Альтернативная реальность

Массируя рукой затылок, Любка вышла из комнаты, оставив нас с Кочубеем наедине.

Похоже, Василий Леонтьевич немного успокоился.

Но уже следующий вопрос показал, насколько глубоко я ошибался, и сразу поставил меня в тупик:

– На Сечи значит был? Хорошо... Так под чьим началом?

Как не хотелось, но пришлось пошарить в мозгах и генерального судьи. Убедить в несуществующем. Теперь уже он держался за голову.

– Знаю! Славный был атаман! Рано голову сложил... Хорошо. Добро... Скажи-ка мне, Андрию, как на духу, случайно не ты побил ватагу Крывого Пивня?..

Я постарался изобразить недоумение.

– ... в Будыщанских ярах...

Его глаза вновь подозрительно сощурены. Молчание затянулось. Я чувствовал, что лгать не стоит, да и с телепатией боялся переборщить.

– Я, пане Васылю.

– С теми двумя сопливыми хлопцами?

Я молча кивнул.

– Значит четверых вместе с Пивнем насмерть, а пятому по локоть руку?

– И откуда только вы все знаете? Неужели мои слуги проболтались?

– Чин у меня такой... Должен все знать, - потеребив правый ус, Кочубей все же раскрыл источник информации.
– Нет, не они! Тот, что без руки умирал в Будыщах. Попу перед смертью покаялся... Вот только не верю я! Не верю, и все тут! Чтобы ты один против всех... Да еще и Пивня... Хоть и кривой был, но рубака еще тот... В жизни не поверю!

Задумавшись, Кочубей прикрыл глаза и стал покусывать кончик пера. Потом, приняв решение, резко бросил его на стол.

– Пошли! Болтать языком все горазды... Посмотрим на тебя в деле. Степан! Степан! А ну, крикни Мацюру, Шмеля да... да Смолия. Пусть сабли возьмут. И ты, голубе, бери свою сабельку да и выходи... во двор.

Одно дело разогнать ватагу неумелых мужиков, а совсем другое "бытыся з вправнымы козакамы". Но делать нечего. Как говорит Жаклин: "Назвался груздем - полезай в кузов".

С любовью посмотрел на арабский клинок: не подведет! На моей стороне быстрота реакции, сила, оружие, опыт поколений и... телепатия. У них же - всего лишь численное превосходство.

Но, как оказалось, и это немало...

В парке уже собрался народ. Похоже, новости здесь разлетаются мгновенно. Слуги, охрана, канцеляристы, словно заранее знали о предстоящей потехе. Соблюдая кастовость, негромко переговариваясь, толпились в стороне и, похоже, делали ставки. Рядом с Кочубеем стояли Любка, Мотря и ее зеленоглазая подруга Настя.

Рассматривая противников, я скинул тесноватую куртку и, немного подумав, рубаху. Вспотею, налипнет пыль, ... а стирать кому? Наверное, за меня из всех присутствующих переживали только братья Кумедни да еще побледневшая и глубоко дышавшая Настена...

Двое из трех соперников мне знакомы - вчерашние сторожа у ворот. Старший, которого звали Мацюрой, явно не испытывал восторга от предстоящей баталии. Бывалый вояка прекрасно понимал, что с оружием шутки плохи. Тот, кого звали Шмелем, крупный и сильный, казалось, был не слишком поворотлив. Из расстегнутой рубахи выглядывала густо заросшая черными волосами грудь, на которой, как и у меня, висел медный крестик. Единственный, кто радовался предстоящему поединку, так это завистливый Смолий. Юнцу не терпелось свести счеты с заносчивым незнакомцем: "случайно" рубануть саблей, пустить кровушку.

– Начинайте, только бережно! Смотрите, хлопцы, не порубайте мне гостя. Я хочу только посмотреть... до первой крови - и сразу отходите. Слышите?

– Слышим, пане!
– за всех ответил Смолий.
– Мы осто... ро...жненько... совсем...

