Алуим

– Ты долбаный псих.
– произнёс я и даже смог улыбнуться.

Богдан улыбнулся в ответ и перевёл взгляд на дорогу. Я не стал больше ничего говорить. Сейчас мне не до упрёков в опасной езде.

Город выглядит жизнерадостно. Субботний солнечный день, оживлённые улицы. Молодые мамы с колясками. Дети с воздушными шарами, чудом пережившими первомайские праздники. Плакаты-поздравления "С Днём победы!" уже украшают билборды и здания. Красные флажки и флажки-триколоры чуть ли ни на каждом столбе.

Мы едем на Первомайскую "6", в серую восьмиподъездную пятиэтажку. Там живёт Серёга Чёрный, местный "контрабандист", который удивительным образом умеет доставать всё, что ему нужно. Если захочет, добудет себе хоть куст колумбийской коки, хоть галапагосскую черепаху. Он был одноклассником старшего брата Богдана, который сейчас где-то в загранплавании. И для узкого круга "своих" его квартира всегда открыта.

Май, Первомайская. А ведь, к примеру, в марте и апреле мы у Чёрного ни разу не были. Да и он к нам во двор не захаживал. Май, Первомайская. Игра ассоциаций. Весна, начало чего-то нового. "Первое" и "май" - что-то произойдёт впервые, какое-то первооткрытие. Всё цветёт. И мир для меня на несколько часов станет более цветным.

– Ты что, опять загрузился?
– спрашивает Богдан. По идее, если он хотел меня отвлечь, то мог бы всю дорогу заливать мне в уши обо всём подряд. Но он молча слушал музыку.
– Всё, приехали.

– Надолго мы сюда?

– До вечера. Пока не отпустит.

– Нормально.
– домой в любом случае не хочется.

Мы открываем кодовый замок и поднимаемся на четвёртый этаж по идеально чистым лестницам. Потолки белые, без прилипших сгоревших спичек. Стены ровные, хорошо выкрашены в тёплый жёлтый цвет, на них висят горшки с цветами. Солнечный свет заполняет подъезд через большие чистые окна в пролётах. У каждой двери лежит маленький квадратный коврик. Да, Чёрный выбрал себе отличное место для конспирации.

Я нажимаю на кнопку звонка. Глазок затемнён, но мы знаем, что с той стороны нас снимает видеокамера. Меры предосторожности. Наконец, дверь квартиры открывается, и мы входим внутрь. Чёрный снова закрывает её на два больших замка.

– Здорово, малыши! Без хвоста?

– Это кто ещё малыш?!
– усмехается Богдан, который чуть ли ни на голову выше Серёги. Вообще, они очень контрастно смотрятся на фоне друг друга. Высокий, крепкий, голубоглазый, с добродушным лицом и светлыми вьющимися волосами Богдан и низкорослый, худощавый, коротко стриженный, всегда прищуренный Серёга, которого из-за смуглой кожи и прозвали Чёрным. Да и мой образ не затеряется рядом с ними: повыше одного, но пониже другого, пепельные, практически "седые" волосы, стрижка под "теннис", бледная кожа (это от матери) и зелёные-зелёные глаза. Собрались вот такие трое, чтобы закинуться по таблеточке.

Я осматриваюсь по сторонам. Прежние обои в прихожей содраны, от них на стенах остались лишь мелкие сине-белые ошмётки. Местами нанесена шпаклёвка, на полу поверх "паркетного" линолеума расстелены газеты. Из-за ремонта провода от видеокамеры и скрытых микрофонов висят, накинутые на крючки вешалок для одежды, тянутся вдоль стены, повисают на турнике, а дальше - сворачивают за угол в маленькую комнату, расположенную рядом с кухней. В той комнате я ни разу не был.

– Держи.
– произносит Чёрный и протягивает мне две розовые таблетки.
– Проходи в зал и располагайся. С двух тебе станет о-о-очень хорошо. Там есть, чем запить. Травка в пакете у кальяна. Только не наступи на Борю, он может серьёзно обидеться. А мы с Богданом минут десять потолкуем на кухне. Есть дела.

– Хорошо.
– соглашаюсь и иду в большую комнату. Их дела меня мало интересуют.

