Альтернативная реальность

– Ну-ка постой, голубчик!
– внушал я изо всех сил сопротивлявшемуся ростовщику.
– Неси-ка две сотни червонцев и перстень Вышнегорских. Ну же! Живей! Живей!

Ни до, ни после мне не приходилось с таким трудом контролировать чье-либо сознание. Еврей скорее был готов отдать своему Богу душу, чем расстаться с ценностями. Он ступал будто на гильотину, едва передвигая ноги. Сердце трепыхалось, выскакивало из груди, готовое вот-вот разорваться. Отдав мешочек с золотом и бархатку, в которую завернул перстень, рухнул навзничь. Случившееся было выше его сил.

На этот раз моя совесть молчала. Более того, так и подмывало оставить Блюцу часть воспоминаний.

Но, понимая, сколь серьезен враг - не решился. И ему, и охранникам начисто стер память о моем визите.

За дверью меня встретили ночная прохлада, наполовину ущербная луна и глубокое августовское небо, усыпанное мириадами звезд. Время от времени одна из них срывалась и прочерчивала яркий след на небосклоне. Легкий ветерок шевелил мои, уже чуть успевшие отрасти волосы, приятно холодил разгоряченное лицо.

"Включив" ночное зрение, быстро зашагал к постоялому двору. Туда, где меня ждали слуги и накрытый овечьими шкурами топчан.

* * *

Когда я проснулся, ни Грыцька ни Данилы в нашем "люксе" уже не было. Сквозь зеленоватое мутное стекло маленького оконца с трудом пробивался свет. Полумрак безраздельно главенствовал в комнатке.

"Который час?" - захотел взглянуть на часы и горько рассмеялся.

Но тут иная мысль молнией пронзила мозг. Рывком сел, проверил карманы лежащей рядом на табурете одежды.

Кошели с червонцами и бархатка с перстнем на месте. Облегченно вздохнул. Потом стало стыдно: зря подумал на ребят.

Провел языком по зубам. На них собрался налет. Достав тряпицу и соль, вышел во двор в поисках воды.

Вытянул из колодца протекающую по швам деревянную бадью, плеснул в лицо студеную водицу, почистил зубы. Никак не могу избавиться от этой "вредной привычки" будущего. Утерся рукавом. Слава Богу, в этом плане многим легче, уже почти привык.

Возле конюшни Грыцько с Данилой чистили лошадей, протирали спины, расчесывали гривы. На их лицах цвели счастливые улыбки.

"Много ли нужно человеку для счастья?
– спросил сам себя и ответил.
– Много! Это пока они довольствуются малым, еще не избалованы. А потом... потом видно будет".

– Пане, пане!
– увидев меня, в один голос закричали ребята.
– Какие у нас добрые кони...

– Так, хлопцы, коней быстро в стойло, а сами за мной, в город. Пора себя в порядок привести. Хватит людей пугать...

Конечно, я немного преувеличил. Никто нас особо не боялся, однако потрепанная одежонка и все прочее действительно смотрелось не ахти. Переходя из лавки в лавку, мы купили все новое: одежду, сбрую, оружие. Я выбирал самое добротное и не скупился. Но в то же время старался не переусердствовать. Лишняя роскошь нам ни к чему. Да и слуги должны знать свое место.

Понемногу мы обзаводились имуществом: сапоги, шаровары, вышитые сорочки, свитки, пояса, шапки, кожаная сбруя и, наконец, оружие. Как раз оно и стоило дороже всего.

Я долго крутил в руках, перебирал предложенные сабли, но так и не смог ни на одной остановиться. Хлопцы оказались менее капризными и вскоре с сияющими лицами рассматривали купленные для них кремневые пистоли, "рушныци", "справжни козацьки шабли".

Они даже и мечтать не смели о таком невероятном богатстве и готовы "булы молытыся на свого пана, як на Бога".

Увидев золото, и то, как я с ним спокойно расстаюсь, купец посмотрел на меня другими глазами. Хотел что-то сказать, но колебался.

"Ну же!" - телепатически его подтолкнул.

– Пане, - негромко пробормотал он, пряча в карман деньги.
– Есть у мене сабля! Всем саблям - сабля. Давненько никому не показывал! Смеются дурни, не понимают, говорят, и деды такими не бились. Не знаю, где дед взял... Так и пролежала почти век. Гляньте... Может и сторгуемся. Дорогая вещь...очень... Не многим по достатку...

Он проворно нырнул в приоткрытую дверь и вскоре вынес завернутую в лоскут ткани "шаблю". Любовно развернул тряпицу, бережно, словно хрупкую вазу, извлек на свет Божий дедовскую реликвию.

От восторга у меня перехватило дух. Арабский булат с витиеватыми письменами по тонкому лезвию. Плетенный двуцветным (темным и светлым) металлом эфес венчал красновато-мутный самоцвет. Несомненно, у меча было свое имя, зато не было цены.

– Сколько просишь?
– еще не веря своему счастью, не в силах оторвать взгляд, зачарованно прошептал я.

Мысли о том, что можно просто "изъять" меч и в голову не приходило. Только купить!

– Сто двадцать червонцев, - тихо, словно боясь названной суммы, ответил купец.

Услышав несусветную цену, мои хлопцы в один голос ахнули. Вся их амуниция вместе с оружием едва потянула на двадцать, а тут...

Не торгуясь, молча отсчитал золотые монеты, и с трепетом взял в руки удивительно легкий меч.

– Только, паы, родных ножен нет. Потерялись где-то. Вот, заказал кожаные... Возьмете?

На обратном пути мы подкрепились пирогами с курятиной и квасом.

Пока Данила с Грицьком примеряли обновки, хихикали, толкали друг друга, рассматривали "справжни шабли й пистоли", я думал, что делать дальше. Но ребята мешали сосредоточиться, шумно выражая свой восторг.

Пришлось выдать им аванс в виде двух оставшихся из "прошлой жизни" серебряных монет и отправить прогуляться в город.

Оставшись в одиночестве, расположился поудобней и развернул бумаги Вышнегорского. Покрутил в руках долговую расписку. Пожалуй, ее нужно уничтожить. Их семейке и так от меня досталось.

Аккуратно поддел печать на послании короля Станислава Лещинского. Написано по-польски. Прочитал раз, другой, но ничего не понял. Зашифровано. Вот это да! Кто бы мог подумать? Попробуй, разбери, пойми, докажи!

Потратил целый час, на то чтобы что-то уразуметь. "Накопал" немного: польская сторона обещала закрыть глаза на переселение людей с одного берега Днепра на другой, и еще заинтересованность шведской короны в переговорах с гетманом.

Ну, это уже кое-что! Вырисовывалась интрига.