В этот момент раздался стук копыт и скрип колес. Во двор въехала карета пани Мирославы Дольской. Слуга помог ей выйти. Поздоровавшись, она встала рядом с Кочубеем.

– Начинайте!

Затягивать поединок я не собирался. Отбил пробный выпад Шмеля, крутнулся, нырнул под руку Мацюры и, уклонившись, от зазубренной "шабли" Смолия, сильно ударил его ногой в солнечное сплетение. Вновь парировал удар Шмеля, едва не прозевал выпад Мацюры - "шабля" просвистела над ухом. Ударил по ней сверху арабским клинком. И вновь металл, взвизгнув, рассыпался мелкими осколками. Один из них вонзился в бедро противника. Охнув, он присел. На шароварах расползалось темное пятно крови. Растерявшегося Шмеля чуть отвлек ложным выпадом, и ударил ногой в коленную чашечку. Тем и закончил представление, длившееся не более десяти секунд.

Зрители оцепенели в шоке, пытаясь понять, "переварить" увиденное. Я же подошел к лежащему на земле Смолию, испугавшись, что ненароком убил парня. Но, слава Богу, тот дышал и постепенно приходил в себя.

– Андрию,..
– не то простонал, не то прошептал Кочубей.
– Ты же мог их поубивать... Зачем?

– Твоя милость хотела проверить... Разве не так?
– глядя ему в глаза, жестко переспросил я.
– Проверили?

– Прочь с моих глаз... Нужен будешь позову... хай тоби грець...

Пострадавшим от "потехи" уже оказывали помощь.

За спиной я услышал дрожащий от волнения голос Мирославы, отчего акцент стал еще заметней.

– Пане Васылю! Отдай мне этого козака!
– просила она, словно я был всего лишь занятной плюшевой игрушкой.

И, после секундной паузы:

– Не могу! Не могу, вельмышановна! И хотел бы, та не могу! Родственник он. Дальний родственник моей Любки... Принесла же нелегкая...

* * *

Уж не знаю, какие она нашла доводы, но всего пару часов спустя Кочубей велел сопровождать панну в имение.

– Проведешь к дому и все, возвращайся. Разве что не успеешь засветло, тогда, пусть завтра, утром... Сам уже смотри...

Мне показалось, что в его усах притаилась хитроватая ухмылка.

Пани, удобно пристроившись на мягких подушках, ехала впереди, я следом. Оставалось только лицезреть ее шикарные каштановые волосы и еще двух казачков, молча скакавших рядом.

Они то и дело бросали в мою сторону недовольные взгляды, но конфликтовать не решались. То ли наглядный урок усвоили, то ли не велела госпожа.

Я тоже зря на рожон не лез. Больше того - долго не мог понять, где мое место? Да и вообще, какую роль играю? И что значит ухмылка Василия Леонтьевича.

Вначале ехали по знакомому "шляху" ведущему к Будыщам, затем - по Зеньковскому тракту и, наконец, свернули на проселочную дорожку.

Дождь прекратился только утором, из-под копыт лошадей летели комья грязи, а колеса кареты оставляли за собой глубокие борозды.

Наконец пани Дольская удосужила меня вниманием. Оглянувшись, лукаво блеснула голубыми озерцами глаз. Словно что-то хотела сказать, но затем передумала.

Я старался ехать, будто на соревнованиях по выездке - ровно держа спину, легко и грациозно, как требовал Збигнев Шевич, старенький учитель по верховой езде и фехтованию частной школы-пансиона в неимоверно далеком будущем.

Мирослава, слегка передернув плечами, отвернулась. Честно говоря, меня это если не разозлило, то подзадорило. Не выдержав, решил "заглянуть" в ее мысли... Лучше б этого не делал!

"Самец, бесспорно, хорош!
– думала она.
– Но слишком уж пыжится. Да и грязен, наверняка, как все прочие. Потом воняет и конским дерьмом... Когда же эти скоты научатся мыться?"