На двери в зал нарисованы в полный рост три грудастых блондинки в странных космических костюмах и с бластерами в руках. На чёрном фоне много белых точек. Это, как я понимаю, звёзды. Берусь за ручку, опускаю её и вхожу внутрь. За дверью оказалось темно. Если учитывать, что минутами ранее меня слепило солнце, то очень темно. Шторы задёрнуты, и я знаю, что за ними ещё и закрытые жалюзи. Сразу делаю два шага вправо, ищу рукой примостившийся на столе светильник. Лампа в нём, скорее всего, неоновая. Включаю. Нет, красная. Такое освещение делает антураж комнаты и вовсе необычным. Зал по своей форме прямоугольный, длинный. В нём, подобно шахматным клетках одного цвета, находятся три разложенных дивана, напротив которых на стенах висят три ж/к панели. Обои, из-за красной лампы, непонятного цвета. И я не могу разобрать, делался здесь ремонт или нет. По углам комнаты стоят высокие колонки на длинных металлических ножках. Звук на них подаётся с компьютера, который - всё на том же столе со светильником. Тут и кальян, и бутылка колы.

Я закидываю в рот таблетки, запиваю тремя большими глотками и сажусь на диван. Дверь за мной медленно закрывается. На обратной стороне на фоне пляжа в полный рост позируют три стройных нарисованных брюнетки, облачённые в цветастые купальники. Брюнетки. Мать их так! Перед глазами возникает образ пристально смотрящей на меня Иры.

"А вдруг, причиной всему стала наша ссора во вторник? Два дня потом мы не виделись. Кто знает, что у неё в голове творилось? Она же хрен когда выскажет! Разве что этой тупой Альбине. Та предложила ей хорошенько выпить, обмыть тачку. Ирка взяла да и согласилась. Потом пьяные поехали кататься. Ирка грустила, разговорилась. Пьяная Альбина внимательно её слушала и невнимательно смотрела, что там за лобовым стеклом. Ехала быстро, пьяные ведь скорости не ощущают. И вовремя не успела повернуть..."

Да что ж такое! Себя ещё винить не хватало! Встаю. В голове что-то меняется. На пустой желудок таблетки начинают действовать быстро. Снова сажусь. И тут же внутри себя слышу этот поганый голос:

"Иркина смерть оказалась лучшим способом расстаться. Иначе бы ваши отношения тянулись вечно".

Такой тихий, чем-то похожий на мой. Но его не заглушить, как ни старайся.

Уже много лет в моём подсознании живёт кто-то ещё. Кто-то другой, кто вышвыривает оттуда разного рода смутные мысли. Чаще всего циничные, надменные, провокационные, порой просто отвратительные. Но они не мои. Не мои! И я подозреваю, что я психически ненормальный. И что мышление способом внутреннего диалога могло породить кого-то третьего. Я читал про такое, когда искал объяснение. Когда искал оправдание.

"Если Ирка напилась, грустила, открылась этой Альбине, значит... она переживала из-за нашей ссоры. Может, это я давно охладел, а она нет? Просто глубже ушла в себя. А там, в глубине души, ещё любила меня..."

О, нет, пора курить, включать музыку и ложиться. Голова переполняется опасными мыслями. Встаю, запускаю "Винамп", засыпаю в кальян большую щепотку травки, делаю одну затяжку, вторую, третью, чтобы меня сильнее "размазало", и ложусь. Колонки со всех сторон наполняют комнату треками Оакенфолда, Ван Дайка, Джонстона, а я спешу убежать от морального давления своего "сиамского близнеца" и закрываю глаза... Ощущение, что с каждой новой композицией я всё сильнее растекаюсь по дивану. И в то же время парю в воздухе. "Southern sun"... "Hypnotized"... "Delirium"...

