Америка и американцы
Шрифт:
— Какие новости в мире? == спросил у него журналист.
— Соединенные Штаты изменили ориентацию своей внешней политики, — отвечал глава оппозиции. — Отныне они не будут делать упор на права человека.
Вот это да! — воскликнул поэт. — А на чем же будет теперь сфокусирована американская внешняя политика?
— Сейчас первоочередная забота Америки не права человека, а международный терроризм, — отвечал политик.
— Я всегда подозревал, что Соединенные Штаты недолго будут ратовать за права человека, — сказал поэт, — В Претории этот лозунг никогда не имел успеха.
Лидер оппозиции
— Меня арестовали через два часа после того, как государственный департамент США провозгласил новую линию, — сказал он. — Генерал Сесар не посмел бы бросить меня за решетку, если бы США по–прежнему стояли на страже прав человека.
— То, что Соединенные Штаты решили впредь не концентрировать внимание на защите прав человека, — отметил журналист, — меня в общем-то не удивляет. Одного не пойму: почему в Вашингтоне объявили войну международному терроризму? Что они собираются—разбомбить Рим, если «красные бригады» похитят еще какого-нибудь судью?
— В Вашингтоне не уточнили, — ответил опальный парламентарий. — Однако мне кажется, что это имеет какое-то отношение к событиям в Иране, где год держали американских заложников. Вероятно, там полагают, что, если Соединенные Штаты будут выступать за права человека, это может быть расценено как проявление слабости. В то время как ужесточение политики продемонстрирует, что нынешняя администрация не позволит с собой шутить.
— Мне это кажется убедительным, — вновь заговорил поэт. — Кроме того, пока генерал Сесар верен Вашингтону, там никого не касается, бросает генерал кого-нибудь в тюрьму или нет.
— Что об этом толковать, — перебил его лидер оппозиции. — Лучше подумаем о себе. Вы же знаете, Сесар не церемонится с противниками.
— У меня возникла мысль, — сказал поэт. — Поскольку новая американская администрация пальцем о палец не ударит, чтобы вызволить политических заключенных, почему бы нам не объявить, что нас держат здесь как заложников.
— Неплохая мысль, — откликнулся политический деятель. — Американцы сейчас очень болезненно реагируют на любое упоминание о заложниках.
— Но ведь мы не американские заложники, — возразил журналист. — Мы заложники в своей собственной стране!
— А скажем, что мы американцы! Тогда сюда слетятся репортеры прессы, радио и телевидения, и генералу Сесару придется пустить их в тюрьму, чтобы доказать, что мы не американцы. Но как только американская общественность узнает, как обходится с нами Сесар, государственному департаменту волей–неволей придется поднять вопрос о нарушении прав человека.
— Ну что ж, попытаемся, — решил журналист. — Я тайно переправлю на волю письмо, в котором напишу, что генерал Сесар держит в подземельях 500 американских заложников. Воображаю, как прореагирует госдепартамент, когда обнаружит, что этот трюк задуман, чтобы заставить США действительно заняться защитой прав человека.
— Ну и пусть! — отрезал поэт. — У чиновников всего–навсего подскочит кровяное давление, а у нас жизнь висит на волоске.
МЫ ВЛЕЗАЕМ В ВОЙНУ
— Что ты там делаешь, отец?
— Вытаскиваю свои старые бутсы морского пехотинца.
— Для чего?
— Соединенные Штаты могут
влезть в драку в Сальвадоре.— Сальвадор. Что это такое?
— Это страна в Центральной Америке, и Советы вместе с кубинцами снабжают оружием тамошних партизан, чтобы они смогли свергнуть военную хунту.
— Ты хочешь сказать, папаша, что Соединенные Штаты серьезно подумывают о том, чтобы втянуть нас в войну из-за Сальвадора?
— Тут дело не в Сальвадоре, мать. Администрация Рейгана выискивает повод показать Советам, что мы считаем происходящее в Сальвадоре вполне ко времени и к месту и что оно касается нас непосредственно.
— Но ведь то же самое говорилось и относительно Вьетнама, отец.
— Тут есть разница, мать. Это наше полушарие, наша сфера. Мы не можем допустить, чтобы комми подвозили оружие и снаряжение повстанцам, которым не нравится их правительство.
— Партизаны Сальвадора сами разберутся с хунтой.
— Никто, мать, полностью в этом не уверен. Думаю, надо что-то сделать для нуждающихся там в земельной реформе. Против нее могущественные семьи в Сальвадоре, военщина убивает крестьян, а правительство пытается найти половинчатое решение.
— И мы влезаем в войну ради этого решения?
— Нам не к чему влезать в войну, но я вытаскиваю свои бутсы как раз вовремя, потому что государственный секретарь Хейг придерживается твердой позиции против любого, кто принимает оружие от комми.
— Знаешь, отец, я не против того, чтобы приостановить комми, но хотелось бы более серьезного повода, чем Сальвадор.
— У Хейга нет выбора. Они обнаружили трофейные вражеские документы на телах убитых повстанцев.
— Об этих «трофейных вражеских документах» мы уже слышали в дни нашего вторжения во «Вьетнам. Как же, по–твоему, Хейг надеется остановить снабжение партизан оружием?
— Судя по телевизионной передаче, он собирается блокировать Кубу.
— Это серьезная вещь, отец.
— Вот потому-то я и готовлю свои старые бутсы. Если начнутся серьезные дела — молодых ребят будет недоставать па службе и возникнет нужда в нас — бывалых, которые энергично включатся в драку.
— Мне помнится, Рейган обещал не вовлекать нас в войны.
— Это не настоящая война, мать, а лишь испытание наших возможностей. Никто не станет нам доверять, если мы не будем держать раскрытыми наши карты.
— Дело все более и более попахивает Вьетнамом, отец!
— Зря ты так говоришь, старуха. Сальвадор страна маленькая, джунглей там достаточно, и если мы завоюем там сердца и умы людей, то сможем чертовски припугнуть Никарагуа.
— При чем тут Никарагуа?
— Именно оттуда, говорят, партизаны получают оружие. Поверь мне, мать, если дело так пойдет, мы по шею погрузимся в старую позорную грязь.
— Когда же, ты думаешь, они призовут тебя, отец?
— Как только молодые парни начнут утекать из нашей страны в Канаду.
II. БУДНИ «ОБРАЗА ЖИЗНИ»
ПОКУПАЙТЕ, ИЛИ МЫ ЗАПЛАЧЕМ!