Алтарь Тристана

«Вот был у меня клиент один, собирал русский авангард. Ненавистник всего церковного, пламенный атеист, даже не агностик – никаких высших сил в мировом порядке вовсе не признавал… И что же? Умер в монастыре, честным сидельцем… Удостоился, как говорится, кончины праведной, непорочной, мирной. И быстро это так с ним совершилось, в год-полтора, и без всяких видимых причин. Произошел переворот в душе, человек изменился неузнаваемо. Кто же знает, что здесь творится? Он говорит одно… А может быть, просто не может сейчас сказать ничего другого!»

Она была рада уже тому, что ей этим вечером не пришлось возвращаться в опустевший дом в одиночестве. Никакого двойного смысла визиту Игоря женщина не придавала, потому что сама не искала никакого другого смысла в этом посещении. Поэтому она держалась свободно и непринужденно, отворяя дверь мастерской и приглашая гостя войти:

– Только не пугайся, тут все более чем скромно.

– Вижу! – Переступив порог, мужчина растерянно оглядывал большое помещение, темное и захламленное.

Александра включила свет, и над столом загорелась низко висевшая лампа в жестяном абажуре. Дальние углы мансарды тут же скрылись в густой тени, вмиг ставшей непроницаемой, по контрасту. И, словно включившийся свет был сигналом, на крышу обрушился дождь.

Игорь, непривычный к звуковым эффектам мансарды, даже втянул голову в плечи, ошеломленный дробным шумом прямо над головой. Александра рассмеялась:

– Не бойся, крыша хотя и древняя, но на удивление выносливая. Пока не протекала серьезно. Если протечет – все, придется мне отсюда тоже уходить. Никто ее чинить не станет.

– Думаешь, дом снесут? – осведомился Игорь, придвигая стул и присаживаясь к столу.

– Говорят, на реконструкцию идем… Но это может значить и снос, за исключением оболочки… Ты же знаешь, как оно делается.

– Знаю… – эхом откликнулся мужчина.

Внезапно повисшая пауза показалась Александре долгой. Гул дождя над головой усиливался, теперь по скатам крыши несся на мостовую настоящий поток. Далеко прогремел первый раскат грома – или это мотался на ветру отставший клок кровельного железа. Игорь взглянул на женщину и тут же отвел глаза, словно испугавшись чего-то.

«А если он сделал из моего приглашения какие-то свои выводы? – вдруг подумала Александра. Мысль была щекочуще неприятной. – Вот этого бы не надо… Недомолвки, претензии, обманутые ожидания… И, как следствие, обиды. А что он должен думать, в самом деле? Сама ему позвонила, напросилась в гости, поужинала с ним, позвала к себе…»

– У меня тут вся Италия была, – заговорила она преувеличенно громко и деловито, подходя к стеллажам, заваленным папками и разрозненными бумагами. – Если твои алтари где-то и есть, то здесь.

– Помочь? – откликнулся мужчина, все еще сидевший в напряженной, принужденной позе.

– Посмотри вот здесь, – Александра сгребла с полок кипу старых вырезок и распечаток и положила перед ним. – Я знаю, знаю, все это каменный век, бумажки, сейчас все цифруют и ищут в сети. Но представь, те несколько жалких попыток, которые я предпринимала, когда искала информацию через сеть, ничем не кончились. Гугл, как мне говорила одна моя очень прогрессивная знакомая, знает все! Но это «все» очень часто все не о том…

– А я и не спорю! – заметил Игорь, склоняясь над бумагами. – Ты же у нас признанный знаток! Вот если бы ты оцифровала все свои бумажки, гугл бы и впрямь знал все!

– Вряд ли можно этого ждать! – Александра отошла к стеллажу и принялась перебирать папки. – Знаешь, я консервативна… Ужасно. Себе во вред. Скоро потеряю всех клиентов!

– Кстати! – Мужчина поднял голову от разбираемых бумаг. – Что касается твоей помощи и консультации, я заплачу, не сомневайся!

– С ума сошел! – помедлив, изумленно проговорила художница. – Брать деньги за такую чепуху… Мне самой интересно, что это может быть такое. Визуально-то я неплохо помню эти алтари, даже снимала их не раз… Не столько ради любви к искусству, сколько ради колорита. Забавные случалось видеть вещицы: всякие подарочки там пристраивают, рюмочку водки, сигаретку кладут покойнику… Язычество совершенное, только христиански окрашенное.