Волны музыки, одна за другой пробегающие по телу, замысловатым образом выносят меня на околоземную орбиту. За спиной точно Земля, я уверен. Я краем глаза вижу лишь голубое свечение, но чувствую, что это она. "I watch the sky turn black to blush" (Я смотрю на чёрное небо, становящееся красным). Звучит тонкий грустный женский голос - кажется, что он заполняет собой всё это холодное бесконечное пространство - и справа, где-то далеко от меня, чёрный фон окрашивается яркими вспышками солнца. В кончиках пальцев рук ощущаю холод. Холодно становится и ступням. Будто замерзаю от голоса этой поющей незнакомки. Мурашки... И тут я замечаю её. Космическая станция, состоящая из двух пар параллельных колец, соединённых друг с другом пересечением под прямым углом. Она далеко от меня, очень далеко, но из-за огромных размеров кажется, что до неё рукой подать. Я вижу все малейшие детали на её поверхности. Она реальна. Ионамертва. "Looking down from my hotel these dawn-lit streets begin to fill with memories of you and I on a New York City night... On a New York City night..." (Смотрю вниз из окон своего отеля, а освещённые улицы начинают наполняться воспоминаниями о нас с тобой в нью-йоркской ночи... В нью-йоркской ночи...) Голос поющей девушки окрашивает мои ощущения. От него щемит в душе, от него так одиноко. Мне безумно кого-то не хватает... Это словно поёт Ира. Смотрит на меня с неба и вспоминает о нас. А я вспоминаю её. Я один. Совсем один... во Вселенной. Ноясейчасвышенеба. Иясейчас - нея. "But still it creeps beneath my skin all of these heartbeats in the din with concrete dreams stirring to life on a New York City night..." (И каждый удар сердца становится грохотом самых заветных желаний, претворяющихся в жизнь в нью-йоркской ночи...) Голос из тонкого превращается в громогласный. Он как грохот молотка, подтверждающего приговор. Я не чувствую биения своего сердца и уже не понимаю, жив ли я?.. Я думаю о ней, о своих родных, о друзьях, обо всех близких... обо всех людях. Их больше нет. Я теперь это знаю. Я вижу это по тому холоду, что проносится сквозь меня. По холоду, что источает заброшенная космическая станция. Она как память о бесчувственной человеческой цивилизации. Мы все были замкнуты в себе и зациклены на себе... Трёхтысячный год. Пустота. Вселенское одиночество... "On a New York City night..." Эта строчка повторяется вновь и вновь и давит на меня всё сильнее. Нью-Йоркская ночь... Нью-Йорк - центр развитой человеческой цивилизации. И он давным-давно спит. Онмёртв... Нью-йоркскаяночь... " And I take it with me when I leave the crowded skyline, the energy. The sleepless city always leaves its mark. Just close my eyes and I"m back again. The neon flush upon our skin still wrapped in thoughts of love and wine on a New York City night... On a New York City night..." (И всё это я заберу с собой, когда уеду: размытый горизонт, энергию, отпечаток, который бессонный город оставляет всегда. Я просто закрываю глаза и возвращаюсь сюда вновь. Неоновый поток на нашей коже всё ещё окутан в размышления о любви и вине в нью-йоркской ночи... В нью-йоркской ночи...) Какая дикая ностальгия! Кто это поёт?! Кто ты??? Почему на английском? Почему я знаю перевод? Это поёт моя душа? Или почему слова, пропитанные голосом, так глубоко проникают в меня? Насквозь. Может, меня уже тоже нет? Может, от меня остался лишь образ, сознание, одиноко парящее в невесомости в нью-йоркской ночи?.. В нью-йоркской ночи...

– Э-э, братишка, ты что?!! Очнись!

Ощущаю прохладу и тряску в теле. Женский голос, сопровождавшийся гипнотической гаммой звуков, умолк, сменился обеспокоенными мужскими репликами. Но холод остался. Что происходит? Я же один. Один во Вселенной...

– Влад, ты как? Ты совсем бледный. Сядь.

Очень знакомый голос. Открываю глаза. Надо мной склоняются Богдан и Чёрный. Их лица взволнованы, а зрачки расширены почти до краёв радужки. Богдан трясёт меня, держа за плечи, а Серёга брызгает в лицо пульверизатором. Я инстинктивно прикрываюсь рукой. Замечаю, что горят две лампы на люстре. В комнате светло, отчего хорошо заметно, что зрение всё ещё плывёт. И, может, в действительности лампа всего одна. В теле холод воспоминаний и холод от открытого настежь окна. Космическая станция, чуть повисев в центре зрительной картинки, возвращается в будущее. Я видел будущее. Я помню прошлое. И я теперь не знаю, что такое настоящее. Зачем я бессмысленно валяюсь в этом настоящем?