Американец

Палмер ласково погладил обе ее руки. Они почему-то казались очень холодными.

— Честно говоря, я не знаю, что спрашивать.

— Не бойся. — Элеонора посмотрела на него, и он заметил в ее глазах следы слез. Значит, отвернувшись от него, она молча плакала. Даже тени потекли…

— Вуди, я слишком тебя люблю, чтобы бояться ответить на любые вопросы, — уже куда более спокойным голосом сказала она. — Так что спрашивай, я на все отвечу, обещаю, прямо и искренне, и тогда мы, надеюсь, покончим со всем этим. Раз и навсегда!

— Они держат Таню как заложницу?

Ее большие темные глаза заморгали, и Палмер понял, что почти угадал.

— Кто сказал тебе, что она в заложниках?

— Фотография.

— Значит, ты не совсем правильно ее понял. — Элеонора взяла обе его руки в свои и крепко сжала. — В ней ничего не показывает, что Таня заложница. — Ее глаза по-прежнему были широко раскрыты, хотя неожиданно образовавшиеся мелкие складочки у верхних век точно показывали, как больно ей говорить о своей дочери. — Эта фотография всего лишь напоминает мне, что ее жизнь в моих и только моих руках.

— Прости, не понимаю.

— Да нет же, конечно, все понимаешь. И слово «заложница» в данном случае ничего не объясняет. Даже жаль, что ты его употребил. Звучит совсем, как если бы Таню посадили в тюрьму или куда-нибудь заперли. Но она там с моими родителями! — Ее рука возбужденно взметнулась к лицу, затем к волосам, нервно приглаживая их… — На самом деле, мне просто не дают забыть, что это я у них вечный заложник. Пока Таня у меня, я у них! И никуда не денешься. — Она всплеснула руками. — У тебя ведь тоже есть дети, ты должен понимать. Такое может случиться со всеми.

— Кто они?

— Я не знаю.

— Ну хоть какие-нибудь догадки есть?

— Никаких.

— Но ведь они требуют, чтобы ты для них что-то делала. Из этого и надо исходить.

— В последнее время они ничего от меня не требовали.

— А раньше?

— Всякая мелочевка. Незначительная информация, отрывки из отчетов…

— Отчетов из файлов ЮНЕСКО?

— Да, и некоторых других.

— Каких других? Моего банка ЮБТК?

— Прекрати!

— Но я…

— Ради бога, прекрати!

— Значит, на самом деле эта фотография означает: «приготовься выполнить очередное задание». Так ведь?

— Прекрати, я очень прошу тебя, прекрати!

Катер, чуть увеличив скорость, проплывал между левым берегом Сены и длинным узким островком, почти полностью засаженным зелеными деревьями. Палмер неторопливо выпил стакан воды и, бросив взгляд на Элеонору, заметил, что она пристально наблюдает за выражением его лица.

— И все-таки?

— Да, очередное задание.

— Ладно, бог с ним, проехали. — Палмер прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Что с ним происходит? Откуда эта неприятная, противная сухость во рту, совсем несвойственное ему нервозное ощущение опасности… Неужели он настолько влюбился, что причиняемая им Элеоноре боль ранит его самого еще сильнее?!

— С тобой все в порядке? — спросила она, продолжая внимательно смотреть на него.

— Да. Насколько это возможно. — Он открыл глаза и, заметив ее обеспокоенный взгляд, улыбнулся. Во всяком случае, попытался изобразить некое подобие улыбки.

Она тоже улыбнулась. Как бы по-своему успокаивая его.

— Но ведь мы правильно поступили, выяснив все до конца, разве нет? Теперь нам все будет намного легче.

— Я… в обычном случае я, конечно, сказал бы да, но сейчас… сейчас, прости, у меня пока еще нет полной уверенности, что мы выяснили все до конца.

— Мы просто обязаны быть честными друг с другом.

Он медленно покачал головой.

— Увы, и да и нет. Твое поколение превыше всего ценит честность, а вот мое… мое, скорее, лицемерие, притворство и фальшь.

— Нет, нет, это совсем не так! Зачем так наговаривать на себя? И на свое поколение. Потому что…

Он перебил ее, слегка приподнял левую руку.

— Я один из немногих, которые могут позволить себе это. Открыть глаза на правду. — Затем, чуть помолчав, спросил: — Скажи, ты все еще любишь меня? Как и раньше? После всего этого?

— Нет, намного хуже, теперь я обожаю тебя.

— Вся беда в том, что я тебя тоже. — Они прильнули друг к другу, слились в долгом поцелуе. Смотрел ли кто-либо на них или нет, их в тот момент не особенно интересовало. Жизнь имеет и другие измерения. — А знаешь, теперь мне не так уж и важно, сколько и чего ты им передала об ЮБТК. Мы переживем.

— Но они никогда не просили меня об этом.

— Хорошо, но даже если все-таки спросят, то…

Они оба громко расхохотались, даже не обращая внимания на посетителей, сидящих за соседними столиками.

— Хотя насчет детей ты, наверное, не совсем права. В принципе, они совсем не заложники. Разве только если кому-то вдруг не понадобится, повторяю, конкретно понадобится, сделать их таковыми. За деньги или за что-нибудь другое.

— Нет-нет, дети могут быть заложниками по определению. — Она вновь наполнила бокалы вином, хотя в этом не было необходимости. — Вот взять, например, тебя, богатого, наверное, даже очень богатого человека. Ты когда-нибудь боялся, что твоих детей могут похитить? И потом что-нибудь потребуют. Либо денег, либо «услуги»…

— Не очень. Видишь ли, есть целый набор вещей, которые делают похищение детей делом довольно трудным, а иногда и просто невозможным: определенные маршруты перемещений, специальные меры предосторожности, охрана, ну и многое другое. Полностью уверенным, конечно, никогда быть нельзя, но и жить в вечном страхе тоже не стоит.

— Да, наверное, все это так, дорогой, но чтобы гарантировать безопасность потенциального заложника, всегда приходится платить. А если нет денег, то приходится расплачиваться «услугами». Причем самыми разными. Иногда совершенно непредсказуемыми, иногда омерзительными.

Катер, уже развернувшись, снова проплывал мимо длинного, узкого и, похоже, вечно зеленого островка.

— Интересно, у него есть название? — поинтересовался Палмер.

— Да, это остров Лебяжий, — с готовностью ответила Элеонора. — Хотя в это время года лебедей там никогда не бывает. Они прилетят попозже. — Она немного помолчала, затем добавила: — Впрочем, у меня для тебя есть другой сюрприз. Взгляни-ка вон туда. — И показала рукой на статую за мостом Гревиль.