Продолжая перебирать бумаги, она вспоминала уже молча. Эти маленькие алтари встречались ей то и дело во время давних странствий по Южной Италии и Сицилии. То было блаженное время, нищее и полное открытий. Удивительные церкви, каменистые дороги, окаймленные стенами из булыжников, колючий дрок, рвущий обувь и джинсы… Когда она, карабкаясь по крутому берегу над морем, присаживалась отдохнуть на обочине тропинки, горьковатый морской ветер забивал ей горло. Александра сидела на обрыве, свесив ноги, отталкивая носками кроссовок мелкие камешки и следя за тем, как они, вертясь, пронзают слепящую синеву внизу, исчезают, словно еще не долетев до воды. О смерти она думала меньше всего, когда вошла в большую старинную деревню, – та значилась в ее путеводителе, составленном самостоятельно по указаниям друзей. Александра собиралась осмотреть церковь и спешила, чтобы успеть до того, как ее запрут на ночь. Еще следовало позаботиться о ночлеге, хотя друзья предупредили, что в любом доме гостя примут беспрепятственно и оставить за ночлег, ужин и завтрак придется сущие пустяки.

На подходе к церкви она остановилась, заинтригованная необычным зрелищем. Старая женщина, морщинистая, загорелая, вся в черном, зажигала свечку в маленькой нише, укрепленной на углу дома. Также Александра заметила в нише тарелочку с печеньем, бокальчик, очевидно, с вином или водой, маленькую куколку. На заднем плане виднелось грубо-примитивное изображение Богоматери – творение деревенского маляра, по совместительству художника, или кого-то из членов семьи. Богоматерь, такая же черная от солнца и бедно одетая, как старуха, сурово и дико смотрела из глубины ниши огромными зрачками, окруженными совиными желтыми белками. Это изображение, как и культ, который явно справляла женщина, заинтересовали Александру. Она рискнула задержаться и вступить в разговор, чтобы узнать, нельзя ли остановиться на ночлег в этом доме. Хозяйка ответила, что можно, и сообщила также, что священник уже запер церковь. Торопиться было некуда до утра, и Александра осталась. Поужинав кислым молоком, маслинами и свежеиспеченным хлебом, она почувствовала неумолимую усталость, сладко сковавшую и тело, и разум. Перед сном ей захотелось подышать морским воздухом – в доме с толстыми каменными стенами, маленькими окошками и земляным полом было душно. Выбравшись наружу, она опустилась на деревянную скамью у дверей. Вскоре появилась и хозяйка. Вытирая руки фартуком, она прошла к нише на углу, деловито поправила чадящий фитиль догоравшей свечки и несколько раз мелко перекрестилась. Александра решилась спросить о смысле ее действий и назначении ниши.

– Это алтарь печали, – ответила та, вздохнув и перекрестившись еще раз. – Поминание об усопшей.

Так Александра впервые увидела один из тех алтарей, которые после встречались ей не раз – и в Южной Италии, и на Сицилии. Трогательные варварские поминальные жертвенники, лишь по внешности христианские, они воздвигались на стенах домов, где кто-то умер, и поддерживались в порядке в память о дорогих усопших, давних и новых. Конфеты, водка, мелкие монеты, обломки сигар – все годилось для того, чтобы побаловать покойника, чтобы (как объяснили однажды Александре) его душа не была голодной и обиженной, не пришла в дом и не увела с собой еще кого-нибудь…

– Алтарь печали!

От ее возгласа, разрезавшего тишину мансарды (дождь шумел мягче, гроза, так и не разразившись толком, уходила в сторону от центра), Игорь так и подскочил. Несколько листков вылетели из взъерошенной пачки бумаг и спланировали на пол. Он наклонился их поднять, но Александра остановила его:

– Алтарь печали, ты понимаешь?

– Пока еще нет, – проворчал он, удивленно глядя на женщину. – Нашла что-то?

– Altare tristezza! – воскликнула она. – Так это звучит по-итальянски, я вдруг, как сейчас, услышала… А по-латыни будет почти так же, аltare tristitia!