой ночи. Вокруг – никогошеньки. Асфальт, где его защищают от синюшной тьмы фонари и сухие листья, бурый и вздутый, словно изъеденный пустотами живот. Я один – черен, как дыра в холсте вон той картины, что корчится в помойном контейнере, сквозь которую только что прошмыгнул рыжий толстый кот, Я черен, как бездонный алчущий мрак, готовый выскочить из меня, наброситься на все это и уволочь за собой, в себя…

Тихо! Я слышу, как простонала железная дверь в одной из высоток. Кто-то вышел из подъезда наружу. И он не один. Вышла женщина. Она так уверенно направилась к арке, что я даже не сразу сообразил, что выскочивший следом мужчина – ее спутник. Женщина оглянулась, пропуская выезжающий со двора автомобиль, и убедившись, что мужчина идет следом, остановилась в пол-оборота, как бы нехотя дожидаясь его. Однако, настигнув ее, он продолжил идти мимо, не сомневаясь, что силой созданного энергетического вихря повлечет ее за собой.

Да! Точно, их двое! Мужчина и женщина. О, этот запах! Запах страстей! Благодарю и еще раз благодарю всех своих Богинь и Богов за шанс, предоставленный мне сейчас. Женщина на ходу цепляется за рукав мужской куртки, и они исчезают в темном проходе. Я рядом. Я во тьме, и я невидим. Как только парочка выныривает из темной арки на ярко освещенный проспект, ветер обрушивается на них. Барышня согнулась, пряча лицо от ветра. Оба смотрят себе под ноги и… молчат. Мужчина широко выбрасывает впереди себя ноги, обутые в изношенные кроссовки, ничуть не заботясь о том, что она едва поспевает за ним. Ее ботинки на высоком каблуке семенят рядом короткими шажками, стараясь не споткнуться.

Закручивая воронки, ветер выдувает все лишнее на своём пути. Опустошенные его настойчивыми домоганиями, они, казалось, оба сейчас подлетят вверх, раскинув руки и ноги, вместе с листьями и рваными полиэтиленовыми мешками, потом вихри, изловчившись, выметут из них и это последнее мучительное бессмысленное молчание. И тогда они, схватившись за руки, обнимутся от страха, от мысли о том, что могло бы произойти… Все это мои стариковские фантазии, конечно же, которые с годами становятся чересчур сентиментальными. Долго я плелся следом в предвкушении, что кто-нибудь обронит ну хоть какой-нибудь намек пусть на крохотное желаньице. Голод продолжает высасывать мои силы. Нужно что-то делать. Нужны решительные меры. Но какие? «Отсечь все лишнее, прежде всего!» – подсказывает мне ветер.

Тут же планета, по которой идет моя парочка, сжимается настолько, что на ней помещаются только я, старый черный койот, он, мужчина в изношенных кроссовках, она, женщина в ботинках на высоком каблуке, и фонарь. Тротуар замыкается на себе самом, превратившись в экватор. Вот, это то, что мне нужно! Сегодня Боги явно на моей стороне, и сила моя со мной, хоть я и голоден. Раз за разом наш дуэт проходит мимо одного и того же фонаря, по одному и тому же тротуару, мимо одних и тех же декораций, и совершенно ничего не замечает. Всё, на что я рассчитывал, оказалось тщетным.