Американец

В этом-то и проблема, подумал Палмер, продолжая молча наблюдать за стоявшей у окна девушкой. Кто она? Любитель? Невольное орудие, которое используют в темную? Невинная, ничего не подозревающая овечка? А может, просто-напросто великолепный профессионал? Да, чтобы разобраться со всеми этими наслоениями, нужен не менее хороший профи. Естественно, с другой, противоположной стороны. И главное, постараться определить — это ловкая подделка или все-таки так оно и есть. Погруженный в свои невеселые мысли, Палмер тяжело вздохнул.

Элеонора переменила позицию и повернулась к нему.

— Что, проблема? Интересно, какая?

— Только ты.

Она оперлась локтем на подоконник, оттопырив свои округлые ягодицы.

— Я? Я доставляю тебе проблемы? Какие же?

— Да нет, лично с тобой проблем нет. Я с тобой счастлив. Ты мне доставляешь только радость… Дело совсем не в этом.

— Тогда в чем? — Ее лучистые глаза под высоким лбом расширились от удивления. — Разве счастья уже недостаточно? Pauvre petit. [28]

28

Бедный мальчик (фр.).

— Ладно, обойдемся без сарказма. Особенно любимой женщины. — Он усмехнулся, махнул рукой и вдруг почувствовал прилив совершенно непонятного желания. Неизвестно почему, но оно вдруг появилось. — Хорошо, ты готова услышать правду?

Она изобразила на своем привлекательном личике забавную гримаску, сделала большой глоток из своего бокала с ликером.

— Ну что ж, тогда да здравствует истина. Вперед, вперед! Не стесняйся. Надеюсь, я переживу. — Ее голос звучал довольно грустно, но при этом как-то довольно бесцветно.

Палмер нахмурился. Ему самому совсем не хотелось затрагивать этот вопрос. Зачем? Да, но ведь он только что сказал ей главную правду. О том, что счастлив с ней, что любит ее, что она его женщина. И в одну короткую секунду все это потерять?

Такого с ним еще никогда не бывало. За всю его долгую жизнь. И что, разрушить это, превратить в пух и прах одним-единственным вопросом? На который может последовать совершенно неожиданный и, что еще хуже, убийственный ответ. Так стоит ли?

— Знаешь, я почему-то боюсь его задавать, — неожиданно для самого себя произнес он.

Она поставила недопитый бокал на подоконник, подошла к нему, наклонилась, в полутьме прикоснулась сосками своих шикарных грудей к его голому телу. Затем села на краешек постели и начала языком ласкать его живот, ну и все остальное…

— Все будет намного проще, если не задавать ненужных вопросов. Ты прав, а зачем?

— Да, мне это вполне знакомо. Во всяком случае, было когда-то.

Элеонора приподняла голову.

— Вы, американцы, любите задавать вопросы. Иногда даже не думая о последствиях. — Она снова опустила свою руку на его уже возбужденный член, погладила его. — А когда получаете нужную вам информацию, то используете ее, как вам нужно. Не более того. По-нашему, это вроде как не совсем по-людски.

Он медленно покачал головой.

— Мне кажется, я уже просил тебя не проявлять антиамериканизм, особенно со мной.

— Ну а что прикажешь мне делать, когда ты поступаешь, как самый кондовый янки?

— Вообще-то, варианты всегда найдутся. Для начала можно сделать вид, что ты ничего не заметила, — предложил он. — Не было и не было. Чем не выход? Вежливо — и всем хорошо.

— С чего бы это?

— А с того, что… — Он бросил на нее быстрый взгляд, хотя его сердце уже билось, как у загнанного в угол хорька.

— Так с чего? — настойчиво повторила она вопрос.

— С того, что я… я тебя люблю. — Его ответ показался неожиданным даже ему самому. Но он прозвучал. Четко и определенно.

На какой-то момент в комнате воцарилась полная тишина. Слышно было даже, как на улице процокали каблучками две женщины.

— Тебе было очень трудно произнести это, так ведь? — дождавшись, пока звуки шагов полностью пропадут, спросила она.

Палмер кивнул.

— Да, именно так. Честно говоря, такого у меня давно уже не было.

— Что ж, не так уж и плохо.

— Хотя, когда иногда раньше это и бывало, то обычно мало что значило. Просто слова, слова, слова, сказанные чаще всего по случаю. А вот сейчас… Сейчас я хочу, чтобы ты знала: так оно и есть.

— И что, я вдруг оказалась единственной женщиной на всем земном шаре? Интересно, с чего бы. — Элеонора, как хищная кошка, улыбнулась, ласково поцеловала его в глаза. — Ну, вы, американцы, даете, — нежно прошептала она ему на ухо.

— Даем, даем. Я же предупреждал тебя об этом.

— А знаешь, вы там, в вашей Америке, похоже, взрослеете несколько поздновато, тебе не кажется?

Он обнял ее за плечи, притянул вниз, уложил рядом с собой.

— А вот вы, европейцы, обожаете приводить нас, американцев, в восторг. Причем нередко по пустякам. Вы взрослеете намного раньше, и у вас всегда полно мучительных тайн. Разве нет?

— Да, но ведь у женщин должны быть свои секреты, разве нет? — прошептала Элеонора, нежно целуя его в шею. — Иначе мы станем не женщинами, а лишь их жалким подобием. У нас могут быть секреты даже от тех, кого мы любим.

На какое-то время в комнате снова воцарилась тишина. Затем Палмер все-таки решился задать вопрос, которого боялся он сам.

— Скажи, а ты меня любишь?

Она снова поцеловала его, но теперь уже не в шею, а почему-то в плечо. Вернее, не в само плечо, а в ямку между плечом и шеей.

— Конечно же, люблю. И очень, очень сильно!

В доме напротив кто-то включил радио. Какой-то музыкальный канал и на полную громкость. Пели по-английски, но с сильным французским акцентом. Что ж, для Парижа вполне нормально.

— Не знаю, почему, но я тебя очень, слышишь, очень люблю, — повторила она. — На самом деле.

Палмер повернулся, посмотрел ей в глаза. Увидел в них удивление и боль, которые нередко сопровождает открытие чего-то по-настоящему большого. Когда до конца еще не понимаешь: любовь — это счастье или катастрофа? Он жадно поцеловал ее в губы, краешком глаза заметив, как морщинки на лице Элеоноры постепенно разглаживались, а потом вообще исчезли. Господи, как же здорово!

— И все-таки, не забывай, у меня должны быть свои секреты. И будут, не сомневайся, — тяжело дыша и страстно впиваясь в его губы, закончила она.